«При одном медведе необходимо 3 человека провожатых»
Когда медведям запретили ходить по улицам российских городов
30 декабря 1866 года император Александр II утвердил решение Комитета министров, запрещающее водить медведей по городам и весям. И дело было вовсе не в усталости от насмешек иностранцев, считавших косолапых на улицах символом русской дремучести. И даже не в крайне неодобрительном отношении церкви к «медвежьей забаве». Запрета добились члены появившейся в Российской Империи незадолго до того крохотной общественной организации.
«Не обрублены у них лапы»
Пристрастие к «медвежьей забаве» — веселым представлениям с обученными разным трюкам медведями — было давним и всеобщим, без каких-либо сословных границ. Архивные документы XVI–XVII веков показывают, что медвежью комедию любили все — и цари, и крестьяне. На царском псарном дворе ученые медведи жили постоянно и назывались дворными. А в города и деревни косолапые артисты пригонялись бродячими поводчиками-балагурами. Н. И. Кутепов, заведовавший хозяйственной частью Императорской охоты с 1885 по 1906 год, писал:
«Во время медвежьей комедии поводчики забавляли зрителей присказками и приговорками, которые служили как бы текстом к этому медвежьему балету и объясняли медвежьи действа; старинный иронический и шутливый ум русского человека при этом не ходил в карман за словом и с беззастенчивым остроумием выставлял напоказ всякие смешные стороны тогдашней жизни».
Эта «приправа» к медвежьим представлениям очень раздражала церковные власти, и время от времени народу объявлялись запреты на вождение медведей. Так, грамотой от 23 октября 1657 года митрополит Ростовский и Ярославский Иона указал, чтобы в Устюжском и Сольвычегодском уездах «отнюдь… медвежих поводчиков не было… а буди такие люди предь объявятся и указу сего святителского не послушают, поводчики с медведи учнут ходити… или мирские люди тех… медвежих поводчиков с медведи в домы своя пускати, а ему великому святителю про то ведомо учинится, и тем людем… и медвежим поводчиком быть от него святителя в великом смирении и наказании без пощады и во отлучении от церкви Божии».
Но «коренастые пошехонцы» с ярославскими мишками и нижегородские крестьяне — сергачи — с косолапыми воспитанниками несмотря ни на какие запреты веками продолжали свой промысел.
К примеру, 1 июля 1771 года жители северной столицы узнали из «Санкт-петербургских ведомостей» о том, что «города Курмыша Нижегородской губернии крестьяне привели в здешний город двух больших медведей, а особливо одного отменной величины, которых они искусством своим сделали столь ручными и послушными, что многие вещи, к немалому удивлению смотрителей, по их приказанию исполняют…». Далее в объявлении шло перечисление двадцати двух умений косолапых артистов и добавлялось:
«Хозяин при каждом из вышеупомянутых действий сказывает замысловатые и смешные приговорки, которые тем приятнее, чем больше сельской простоты в себе заключают. Не столько вещь сия была смотрения достойна, ежели б сии дикие и в прочем необуздаемые звери были лишены тех природных своих орудий, коими они людям страх и вред наносят; напротив того не обрублены у них лапы, также и зубы не выбиты, как то обыкновенно при таковых случаях бывает».
Сколько заработали за время этих гастролей в Петербурге бродячие артисты, неизвестно. Но на протяжении XIX века, по данным статистиков, многим нижегородским крестьянам этот отхожий промысел помогал неплохо кормиться. Живучесть промысла объяснялась тем, что в этой губернии государственные крестьяне владели «самым ничтожным наделом земли» — две с половиной десятины на душу. И чтобы добыть денег для уплаты податей, они вынуждены были браться за самые разные дела. Сначала крестьяне села Ключева Сергачского уезда стали ходить с медведями по городам и деревням, потом крестьяне Княгининского и Васильского уездов обзавелись косолапыми. И даже жители города Сергач пристрастились бродить по России с медведями.
Крестьянин, задумавший ходить с медведем на заработки, покупает себе за 2 или за 3 руб. сер. полугодовалого медвежонка
«В самом начале появления этой промышленности,— писали нижегородские статистики в 1857 году,— медведей показывали так, как они взяты из своего естественного состояния, но потом, когда увидели, что от этого прибыль невелика, потому что каждый крестьянин при переводе зверя через селение может посмотреть на него и бесплатно, употребили в дело следующие обстоятельства, увеличившие выгоды промышленников.
Крестьянин, задумавший ходить с медведем на заработки, покупает себе за 2 или за 3 руб. сер. полугодовалого медвежонка и выучивает его копировать перед зрителями некоторые действия человека; промышленники называют это медвежьими играми. Каждая игра, или лучше сказать представление, делается зверем по приказанию медведчика, которое он передает зверю певучим голосом, в виде присказки или прибаутки. Содержание таких прибауток взято по большей части из некоторых обстоятельств крестьянского быта и направлено к тому, чтобы распотешить простой народ и получить от него более или менее значительную плату».
Вождением медведя занималась небольшая команда:
«При одном медведе необходимо 3 человека провожатых: поводильщик, по большей части хозяин медведя, скрипач и барабанщик.
Первый заставляет медведя представлять зрителям игры, а последние двое, производя шум барабаном и скрипицей, собирают толпы народа. По возвращении домой доход от промысла разделяется на четыре части, две из них получает хозяин медведя, а остальные две скрипач и барабанщик, которые называются работниками медведчика.
Время занятия промышленностию неодинаково. Одни медведчики продолжают свои занятия 9, другие 7, а третьи 5 месяцев, средним числом 7 месяцев.
Летом медведчики проходят по северной, а зимою по южной полосам России».
Некоторые крестьяне покупали взрослого ученого медведя — в середине XIX века он стоил 40 руб. За полтора рубля приобреталась уздечка и цепь для него, за 2 руб.— барабан, за 3 руб.— скрипица, и предприятие, способное просуществовать лет десять, готово. Заплатив 80 коп. за каждый паспорт, три крестьянина могли начать бизнес. Так как промышленники-медведчики получали плату за выступления не только деньгами, но и одеждой или зерном, то, отправляясь осенью или зимой на юг России, они покупали трех кляч по самой низкой цене, стараясь потратить на них не более 4 руб. серебром. А откормив за время гастролей этих лошадей гонорарным овсом, медведчики продавали их весной рублей по двенадцать каждую. Рожь и пшеница, полученные от зрителей вместо денег, тоже продавались. За семь месяцев в среднем крестьяне зарабатывали 126 руб. На содержание медведя уходило 24 руб., на пищу за семь месяцев три медведчика тратили 21 руб. и на одежду столько же. Оставшихся денег вполне хватало на уплату различных податей.
«Зверь вдруг оседает назад»
Чтобы увеличить свои заработки, промышленники-медведчики прибегали к различным хитростям.
«В простом русском народе,— замечали нижегородские статистики,— существует большая склонность к суевериям. К числу суеверий можно отнести и то, что приписывают медведю какую-то сверхъестественную силу изгонять домовых из изб, конюшен и хлевов. Пользуясь этим обстоятельством, медведчики для своих выгод стараются еще увеличивать суеверный страх страшными рассказами: какие несчастия причиняет дому поселившийся в нем домовой. Крестьянин, подозревающий по известным ему приметам, что в его доме не все благополучно, неотступно просит медведчика войти к нему в дом со своим зверем. Подойдя к воротам просителя, медведчик сильно, но незаметно для окружающих, дергает медведя за продетое сквозь его губу кольцо; от нестерпимой боли зверь вдруг оседает назад, начинает страшно реветь и ни за что уже не пойдет за медведчиком до тех пор, пока он снова его не обласкает».
Тут-то и начиналась главная часть действа:
«Промышленник принимает серьезный и таинственный вид и объявляет крестьянину, что в его доме действительно поселился злой дух, которого можно выгнать только заклинаниями и чудодейственною силою медведя. Напуганный крестьянин обещает медведчику значительную плату, лишь бы только он предотвратил несчастия, угрожающие его хозяйству. Условившись в этой плате, промышленник принимается за фиглярства: призывает своего товарища и велит ему вынуть из сумки книгу, на этот случай приготовленную (книга эта по большей части бывает платежная книжка, выдаваемая каждому крестьянину для записки уплаты податей), развернуть ее и читать шепотом заклинания, а сам между тем, в продолжении этого времени, старается приласкать зверя; подходит к нему и начинает щекотать его за ушами. Довольный этим ощущением медведь обводит вокруг головой; смотря пристально на подобное движение зверя, медведчик уверяет крестьянина, что если зверь не станет более сопротивляться и войдет в дом спокойно, то домовой изгнан. После чего берет медведя за повод намордника и ведет его к крестьянину на двор».
Жертвами суеверий становились не только русские крестьяне. Правовед-криминалист А. А. Левенстим писал в 1897 году:
«В Восточной и Западной Пруссии особой популярностью пользовались в 60-х годах русские медвежатники, которые рассказывали народу, что они могут очистить конюшни и скотные сараи от влияния чар и колдовства. Для этого они впускали медведя в стойло, он рылся лапой в земле и оттуда вынимал талисман, заключавший в себе чары (пучок волос или пару метелок). За такую работу они получали с крестьян от 5–10 талеров. Наконец, осенью 1869 года эти проделки обратили на себя внимание местной администрации, вследствие чего медвежатники были задержаны около города Данцига, преданы суду и наказаны за мошенничество».
В русских деревнях ученых медведей особенно ждали беременные крестьянки, так как эти звери выполняли функции УЗИ-аппарата: «тяжелые бабы», чтобы узнать пол ребенка, давали из своих рук медведю хлеб; они верили в то, что если он при этом рыкнет, то родится девочка, а если возьмет молча — то будет мальчик.
Женщины не боялись медведя, так как были уверены, что он с подпиленными зубами.
«Если же Михайло Иваныч очень «дурашлив»,— писал юрист и искусствовед Д. А. Ровинский,— то ему, для опаски, выкалывают и «гляделки»».
«Ученых медведей мужики перелобанили»
Эти «особенности» старинного крестьянского промысла были всем известны. И в 1865 году, как только возникло Российское общество покровительства животным, крохотное — всего 50 человек, но очень активное,— его члены стали ратовать за искоренение эксплуатации медведей.
В. Э. Иверсен, библиотекарь Императорского вольного экономического общества, подводя итоги десятилетней деятельности Российского общества покровительства животным, писал в 1875 году:
«Воспрещение водить медведей напоказ. Предложение об уничтожении этого промысла было сделано правлению Р.О.П.Ж. членом г. Шестаковым. Разделяя взгляд г. Шестакова, Правление Общества признало также, что обучение медведей для промысла составляет не только жестокое мучение для животного, но дает возможность вожаку, т.е. лицу, водящему таких медведей, привыкать к жестокосердию, безнравственности и бродяжничеству. Министерство внутренних дел признало также промысел этот бесполезным, как приучающий вожаков к лености и пьянству и представляющий грубую забаву для массы, а кроме того сопровождаемый нередко и несчастными случаями. Однако в виду того, что внезапное прекращение этого, в то время весьма распространенного промысла могло бы лишить многих лиц, им занимавшихся, способов к существованию, министерство положило воспретить его по истечении пяти лет, считая от 1867 года».
Высочайше утвержденное положение Комитета министров о запрете «водить для забавы народа медведей» было объявлено правительствующему Сенату министром внутренних дел П. А. Валуевым 10 января 1867 года.
Но не только неграмотные крестьяне были недовольны этим решением. Писатель и этнограф П. И. Мельников-Печерский, вся профессиональная и частная жизнь которого была связана с Нижегородской губернией, видел и негативную сторону этого гуманного жеста. Он писал в 1874 году:
«В Сергачском уезде деревень до тридцати медвежатным промыслом кормилось — жилось не богато, а в добрых достатках. Закупали медвежат у соседних чуваш да черемис Казанской губернии, обучали их всякой медвежьей премудрости: «как баба в нетопленной горнице угорела, как малы ребята горох воровали, как у Мишеньки с похмелья голова болит». Хаживали сергачи со своими питомцами куда глаза глядят, ходили вдоль и поперек по русской земле, заходили и в Неметчину на Лейпцигскую ярмарку. Исстари велся тот промысел: еще на Стоглавом соборе, жалуясь Грозному на поганские обычаи, архиереи про сергачей говорили, что они «кормяще и храняще медведя на глумление и на прельщение простейших человек… велию беду на христианство наводят»… Изводил их саксонский король, а в конец погубило заведенное недавно общество покровительства всяким животным…
В тридцати деревнях не одну сотню ученых медведей мужики перелобанили, а сами по миру пошли; все-таки — отхожий промысел».
Светлана Кузнецова
