Всё, что нужно знать о Николае I, в 10 пунктах
Рассказывает историк Леонид Ляшенко
1. Назначение наследника
В двух словах: Николай был третьим сыном Павла I и не должен был наследовать престол. Но из всех сыновей Павла только у него родился сын, и во время царствования Александра I семья решила, что наследником должен быть именно Николай.
Николай Павлович был третьим сыном императора Павла I, и царствовать он, вообще говоря, был не должен.
Его к этому никогда и не готовили. Как большинство великих князей, Николай получил в первую очередь военное образование. Помимо этого, он увлекался естественными науками и инженерией, очень неплохо чертил, а вот гуманитарные науки его не интересовали. Философия и политэкономия вообще прошли мимо него, а из истории он знал только биографии великих правителей и полководцев, но не имел представления о причинно-следственных связях или исторических процессах. Поэтому с точки зрения образования к государственной деятельности он был подготовлен плохо.
В семье к нему с самого детства относились не слишком серьезно: между Николаем и его старшими братьями была огромная разница в возрасте (Александр был старше его на 19 лет, Константин — на 17), и к государственным делам его не привлекали.
В стране Николая знала практически только гвардия (поскольку в 1817 году он стал главным инспектором Корпуса инженеров и шефом лейб-гвардии Саперного батальона, а в 1818 году — командиром 2-й бригады 1-й пехотной дивизии, в которую входили несколько гвардейских частей), и знала с плохой стороны. Дело в том, что гвардия вернулась из Заграничных походов русской армии, по мнению самого Николая, разболтанной, отвыкшей от строевой подготовки и наслушавшейся вольнолюбивых разговоров, и он принялся ее дисциплинировать. Поскольку он был человеком суровым и очень вспыльчивым, это вылилось в два больших скандала: сначала Николай перед строем оскорбил одного из гвардейских капитанов, а затем — генерала, любимца гвардии Карла Бистрома, перед которым ему в конце концов пришлось публично извиниться.
Но ни у кого из сыновей Павла, кроме Николая, не было сыновей. У Александра и Михаила (самого младшего из братьев) рождались только девочки, да и те рано умирали, а у Константина вообще не было детей — и даже если бы были, то они не могли бы наследовать престол, поскольку в 1820 году Константин вступил в морганатический брак с польской графиней Грудзинской. А у Николая в 1818 году родился сын Александр, и это во многом предопределило дальнейший ход событий.
В 1819 году Александр I в беседе с Николаем и его супругой Александрой Федоровной сказал, что его преемником будет не Константин, а Николай. Но поскольку сам Александр еще надеялся, что у него родится сын, специального указа по этому поводу не было, и смена наследника престола осталась семейной тайной.
Даже после этого разговора в жизни Николая ничего не изменилось: он как был бригадным генералом и главным инженером российской армии, так и остался; ни к каким государственным делам Александр его допускать не стал.
2. Восшествие на престол
В двух словах: В 1825 году после неожиданной смерти Александра I в стране наступило междуцарствие. О том, что Александр назвал наследником Николая Павловича, практически никто не знал, и сразу после смерти Александра многие, в том числе сам Николай, принесли присягу Константину. Между тем Константин править не собирался; Николая не хотела видеть на троне гвардия. В результате царствование Николая началось 14 декабря с мятежа и пролития крови подданных.
В 1825 году в Таганроге внезапно умер Александр I. В Петербурге о том, что трон унаследует не Константин, а Николай, знали только члены императорской семьи. И руководство гвардии, и генерал-губернатор Петербурга Михаил Милорадович не любили Николая и хотели видеть на троне Константина: он был их боевым товарищем, с которым они прошли Наполеоновские войны и Заграничные походы, и они считали его более склонным к реформам (действительности это не соответствовало: Константин и внешне, и внутренне был похож на своего отца Павла, и поэтому ждать от него перемен не стоило).
В результате Николай присягнул Константину. В семье этого совершенно не поняли. Вдовствующая императрица Мария Федоровна упрекала сына: «Что сделали вы, Николай? Разве вы не знаете, что есть акт, который объявляет вас наследником?» Такой акт действительно существовал, но хранился в тайне, и точного его содержания Николай не знал, поскольку никто его с ним заранее не ознакомил. Кроме того, этот акт не имел законной силы, потому что, согласно действовавшему павловскому закону о престолонаследии, власть могла передаваться только от отца к сыну или от брата к следующему за ним по старшинству брату. Для того чтобы сделать наследником Николая, Александр должен был вернуть закон о престолонаследии, принятый Петром I (по которому царствующий монарх имел право назначать себе любого преемника), но он этого не сделал.
Сам Константин находился в это время в Варшаве (он был главнокомандующим польскими армиями и фактическим наместником императора в царстве Польском) и наотрез отказывался как занять престол (он боялся, что в этом случае его убьют, как отца), так и официально, по существующей форме, от него отречься.
Переговоры между Петербургом и Варшавой продолжались около двух недель, в течение которых в России было два императора — и в то же время ни одного. В учреждениях уже стали появляться бюсты Константина, и было напечатано несколько экземпляров рубля с его изображением.
Николай оказался в очень сложной ситуации, учитывая, как к нему относились в гвардии, но в итоге решился объявить себя наследником престола. Но поскольку Константину уже присягнули, теперь должна была произойти переприсяга, а такого в истории России еще не было. С точки зрения даже не столько дворян, сколько гвардейских солдат, это было совершенно непонятно: один солдат сказал, что господа офицеры могут переприсягать, если у них имеется две чести, а у меня, говорил он, честь одна, и, один раз присягнув, второй раз я присягать не собираюсь. Кроме того, две недели междуцарствия дали возможность собрать свои силы заговорщикам.
Узнав о готовящемся мятеже, Николай решился объявить себя императором и провести 14 декабря переприсягу. В тот же день декабристы вывели гвардейские части из казарм на Сенатскую площадь — с тем, чтобы якобы защитить права Константина, у которого Николай отнимает престол.
Через парламентеров Николай попытался уговорить восставших разойтись по казармам, обещая сделать вид, что ничего не было, но они не расходились. Дело шло к вечеру, в темноте ситуация могла развиваться непредсказуемо, и выступление надо было прекратить. Решение это для Николая было очень сложным: во-первых, отдавая приказ открыть огонь, он не знал, послушаются ли его солдаты-артиллеристы и как на это отреагируют другие полки; во-вторых, таким образом он вступал на престол, пролив кровь своих подданных, — помимо прочего, было совершенно непонятно, как на это посмотрят в Европе. Тем не менее в конце концов он отдал приказ о расстреле пушками каре восставших. Каре было сметено несколькими залпами. Сам Николай смотреть на это не стал — он ускакал в Зимний дворец, к семье.
Для Николая это было тяжелейшим испытанием, которое наложило очень сильный отпечаток на все его царствование. Он счел произошедшее промыслом Божьим — и решил, что призван Господом для борьбы с революционной заразой не только у себя в стране, но и вообще в Европе: декабристский заговор он считал частью общеевропейского.
3. Теория официальной народности
В двух словах: Основой российской государственной идеологии при Николае I стала теория официальной народности, сформулированная министром народного просвещения Уваровым. Уваров считал, что Россия, только в XVIII веке присоединившаяся к семье европейских народов, является слишком молодой страной, чтобы справиться с проблемами и болезнями, поразившими другие европейские государства в XIX веке, поэтому сейчас следовало на время задержать ее развитие, пока она не повзрослеет. Для воспитания общества он сформулировал триаду, которая, по его мнению, описывала важнейшие элементы «народного духа», — «Православие, самодержавие, народность». Николай I воспринял эту триаду как универсальную, а не временную.
Если во второй половине XVIII века многие европейские монархи, в том числе Екатерина II, руководствовались идеями Просвещения (и выросшего на его основе просвещенного абсолютизма), то к 1820-м годам и в Европе, и в России философия Просвещения многих разочаровала. На передний план стали выходить идеи, сформулированные Иммануилом Кантом, Фридрихом Шеллингом, Георгом Гегелем и другими авторами, впоследствии названные немецкой классической философией. Французское просветительство говорило о том, что есть одна дорога к прогрессу, выложенная законами, человеческим разумом и просвещением, и все народы, которые по ней пойдут, придут в конце концов к процветанию. Немецкие классики пришли к выводу, что единой дороги нет: у каждой страны своя дорога, которой руководит высший дух, или высший разум. Знание о том, что это за дорога (то есть в чем заключается «дух народа», его «исторические начала»), открывается не отдельному народу, а семье народов, связанных единым корнем. Поскольку все европейские народы происходят из одного корня греко-римской античности, им эти истины открываются; это «исторические народы».
К началу правления Николая Россия оказалась в довольно сложной ситуации. С одной стороны, идеи Просвещения, на основе которых прежде строилась политика правительства и проекты реформ, привели к неудавшимся преобразованиям Александра I и восстанию декабристов. С другой стороны, в рамках немецкой классической философии Россия оказывалась «неисторическим народом», поскольку никаких греко-римских корней у нее не было — а это значило, что, несмотря на свою тысячелетнюю историю, ей все равно суждено жить на обочине исторической дороги.
Предложить решение удалось российским общественным деятелям, в том числе министру народного просвещения Сергею Уварову, который, будучи человеком александровского времени и западником, разделял основные положения немецкой классической философии. Он полагал, что до XVIII века Россия действительно была страной неисторической, но, начиная с Петра I, она присоединяется к европейской семье народов и тем самым выходит на общеисторическую дорогу. Таким образом, Россия оказывалась «молодой» страной, которая семимильными шагами догоняет ушедшие вперед европейские государства.
В начале 1830-х годов, глядя на очередную революцию во Франции, Бельгийскую революцию и восстание в Польше, Уваров решил, что если Россия будет следовать по европейскому пути, то ей неминуемо придется столкнуться и с европейскими проблемами. А поскольку преодолеть их она пока по своей молодости не готова, сейчас нужно сделать так, чтобы Россия не шагнула на этот гибельный путь, пока не будет в состоянии противостоять болезни. Поэтому первой задачей Министерства просвещения Уваров считал «подморозить Россию»: то есть не полностью остановить ее развитие, но на время его задержать, пока русскими не будут усвоены некоторые установки, которые позволят в дальнейшем избежать «кровавых тревог».
С этой целью в 1832–1834 годах Уваров сформулировал так называемую теорию официальной народности. В основе теории лежала триада «Православие, самодержавие, народность» (парафраз оформившегося в начале XIX века военного лозунга «За веру, Царя и Отечество»), то есть три понятия, в которых, как он считал, заключается основа «народного духа».
По мнению Уварова, болезни западного общества произошли оттого, что европейское христианство раскололось на католичество и протестантизм: в протестантизме слишком много рационального, индивидуалистического, разобщающего людей, а католичество, будучи излишне доктринерским, не может противостоять революционным идеям. Единственная традиция, которой удалось сохранить верность настоящему христианству и обеспечить единство народа, — это русское православие.
Понятно, что самодержавие — единственная форма правления, которая может медленно и осторожно управлять развитием России, удерживая ее от роковых ошибок, тем более что российский народ никакого другого правления, кроме монархического, в любом случае не знал. Поэтому самодержавие находится в центре формулы: оно с одной стороны поддерживается авторитетом православной церкви, а с другой — традициями народа.
А вот что такое народность, Уваров нарочито не объяснял. Сам он считал, что, если оставить это понятие многозначным, на его основе смогут объединиться самые разные общественные силы — власти и просвещенная элита смогут найти в народных традициях наилучшее решение современных проблем.
Но если сам Уваров считал эту триаду временной, то Николай I воспринял ее как универсальную, поскольку она была емкой, понятной и полностью соответствовала его представлениям о том, каким образом должна развиваться оказавшаяся в его руках империя.