Вторая незнакомка Крамского
Случайное свидание с ней обозревателя «Родины» положило начало сенсационному расследованию
Виной всему счастливый случай: во время ноябрьской командировки в Пермь (выездная редакция «Родины» проводила там встречи с читателями) у меня оказалось полтора часа свободного времени. Провести их я решил в Пермской государственной художественной галерее. Интересовали меня как всегда — этой научной страсти уже много десятилетий! — неатрибутированные живописные и графические портреты. Так произошла встреча с Незнакомкой Крамского. Но вовсе не той, что известна всему миру как «Портрет неизвестной».
Восторг и разочарование
— Да, в фонде графики имеется большой акварельный портрет работы Ивана Николаевича Крамского, на котором изображена неизвестная девочка с красной лентой через плечо, — услышал я от директора галереи Юлии Борисовны Тавризян. И это был первый шок. Дело даже не в том, что когда-то я писал о Крамском на страницах «Родины» и он — один из главных героев моей книги «Шайка передвижников». Но — красная лента… Екатерининская?!
Со времен восшествия на престол императора Павла I все великие княжны при крещении получали орден Святой Екатерины I степени. Знак ордена носился на широкой красной ленте, которая надевалась через правое плечо. Отсюда пошел и обычай перевязывать конверты с новорожденными девочками красной лентой. Этим высшим женским орденом награждали и дам высшего общества: одних за службу при дворе, других — «во внимание к заслугам» родителей или супругов. Тех, кто был удостоен ордена Святой Екатерины I степени, официально именовали «дамами большого креста», отмеченных орденом Святой Екатерины II степени — «кавалерственными дамами».
Неужели художник запечатлел великую княжну из Дома Романовых?!
Надо ли говорить, насколько пылко я попросил директора галереи о встрече с Незнакомкой! Сотрудники музея были настолько любезны, что сняли со стены хранилища и размонтировали портрет, вынув акварель Крамского из рамы. Свидание состоялось. Я насладился мощнейшей энергетикой, исходящей от портрета… и испытал сильнейшее разочарование. Лента, украшавшая девочку, не была Екатерининской.
Другая лента
Во-первых, лента не имела полагавшейся серебряной каймы. Во-вторых, была надета через левое плечо, в то время как Екатерининскую носили через правое. Иными словами, Незнакомка не имела никакого отношения к Дому Романовых. Но как же не хотелось сдаваться! Ведь мог художник не знать таких тонкостей и, добиваясь большего визуального эффекта, специально надеть ленту на девочку через левое плечо. Словом, едва переступив порог своей московской квартиры, я обратился к справочнику «Дом Романовых».
В моём распоряжении было два непреложных факта: изображенной художником девочке не более 3-4 лет, а акварельный портрет подписан Крамским и датирован 1870 годом. Следовательно, если он изобразил великую княжну из Дома Романовых, то августейшая особа должна была родиться в 1866 или в 1867 году. Но на момент создания портрета самой юной из княжон Анастасии Михайловне исполнилось уже десять лет, да она и не имела никакого сходства с портретируемой, а великая княжна Ксения Александровна родилась лишь в 1875-м. Моя первоначальная гипотеза была окончательно опровергнута. Но в душе уже проснулся настоящий охотничий азарт.
А, может, это Софья?
Интуиция подсказывала, что решение задачи находится рядом, буквально на расстоянии вытянутой руки. Ведь очевидно: мастер предумышленно украсил девочку красной лентой, напоминающей орденскую. Он намеренно стилизовал юную барышню под важную особу. То есть она была для него настоящей Принцессой, и именно такой художник хотел запечатлеть её для потомства.
Эврика! Я обратился к биографии живописца и быстро нашел ответ. Иван Николаевич Крамской написал портрет своей единственной и горячо любимой дочери Софии, родившейся 21 августа 1867 года. Скорее всего, отец сделал это в день её трёхлетия. Визуальное сравнение с другими портретами, а Крамской несколько раз портретировал Софию, убедило меня в справедливости этого предположения. Вера Павловна Третьякова (в замужестве Зилоти), подруга детских и юношеских лет Софии Крамской, писала об особой дружбе дочери и ее отца: «Между Соней и ее отцом была редкостная дружба, переходившая в обоюдное обожание». Имя дочери многократно упоминается в переписке художника. Но эта гипотеза тоже нуждалась в убедительном подтверждении. И тут уже было не обойтись без экскурса в творческую биографию Крамского.
Внешнего сходства недостаточно
Итак, чем занимался мастер в 1870 году? В прошлом остался «бунт 14-ти» в стенах Императорской Академии художеств, одним из организаторов которого был Иван Николаевич. Доживала последние дни Санкт-Петербургская Артель художников, на смену которой шло Товарищество передвижных художественных выставок — везде Крамской находился в эпицентре творческой жизни. Он уже побывал за границей, познакомился с крупнейшими мировыми шедеврами и испытал сильнейший эстетический восторг…
«Одним словом, я видел такие вещи, что не стыдно за человека и даже чувствуешь как будто гордость какую, что и ты тоже человек и что и ты тоже родился человеком, потому что люди создали такие хорошие вещи, и в то же время как подумаешь, что мы-то делаем, так просто присмиреешь да только удивляешься, как это можно придавать еще значение какое-нибудь трудам нашей выставки — одним словом, польза есть несомненная и большая, правда, что польза эта стоит дорого. Но что ж делать?»
Крамской образца 1870 года уже сильно отличался от Крамского-бунтаря образца 1863го. К этому времени Иван Николаевич, хотя и подорвал свое здоровье во время росписи Храма Христа Спасителя, приобрел известность не только в художественной среде, но и в правительственных кругах. Именно это позволило ему получить хоро-ший государственный заказ: директор Московского Публичного и Румянцевского музея Василий Андреевич Дашков, решивший создать своеобразный «иконографический лексикон всех и всяких знаменитых русских людей», предложил Крамскому написать серию портретов русских исторических деятелей. Речь шла не о написании оригинальных произведений с натуры, а о копировании старых портретов, гравюр и фотографий. В связи с этой работой Ивану Николаевичу бесплатно предоставили хорошую мастерскую в Академии художеств и доступ в императорские резиденции, где хранились оригиналы портретов, подлежащих копированию.
Работы было на несколько лет, что освобождало художника от необходимости искать заказы. Иван Николаевич принял это выгодное предложение и в течение трех лет, с мая 1868 по июнь 1871 года, написал 79 портретов. (В настоящее время они хранятся в фондах Государственного исторического музея. Выставка этих портретов стала бы настоящей сенсацией в художественной жизни столицы и обогатила бы нашу историческую память.).
В конце концов эта работа изрядно надоела мастеру: «…работаю волом и завтра, самое позднее послезавтра, я кончу проклятых великих людей. Одурел: по три портрета в день». Все они были выполнены в единой монохромной манере и позволили Крамскому приобрести бесценный опыт и отточить свое мастерство портретиста, спрос на которое стал возрастать год от года.
А еще — внимание! — в 1870 году по заказу великой княгини Екатерины Михайловны мастер в различной технике запечатлел образы её детей — 13-летней герцогини Елены Георгиевны и 11-летнего герцога Михаила Георгиевича Мекленбург-Стрелицких. Великой княгине Екатерине Михайловне и ее наследникам принадлежали Михайловский дворец в Петербурге, Большой дворец и Китайский дворец в Ораниенбауме. У Крамского была великолепная возможность не только познакомиться с парадными портретами былых эпох, но и созерцать их бытование в дворцовых интерьерах. И он учёл это при создании портрета нашей Незнакомки. Монументальный акварельный портрет (99х87 см), заключенный в роскошную резную раму, органично смотрелся бы в любом дворцовом интерьере.
Итак, портрет девочки из фондов Пермской государственной художественной галереи прекрасно соотносится с другими портретами Софии Ивановны Крамской, созданными её великим отцом. Необходимое условие атрибуции соблюдено. Но одного внешнего сходства недостаточно для обоснования истинности гипотезы. И тогда в мое расследование вмешалась еще одна счастливая случайность.
Отцовское тщеславие мастера
В те же ноябрьские дни в Пермской государственной художественной галерее проходила выставка работ народного художника России Сергея Александровича Гавриляченко, чьи репродукции исторических полотен неоднократно публиковались на страницах «Родины». Мы дружим с ним уже два десятка лет. Сергей Александрович безусловно согласился с предложенной мной атрибуцией акварельного портрета девочки.
И — обратил моё внимание на портрет сына Крамского, хранящийся в Ростовском областном музее изобразительных искусств. Портрет датирован 1883 годом, то есть написан в начале царствования Александра III. Маленький Серёжа Крамской изображён в полный рост и запечатлён в парадном военном мундире с густыми штаб-офицерскими эполетами. Не странно ли?
Я попросил проконсультировать меня Сергея Алексеевича Попова, историка-униформиста, весьма уважаемого в среде специалистов, и получил исчерпывающий ответ:
«Форма на портрете мальчика однозначно не определяется. Сам мундир явно нерусский, а, похоже, французский (тут мне добавить нечего — в иностранных я не силен). В России мундиры подобного покроя существовали в 1870е гг. А вот шаровары и сапоги — русские, введенные Александром III в начале 1880х гг. Каска тоже как будто русская, существовавшая до начала 1880х, но ее подробности не видны, так что может быть и иностранная. Эполеты явно иностранные. Если бы были русские, то можно было бы назвать их штаб-офицерскими, ну а в других армиях эполеты с бахромой могли носить и нижние чины…»
Аналогичный вывод сделал и работающий в «Родине» военный историк Андрей Анатольевич Смирнов:
«Эполеты похожи на откровенно бутафорские, в русской армии таких не было. Мундир похож на мундир русского кадета (после 1855 года), но с цветными обшлагами и фальшивыми — т.е. опять же бутафорскими — рукавными клапанами. Каска, действительно, русская, офицерская, 1844- 1857 годов. Шаровары и сапоги — из времен Александра III».
Иван Николаевич Крамской преднамеренно стилизовал мальчика под августейшую особу. Уже знакомый нам по пермскому портрету прием!
Сын писаря из города Острогожска Воронежской губернии и непримиримый борец с Императорской Академией художеств был очень непрост: несмотря на весь свой органический демократизм, он явно не был лишен изрядной доли тщеславия. Оно-то, отцовское тщеславие, ревниво скрываемое мастером от посторонних глаз, и проявилось неожиданно в двух «семейных» полотнах. Ни портрет сына Сергея, ни портрет дочери Софии при жизни автора не экспонировались и предназначались лишь для домашнего бытования. Художник-демократ боялся весьма вероятных насмешек.
«Карамзин… говорил, что те, которые у нас более прочих вопиют против самодержавия, носят его в крови и в лимфе».
Крутой маршрут Незнакомки
Не только книги, но и портреты имеют свою судьбу. Судьба Софии Ивановны Крамской, в замужестве Юнкер, сложилась трагически. Она пошла по стопам своего великого отца и стала художником. В юности София не скрывала личных амбиций от близкой подруги. Вспоминает Вера Третьякова, в замужестве Зилоти: «Помню, она как-то писала мне: «Ах, как я хочу любви и славы!» Она была такая энтузиастка! И была так правдива!»
С юных лет София работала успешно и весьма продуктивно во многих жанрах. Писала портреты, натюрморты, миниатюры, удачно занималась книжной графикой. В зрелых летах о собственном творчестве отзывалась иронически: «Мажу красками». В высшем свете столицы считалась «своей». Имела множество заказов. Исполнила серию акварельных портретов императрицы Александры Федоровны, цесаревича Алексея, великих князей и княжон.
После 1917 года София Ивановна, чтобы выжить, не только сама охотно бралась за любую работу, но и помогала найти её своим былым заказчикам из высшего общества. Она унаследовала общественный темперамент своего отца, и это роковым образом сказалось на её собственной судьбе. 25 декабря 1930 года «энтузиастка» Юнкер-Крамская была арестована по статье 58II УК РСФСР за контрреволюционную пропаганду. Ей вменялось в вину создание «контрреволюционной группировки из бывшей знати, ставившей себе целью проведение своих людей в разные советские учреждения на службу для собирания сведений о настроениях…» Софии Ивановне грозила высшая мера социальной защиты — расстрел, но в конечном итоге она была во внесудебном порядке сослана в Восточную Сибирь.
Пожилая 63-летняя женщина не выдержала выпавших на ее долю тягот и лишений и попала в тюремную больницу с диагнозом — «тяжелая форма паралича». Ее подлечили и сослали в Иркутск, затем перевели сначала в Канск, затем — в Красноярск. В Красноярске она пережила второй удар (инсульт) — была парализована левая часть тела. Лишь хлопоты брата Анатолия, «бывшего всегда ей самым близким»15, и содействие со стороны Екатерины Павловны Пешковой — всё это помогло дочери великого художника вернуться в Ленинград, где в 1933 году Юнкер-Крамская скончалась при весьма загадочных обстоятельствах: якобы укололась рыбьей костью, когда чистила селедку, и умерла от заражения крови.
Реабилитировали дочь великого живописца в 1989 году.
Автор благодарит сотрудников Пермской государственной художественной галереи Ю.Б. Тавризян, Т.А. Суворову, Н.Н. Новопашину и сотрудника ГАРФ А.Н. Сидорову за помощь в подготовке этого материала.
КОГДА ВЕРСТАЛСЯ НОМЕР
«О, сколько нам открытий чудных…»
За несколько дней до подписания этого номера «Родины» в печать я увидел репродукцию камерной акварели придворного художника Владимира Ивановича Гау «Портрет ребенка в белом платье», созданную в 1858 году. Акварель хранится в собрании Воронежского областного художественного музея им. И.Н. Крамского. На ней запечатлена крохотная девочка… с Екатерининской лентой через правое плечо!
Этой девочкой могла быть лишь родившаяся в январе 1857 года светлейшая герцогиня Елена Георгиевна Мекленбург-Стрелицкая, в замужестве принцесса Саксен-Альтенбургская, которую в возрасте 13 лет портретировал Крамской в доме ее матери, великой княгини Екатерины Михайловны.
Да-да, это была именно она: в 1858 году других «дам большого креста», имевших Екатерининскую ленту в столь юном возрасте, больше не было. Владимир Гау мастерски передал специфическое выражение лица Елены, сохранившееся у неё и в зрелом возрасте:
«Лицо принцессы часто портила какая-то «кислая усмешка»; возможно, что то был отблеск тех милостивых улыбок, которыми дарила её бабка великая княгиня Елена Павловна, а то и несравненно более знаменитая пра-прабабушка — Екатерина II».
Судя по всему, Крамской, работая над портретом Елены Георгиевны, познакомился с акварелью своего предшественника Владимира Гау и, оттолкнувшись от нее, создал портрет дочери Софии. И это оказалось последним, пусть уже косвенным подтверждением моей гипотезы.
И новым открытием «Родины»: неизвестный персонаж акварели из собрания Воронежского музея обрёл имя.
О, сколько нам открытий чудных
Готовят просвещенья дух,
И Опыт, сын ошибок трудных,
И Гений, парадоксов друг,
И Случай, бог изобретатель.
Текст: Семен Экштут (доктор философских наук)
