Владимир ВЕЙДЛЕ
Все в Венеции — свое, венецианское; все, кроме нас, пришельцев со всего света, назвавшихся к ней в гости, чтоб таращить на нее глаза. Все, что тут есть, ей одной принадлежит и не встретится больше нигде. Так мы чувствуем и не можем чувствовать иначе. Единство ее столь же для нас очевидно, как бесспорна ее единственность.
Так судили о ней и прежде. «Нигде в мире не сыскать ничего подобного» — писал один флорентиец еще в тринадцатом веке, а в пятнадцатом сиенец, гуманист, которому суждено было стать папой Пием II: «Город изумительный, единственный, весь мраморный и золотой».
К концу того же столетия, человек трезвый, но и на редкость зоркий, посланник французского короля Филипп де Коммин, хоть и многим из виденного им в Венеции восхитился, но всего больше ею самой, и меткое нашел для нее слово: он ее назвал триумфальной, la plus triomphante cite que jamais j’ai vue, самым торжествующим городом, когда-либо им виденным.
И даже (за полвека до того) грек, описавший прием, оказанный Венецией императору Иоанну VIII Палеологу — грек, знакомый с Царьградом — точно так же был покорен великолепием, «пестротой и многоцветностью» этого «мудрого», по его словам, этого «достойного именоваться второй обетованной землею» города.
Из очерка «Похвала Венеции» (1966).
Иллюстрация: К. Горбатов. Венеция.
Подготовка публикации: ©Зеленая лампа, 16.04.2024
