…В 1967 году я был гостем в нью-йоркской квартире Жаклин Кеннеди…
Эта женщина, всемирно прославленная во время президентства ее мужа, вовсе не поразила меня ни красотой, ни умом, но зато тронула простотой, естественностью, каким-то чудом спасенными ею в обстановке выслеживания репортерами. В туалетной комнате Жаклин, как будто у какой-то скромной секретарши, на отопительной батарее сушились чулки.
— Я никогда не мог представить, что вы сами стираете чулки, — честно признался я…
Она улыбнулась:
— Ну а что же, по-вашему, я их должна выбрасывать в мусоропровод? Каждая уважающая себя женщина должна сама стирать свои чулки…
Я ничего не спрашивал у нее об убийстве ее мужа. И вдруг она сама неожиданно заговорила об этом:
— Знаете, в тот момент, в Далласе, я вдруг почувствовала себя, как Анна Каренина перед поездом…
Гигантская социальная дистанция между бывшей «Первой леди» США и чилийской проституткой в грязненьком дешевеньком публичном доме, недалеко от Огненной Земли, в городке Пунта Аре-нас…
В 1968 году туда меня затащил мой друг, чилийский Джек Лондон — Франсиско Колоане. Франсиско когда-то в молодости, в бытность моряком, был влюблен в одну девушку из этого дома, хотел жениться на ней, но она умерла от туберкулеза. Проститутки в складчину поставили над ее могилой мраморного ангела, и Франсиско в каждый свой приезд в Патагонию навещал кладбище, а заодно и публичный дом. Так было и на сей раз. Проститутки встретили его не как клиента, а как родственника. Выпили местный напиток «Кола моно», представляющий чудовищную смесь молока и рома, поплакали, повспоминали…
В комнатке одной из проституток над ее кроватью висела фотография, выдранная из книги. Я не поверил глазам своим — это был Лев Толстой, босой, в белой рубахе, заложивший руки за пояс.
— Кто это? — спросил я.
— Отец, — кратко ответила женщина.
— Но мне кажется, что это Лев Толстой, — стараясь быть как можно тактичней, настаивал я.
— Ну и что. А почему он не может быть моим отцом? — резко оборвала разговор женщина…
Эта женщина не читала «Анны Карениной»…
Но она прочла по-испански другой роман Толстого — «Воскресение», подаренный ей каким-то моряком, и в истории Катюши Масловой увидела себя. Катюша Маслова — это, в сущности, та же Анна Каренина, только в других социальных условиях, а Нехлюдов — кающийся Вронский…
Вот какую дочь Толстого я нашел в Патагонии, такой далекой от России…
Великое искусство — всегда великое отцовство.
Толстой сам говорил об этом в одном из своих писем:
— Не говорите мне про Анну дурного, или, если хотите, то с осторожностью, — она все-таки усыновлена…
Но, усыновляя, а точнее — удочеряя Анну, Лев Николаевич Толстой удочерял множество женщин не только настоящего, но и будущего, и среди них — Жаклин Кеннеди…
Евгений Евтушенко.
«Волчий паспорт».
