«Какое грустное это было время, октябрь 1917 года! И как будто нарочно, осень была красива как никогда, золотая осень, вдохновлявшая наших величайших поэтов и художников. От этого было труднее оставить дом, но я должен был уходить. Мои друзья, местные крестьяне, часто навещали меня и предупреждали, что радикальные элементы собираются схватить меня…
Было неясно, что делать со всеми художественными сокровищами, находившимися в доме, собранными ещё Шуваловым. Его племянник, мой прадед, унаследовал коллекцию и пополнил её. Я знал, что коллекция погибнет, а возможно, погибнет и дом. В некоторых уездах крестьяне поджигали дома со всем, что там было, как будто для того, чтобы быть уверенными, что помещик не вернётся. Иногда они делили между собой мебель и разрезали на куски большие картины и ковры, чтобы каждый имел свою долю.
Я вспоминаю, как один большевик сказал мне, что все дома, построенные до 1861 года, и вся мебель, купленная до этой даты, должны быть отданы людям, потому что это было накоплено за счёт крепостных, работа которых не оплачивалась. Это был аргумент, заставивший меня улыбнуться, но ввиду последующих событий мне приходилось принимать его во внимание. Мысль о старых Пальма Веккио, Каналетто, Виже-Лебрен и других картинах, разделённых на куски, чтобы украшать стены крестьянских изб, была ужасна! Поэтому я решил упаковать наиболее ценные вещи и послать их в дом моего отца в Москве, где можно было спрятать их в подвале…
Когда я кинул последний взгляд на дорогой старый дом, где столько поколений Голицыных жили так счастливо, у меня было печальное предчувствие, что я уезжаю на долгое время, если не навсегда».
Кн. А.В.Голицын
