Зощенко. Травмы войны
Дёрнул меня черт десять лет спустя сесть перечитывать биографическую книгу Михаила Зощенко «Перед восходом солнца» (кто не знает, после этой книги он попал в опалу и был вычеркнут из литературной, да и в целом нормальной жизни). Книга эта вызывает слишком много эмоций, невольно погружаешься в меланхолию, ловишь волны грусти, под ложечкой что-то начинает посасывать. Но все равно, очень рекомендую. Там он ищет ответы на вопросы о себе через короткие воспоминания и психоанализ.
От Зощенко осталась только одна архивная видеозапись, еще он фигурирует в воспоминаниях современников. Этот пост я решила посвятить трагическому эпизоду из его военной службы. Он был героем Первой мировой и под Сморгонью его полк подвергся газовой атаке. Зощенко выжил, но это отравление сильно сказалось на его здоровье, как моральном, так и физическом. В видео отрывке актер Игорь Ильинский вспоминает о своей встрече с ним в начале 1920-х, и о том, как это отравление сказалось на писателе. А ниже — кусочек главы из той самой книги, где сам Зощенко описывает тот день на войне.
«Двадцатое июля
Я стою в окопах и с любопытством посматриваю на развалины местечка. Это — Сморгонь. Правое крыло нашего полка упирается в огороды Сморгони. Это знаменитое местечко, откуда бежал Наполеон, передав командование Мюрату. Темнеет. Я возвращаюсь в свою землянку.
Душная июльская ночь. Сняв френч, я пишу письма. Уже около часа. Надо ложиться. Я хочу позвать вестового. Но вдруг слышу какой-то шум. Шум нарастает. Я слышу топот ног. И звяканье котелков. Но криков нет. И нет выстрелов. Я выбегаю из землянки. И вдруг сладкая удушливая волна охватывает меня. Я кричу: «Газы!.. Маски/..» И бросаюсь в землянку. Там у меня на гвозде висит противогаз.
Свеча погасла, когда я стремительно вбежал в землянку. Рукой я нащупал противогаз и стал надевать его. Забыл открыть нижнюю пробку. Задыхаюсь. Открыв пробку, выбегаю в окопы. Вокруг меня бегают солдаты, заматывая свои лица марлевыми масками. Нашарив в кармане спички, я зажигаю хворост, лежащий перед окопами. Этот хворост приготовлен заранее. На случай газовой атаки. Теперь огонь освещает наши позиции. Я вижу, что все гренадеры вышли из окопов и лежат у костров. Я тоже ложусь у костра. Мне нехорошо. Голова кружится. Я проглотил много газа, когда крикнул: «Маски/». У костра становится легче. Даже совсем хорошо. Огонь поднимает газы, и они проходят, не задевая нас. Я снимаю маску.
Мы лежим четыре часа. Начинает светать. Теперь видно, как идут газы. Это не сплошная стена. Это клуб дыма шириной в десять саженей. Он медленно надвигается на нас, подгоняемый тихим ветром. Можно отойти вправо или влево — и тогда газ проходит мимо, не задевая. Теперь не страшно. Уже кое-где я слышу смех и шутки. Это гренадеры толкают друг друга в клубы газа. Хохот. Возня. Я в биноколь гляжу в сторону немцев. Теперь я вижу, как они из баллонов выпускают газ. Это зрелище отвратительно. Бешенство охватывает меня, когда я вижу, как методически и хладнокровно они это делают. Я приказываю открыть огонь по этим мерзавцам. Я приказываю стрелять из всех пулеметов и ружей, хотя понимаю, что вреда мы принесем мало —расстояние полторы тысячи шагов.
Гренадеры стреляют вяло. И стрелков немного. Я вдруг вижу, что многие солдаты лежат мертвые. Их — большинство. Иные же стонут и не могут подняться из-за огня. Я слышу звуки рожка в немецких окопах. Это отравители играют отбой. Газовая атака кончена. Опираясь на палку, я бреду в лазарет. На моем платке кровь от ужасающей рвоты. Я иду по шоссе. Я вижу пожелтевшую траву и сотню дохлых воробьев, упавших на дорогу».
