#писатели
Русский писатель Всеволод Михайлович Гаршин (1855-1888) прожил очень короткую жизнь, которая была омрачена его неизлечимой болезнью.
Все воспоминания о Гаршине, приведённые в данном выпуске, взяты из литературных дневников Фёдора Фёдоровича Фидлера (1859-1917), крупнейшего переводчика произведений русских писателей и поэтов на немецкий язык.
Фидлер (настоящее имя Фридрих Людвиг Конрад Фидлер) происходил из семьи поволжских немцев, но родился и всю жизнь провёл в Петербурге. Он с раннего детства прекрасно владел русским языком, а со студенческих лет вошёл в литературную жизнь столицы и был лично знаком со многими российскими литераторами того времени.
Предлагаемый вашему вниманию выпуск составляют, в основном, извлечения из дневников Фидлера, лишь иногда немного переработанные. Фидлер познакомился с Всеволодом Гаршиным в октябре 1883 года. Вот его первые впечатления о писателе:
«Ему 28 лет, и облик его производит, на первый взгляд, неприятное впечатление, но постепенно он располагает к себе глубокомыслием и одухотворённостью. Со мной он вёл себя по-товарищески просто, радушно, скромно и искренне… Мы говорили о новейшей русской литературе, пили кофе, курили и расстались, пообещав обменяться визитами».
Самую подробную запись о Гаршине Фидлер сделал в своём дневнике 1 декабря 1883 года:
«Он служит секретарём в железнодорожной компании и занят лишь три-четыре часа в день (контора находилась тогда в здании Александринского театра).
Он нигде не учился, но был одно время вольнослушателем в нашем университете.
Мы заговорили о «Красном цветке».
«Был ли у Вас такой же объект наблюдения?»
«Да, я сам».
Я не вполне его понял и вопросительно на него посмотрел; он опустил голову и мрачно сказал:
«Когда мне было 18 и 25 лет, я страдал от умопомешательства; но меня вылечили… Докуривая сигарету, я касался языком остывшего пепла и говорил о мазях и кислотах — совсем как герой моего рассказа… Однажды началась ужасная гроза; я боялся, что погибнет весь дом и, чтобы избежать этого, распахнул окно и стал держать палку у крыши (моя комната находилась в верхнем этаже) — я хотел сделать моё тело громоотводом».
Он прост, откровенен и радушен, хотя мне порой казалось, что он не вполне излечился от своей болезни».
«Тип внешности у него, скорее, восточный, нежели русский; но он уверяет, что он — чистокровный русский. Татары и евреи заговаривают с ним на улице на своём родном языке, думая, что перед ними — представитель их национальности».
«У него своеобразная манера сидеть. У меня дома я обратил внимание, что он сидит на корточках, т.е. взобравшись с ногами на стул и опустив туловище, — казалось, сидит безногий человек. Точно также, поджав ноги, сидел он и сегодня в углу широкого дивана».
