Вендетта генералитета
Почти 15 лет бывшие генералы Михаил Драгомиров и Алексей Куропаткин насмерть «воевали» друг с другом
Инцидент на обеде
Генералы Михаил Иванович Драгомиров и Алексей Николаевич Куропаткин относятся к числу ключевых фигур русской армии рубежа XIX-XX веков. Оба заслужили высокий авторитет во время Русско-турецкой войны 1877-1878 гг., оба оказались под ударом вследствие поражения в Русско-японской войне 1904-1905 гг.: Куропаткин — как главнокомандующий русскими войсками, Драгомиров — как основной автор тактической доктрины, с которой эти войска вступили в войну. Хорошо известно, что оба недолюбливали друг друга.
На обеде преподавателей Николаевской академии Генерального штаба в 1887 г. во время жаркого спора о знаменитом полководце генерале М.Д. Скобелеве произошел инцидент. Начальник академии 57-летний генерал Драгомиров критиковал действия «белого генерала», а оппонировал ему 39-летний Куропаткин, бывший начальник штаба Скобелева. В пылу Драгомиров крикнул: «Да что вы все носитесь с вашим Скобелевым как с писаною торбою: он просто шарлатан». Куропаткин ответил не менее резко: «Слава Скобелева не дает вам покоя даже и теперь, когда Скобелев в могиле».
С этих слов начался конфликт двух генералов, который отзовется на их судьбах через 15 лет.
Пушечное разногласие
Вскоре после ссоры пути наших героев разошлись: в 1889 г. Драгомиров был назначен командующим Киевским военным округом, а Куропаткин в 1890 г. стал командующим войсками Закаспийской области. Драгомиров не мог обойти вниманием это назначение. В письме к князю И.Ф. Шаховскому он писал: «Куропаткин — большой ловкач… Это карьерист чистейшей воды и скобелевского притом воспитания: значит каналья в квадрате». Ситуация еще более обострилась, когда более молодой Куропаткин в 1898 г. занял пост военного министра.
Драгомиров и Куропаткин обменялись вежливыми письмами, которые вряд ли были способны отложить неизбежное обострение. В сентябре 1898 г. военный министр в разговоре с министром финансов С.Ю. Витте поднял вопрос о перевооружении артиллерии. Планировалось разместить заказы на новое 76мм орудие и сопутствующую материальную часть, которые оценивались на сумму 120 млн рублей (для сравнения, весь военный бюджет составлял в 1898 г. 288,8 млн рублей). Весной 1899 г. Драгомиров вмешался в эти расчеты, добившись командировки во Францию для осмотра нового французского 75мм орудия с безоткатным механизмом. Он утверждал, что Россия может принять только такое орудие, которое будет обладать всеми свойствами французской пушки. «Мы бедны, и роскоши частого перевооружения позволить себе не можем: ведь это каждый раз пахнет расходом в 100-120 миллионов рублей; есть перед чем остановиться и подумать прежде окончательного решения», — писал генерал в одной из статей. Тем не менее 76-мм орудие было принято на вооружение в 1900 г., а уже через два года произошло то, о чем предупреждал командующий Киевским округом — систему пришлось менять, дорабатывая лафет.
От доктрины до маршировки
Еще одной причиной разногласий было планирование операций на случай большой европейской войны. Все 1880-1890-е гг. русские планы базировались на идее обороны против Германии, которая упреждала русские силы в мобилизации и сосредоточении. Наступательные действия планировались только против Австро-Венгрии. В 1900 г. был подготовлен новый план, который не менял общей стратегии. 12 июня 1902 г. Драгомиров написал письмо Куропаткину, в котором раскритиковал осторожность русского планирования. Финансовые соображения и в этом случае имели немалую силу в глазах Драгомирова: «Успокоившись на мысли об обороне, мы загубим громадные средства на мертвое совершенно дело, в виде крепостей и фортов». В письме отмечалось, что финансирование шло на оборонительные мероприятия, и русские войска «в настоящую минуту конечно не готовы к переходу в наступление». Денежные потоки предлагалось направить на строительство железных дорог и мостов через Вислу, а наступление готовить прямо на Берлин.
Два генерала расходились и в частных вопросах, например в маршировке. Современник вспоминал, что «Куропаткин любил шаг частый, а Драгомиров называл его «собачьей рысцой» и требовал шага редкого. В результате мы готовились «под Драгомирова» и «под Куропаткина». По выражению А.Ф. Редигера, Киевский округ в своих требованиях подготовки просто «эмансипировался» от военного министерства. Драгомиров был недоволен и одним из требований для чинов Генерального штаба. Оно касалось необходимости иметь опыт трехлетнего командования частью, прежде чем получить должность начальника дивизии.
Был ли конфликт Драгомирова и Куропаткина столкновением двух разных подходов к развитию русской армии или просто личной неприязнью двух амбициозных людей? Существует тенденция видеть в противостоянии Куропаткина и Драгомирова борьбу старого и нового взглядов на военное дело. Но едва ли это так. Французский военный атташе Л.-Э. Мулен, прекрасно знавший обоих, отмечал, что Драгомиров и Куропаткин принадлежат к одной школе.
Двигателем конфликта была личная неприязнь Драгомирова к военному министру. На стороне Куропаткина в этом противостоянии был ключевой союзник — время. Генералу Драгомирову в 1900 г. исполнилось 70 лет. Его здоровье оставляло желать лучшего, и, по замечанию харьковского вице-губернатора М.М. Осоргина, «он надоел государю своим вечным брюзжанием и недовольством».
Уход генерала оказался вполне будничным, Драгомиров был даже лишен чести командовать войсками Киевского округа перед глазами Николая II на больших Курских маневрах 1902 г. Его место занял Куропаткин, и это превратило их отношения из холодных в прямо враждебные. Но положение самого военного министра к тому моменту тоже было шатким. Император был недоволен им, и над ним нависла угроза отставки. Вряд ли старый генерал был опечален этим, но Куропаткин в случае увольнения мог занять место самого Драгомирова в Киеве.
Уход в 1903 г. Михаила Ивановича в отставку стал своеобразной миной, которой суждено было взорваться через два года в связи с Русско-японской войной.
Эхо маньчжурских поражений
Вместо Киева Куропаткин отправился главнокомандующим русских войск в Маньчжурию, а летом 1904 г. последовали первые поражения от японцев. Драгомиров в это время полностью посвятил себя военно-литературному труду. Он воздерживался от печатных оценок полководчества своего визави, и критика не выходила за пределы узкого круга его друзей и адресатов. Общественное мнение продолжало верить в Куропаткина, а Драгомиров, несмотря на свою сдержанность, получал анонимные ругательства.
«Странное время настало, — писал Михаил Иванович в письме от 2 августа 1904 г., — не говоришь о том, что свой плох, (хоть бы и стоило и давно), а скажешь только, что чужой хорош, уже и этим обижаются и притом такой горькой обидой, что их взволнованные чувства не находят другого выражения кроме площадной ругани. Им более жалко одного г. Куропаткина, нежели тысяч тех самоотверженных страстотерпцев, которых он посылает на бесплодный и бессмысленный убой в виде разведок, которыми не пользуется и которые, следовательно, ни к чему не ведут».
Немногочисленные критики интерпретировали действия главнокомандующего как нежелание ставить на кон свою боевую репутацию, пока победа не будет прочно обеспечена подавляющим численным превосходством.
Но более серьезной причиной ошибок Куропаткина Драгомиров считал его «ташкентское» происхождение, а именно сформировавший Куропаткина как командира опыт участия в туркестанских походах. «Туркестан — это огромная фабрика карьеристов», — пояснял он свою мысль французскому атташе. «Эта «фабрика» воспитывает офицеров, которые лучше понимают вопросы снабжения, чем тактику, которые привыкли к легким победам и соперничают друг с другом за лавры, которые привыкли разделять войска на мелкие отряды и т.д., там не становятся гениями большой войны, а приобретают дурные привычки, ошибочные практики, которые остаются неисправленными», — заключал Михаил Иванович.
Вопросы к Его Величеству
Время шло, принося новые дурные вести, и Драгомиров начинал терять терпение, тем более события на фронте и в тылу становились все тревожнее: 23 декабря 1904 г. генерал А.М. Стессель подписал капитуляцию Порт-Артура, а 20 января 1905 г. в результате конфликта с Куропаткиным армию покинул генерал О.-Ф.К. Гриппенберг. И Драгомиров начал откровенно нападать на командующего в Маньчжурии. Неожиданно для многих он стал не только оправдывать Стесселя, на которого сыпались обвинения в преждевременной сдаче крепости, но и приветствовать демарш Гриппенберга, видя в его поступке проявление «гражданского мужества».
Но аргументы в его статьях казались слишком слабыми. А.С. Суворин писал, что народ «не поймет генерала Драгомирова, который уверяет, что оставление своего поста генералом Гриппенбергом есть проявление «высшего гражданского мужества» — для него это слишком кудряво и слишком вымучено […] но видя это крушение всякого порядка, начиная с «гражданского мужества» генералов, он, пожалуй, подумает, что дальше войну продолжать невозможно». Своими статьями Драгомиров пытался поколебать авторитет главнокомандующего и, по свидетельствам некоторых мемуаристов, занять его место. Поражение при Мукдене в феврале 1905 г., казалось, давало ему шанс.
Драгомиров был вызван в Петербург для обсуждения вопроса о смене главнокомандующего, которое должно было состояться 28 февраля, но, прибыв в столицу, он быстро понял, что ему не суждено сыграть роль Кутузова в 1812 году. Тогда Драгомиров предложил неожиданных кандидатов — Гриппенберга или Стесселя, «чтобы Куропаткин выпил чашу до дна», как иронично комментировал Мулен, добавляя, что «надо простить старому умирающему льву эти ошибки». Как известно, выбор пал на генерала Н.П. Линевича, но Куропаткин оставался на театре войны в качестве командующего 1-й армией.
Драгомиров не мог смириться с этим и задержал свой отъезд из Петербурга, чтобы еще раз встретиться с Николаем II. 4 марта был подписан приказ о новом назначении его недруга, а 5 марта он в последний раз предстал перед императором. Аудиенция к тому моменту уже теряла смысл, но между ним и царем тем не менее произошел откровенный разговор. Драгомиров указал, что Линевич много лет был подчиненным Куропаткина и, с учетом искусственной, по мнению Михаила Ивановича, популярности последнего, не сможет взять власть в свои руки. Мулен воспроизвел разговор Драгомирова с Николаем II в своем донесении, ссылаясь на подробный рассказ генерала:
— Я позволю себе далее задать Вашему Величеству один вопрос. Поставленный во главе большого дела, человек отстранен, потому что его обвинили в том, что он плохо им руководил. В чем его личный интерес? В том, чтобы его преемник справился с ним лучше или хуже?
— Конечно, хуже.
— Конечно, государь, в этом сейчас интерес Куропаткина… И так как этот господин никогда не был в своей жизни занят чем-то иным, кроме своих личных интересов, даже самых мелочных, я очень боюсь, что это самый опасный подчиненный для Линевича.
Драгомиров не строил себе иллюзий относительно будущего. Вскоре после этого разговора он писал в письме: «Несчастная Россия. Дорого нам приходится расплачиваться за измену реформам Александра II. Не те бы люди пошли и не те бы стали у власти, которые портили дело сорок с лишком лет; не попадали бы в командующие положения разные Валуевы, Толстые, Дурново, Маковы, Сипягины, Плеве, наконец, у нас Куропаткины. И вот чаша бедствий наших переполнилаcь, и теперь мы ее пьем и должны испить до дна…».
Эти слова были сказаны в мае 1905 года, когда поражение России стало очевидным, а в стране бушевала революция. В октябре Драгомиров тихо скончался. Куропаткин пережил его почти на 20 лет и застал крушение того мира, которому они оба служили.
