Великий архидиакон: человек, заставлявший дрожать огонь
Московская публика специально захаживала в Успенский храм Кремля, чтобы посмотреть, как густой могучий бас отца Константина Розова заставляет дрожать и гаснуть огоньки свечей.
Будущий советский маршал Георгий Жуков, в ту пору еще ребенок, однажды написал: «Мы не любили бывать в церкви и всегда старались удрать оттуда под каким-либо предлогом.
Однако в Успенский собор ходили с удовольствием слушать великолепный Синодальный хор и специально протодиакона Розова, голос у него был как иерихонская труба…»
В 1921 году Константин Розов был наречен великим архидиаконом. Он единственный из священнослужителей Русской Православной Церкви за всю ее историю, кто был удостоен такого титула!
«Атеистов, в строгом смысле
этого слова, нет»
Будущий великий архидиакон Константин Розов родился в селе Жданово Симбирской губернии (ныне Нижегородская область) 10 февраля 1874 года. Из шести детей священника местного храма протоиерея Василия Розова и его матушки Марии Хрисанфовны он был старшим.
Когда Косте исполнилось девять, семья осталась без отца. Мальчик пошел по отцовским стопам — отучился сперва в Алатырском духовном училище, потом в Симбирской духовной семинарии, а после его взяли псаломщиком в церковь Всех святых.
Но обратите внимание на темы, которые давали провинциальным семинаристам! «Существование в мире атеистов не подрывает факта всеобщности религии в роде человеческом». «Христианский догмат о Пресвятой Троице и его значение для религиозно-нравственной жизни христианина». «Разбор главнейших оснований, приводимых римско-католическими богословами в пользу учения о непорочном зачатии Пресвятой Девы Марии». И с точки зрения сегодняшних школьников рассуждения «троечника» Розанова не такие уж были беспомощные. Вот, например, он пишет: «Атеистов, в строгом смысле этого слова, нет… Служение различного рода идеалам… а также их суеверия прямо показывают то, что религиозная жизнь у них только заглушена и подавлена». И в другом месте: «Отрицая существование Бога, атеист этим самым отрицает связность, стройность и законченность своего собственного знания».
В 22 года Константин женился — и появилась возможность ввести его в клир, что и было сделано в августе 1896 года. Местный епископ Никандр рукоположил его в диакона и направил служить в кафедральный Троицкий собор Симбирска.
Из Москвы в Петербург и обратно
Уже подростком Константин отличался редкой физической выносливостью (на спор переплывал Волгу) и поразительно сильным и глубоким голосом. Он мог взять такие низкие ноты и пропеть их так мощно, что в помещении гасли керосиновые лампы!
В Симбирске отец Константин прослужил диаконом около двух лет, одновременно преподавая Закон Божий в местном приходском училище. В 1898 году кто-то из приезжих москвичей обратил внимание на громкоголосого диакона и пригласил его в Москву.
Москва в то время считалась «певческим городом»: «каждый храм и церковь отличались не только своими проповедниками, но и слаженными хорами и голосистыми диаконами», — вспоминал певчий Синодального хора Успенского собора Московского Кремля Александр Петрович Смирнов. — Всё это культивировалось до уровня подлинного искусства».
Еще в детстве Константин Розов, видимо, бывал в Москве. Среди его писем сохранилась трогательная открыта, отправленная няне в Москву из Рязани. Очевидно, мальчик возвращался из Москвы в Симбирск и на остановке отправил ей послание: «Милая няня. Спасибо, что все уложила. Я в вагоне устроился хорошо, блох нет».
В Москве диакон Розов сразу встретился с будущим священномучеником Владимиром (Богоявленским). Тот как раз недавно был назначен митрополитом Московским и Коломенским. Он определил его в кафедральный собор Москвы — Храм Христа Спасителя. А еще через пять лет тот же владыка Владимир направил Розова, к тому времени уже протодиакона, в Большой Успенский собор московского Кремля. Это было самое почетное место: богослужения в Успенском соборе традиционно посещали, бывая в Москве, члены царской фамилии.
Прошло совсем немного времени, и отец Константин обратил на себя внимание императорской семьи. Государь Николай Александрович пожаловал ему золотые часы с цепочкой «из Кабинета Его Императорского Величества» и, по-видимому, выразил желание видеть Розова протодиаконом при соборе Зимнего дворца в Санкт-Петербурге — там как раз освободилась вакансия, вспоминает дочь отца Константина Людмила Розова. Молодому протодиакону предложили написать прошение на имя заведующего Придворным Духовенством, духовнику Их Императорских Величеств протопресвитеру Иоанну Янышеву, и он подчинился: «Имею честь покорнейше просить Ваше Высокопреподобие, не признаете ли возможным определить меня на открывшуюся вакансию протодиакона при Соборе Императорского Зимнего дворца». С месяц длилась официальная переписка, и вот Константин Розов переезжает в столицу Российской империи. Было ему в ту пору 30 лет.
Петербург того времени был городом светским и ярким, и священнослужители должны были волей-неволей соответствовать этому облику. А храма при Зимнем дворце это касалось тем более: служба здесь предполагала знание сложных правил этикета и многих других тонкостей. Все это скоро стало тяготить отца Константина, всего каких-то шесть лет назад еще служившего в Симбирске. Отбыв в столице два с половиной года, в 1907 году он решился обратиться к протоиерею Петру Благовещенскому (тот исполнял обязанности заведующего Придворным Духовенством) с просьбой уволить его с учетом «неподходящих климатических условий» и отпустить обратно в Москву. Просьба была удовлетворена, и в Успенском соборе вновь зазвучал ставший уже знаменитым бас.
«Как иерихонская труба»
Голос протодиакона Успенского собора Константина Розова считался в те времена одной из главных достопримечательностей Москвы. Пойти в храм, именно чтобы послушать диакона, — сегодня это может показаться чем-то не вполне приемлемым для церковного человека. Были, наверное, и такие, кто ходил на службу как на концерт. Но и вполне благочестивый церковный люд мог позволить себе сходить в Успенский собор «послушать бас». В дореволюционное время с храмом часто бывала связана вся жизнь — не только богослужебная ее сторона, но и общественная (воскресным утром в церкви можно было встретить всех друзей и знакомых), и культурная тоже. Поэтому в первое воскресенье Великого поста, когда в храмах совершают так называемый чин Торжества Православия и возглашают «анафему» еретикам, Успенский собор московского Кремля собирал море людей. «Стекла дребезжали от могучего протодьяконского голоса, — вспоминал службу в тот день писатель Николай Телешов. — Окружающие протодьякона многочисленные священники отвечали ему громкими, густыми басами и звонкими тенорами… восклицая трижды: «Анафема! Анафема! Анафема!»
Кое-кто даже приносил с собой камертон, чтобы проверить, не сфальшивил ли знаменитый протодиакон. А потом писали ему письма вроде тех, что цитирует в своих воспоминаниях дочь Розова: «Вчера все, находящиеся в соборе… были поражены Вашим могучим голосом и чеканным Вашим прочтением Анафемы. Вы по исполнению и голосу второй Шаляпин».
Внешность отца Константина соответствовала его голосу. Современники описывали его как могучего богатыря, почти великана (ростом в два аршина 14 вершков, то есть примерно 2,04 метра), с пышными и длинными волосами. Конечно, он производил впечатление.
А московское духовенство ценило отца Константина за внимательность и благоговейное служение. Он всегда внимательно готовился к службе, заранее прочитывал положенное в этот день евангельское чтение и тщательно расставлял в нем смысловые акценты. «Уроками богослужебного чтения» от протодиакона Розова воспользовался, например, епископ Алексий (Симанский), в 1945 году избранный Патриархом Московским и всея Руси. Он вспоминал, что Розов читал не в «обычной, общепринятой манере хроматического повышения тона и усиления голоса от фразы к фразе», а выделял самые значимые слова.
Иногда отец Константин подключался и к тем частям службы, где диакон обычно бездействует, — например, читал Шестопсалмие, да так ясно и выразительно, что даже те, кто привык в это время выходить на улицу, оставались в храме.
Другой современник Розова вспоминал, что тот удивлял «не только силой своего голоса, но и умением справляться с ним». Это бывало особенно заметно, когда отец Константин встраивался в хор: «Такой громадный голос на фоне четырех несильных голосов квинтета не казался чудовищным и был в крепкой и сладкоголосой спайке с “товарищами” по квинтету».
Скоро война
Незадолго до начала Первой мировой войны отец Константин сопровождал группу из нескольких священников в Лейпциг. Целью было освятить храм-памятник в честь русских воинов, погибших в 1813 году в «битве народов» под Лейпцигом — крупнейшем на тот момент сражении мировой истории, в котором союзные армии России, Пруссии, Австрии и Швеции разгромили Наполеона. Один из членов миссии, генерал Жилинский, беспокоился, как бы во время службы протодиакон не оглушил германского императора Вильгельма II. «Скажите Розову, — просил он, — чтобы не кричал. У Вильгельма больны уши». Протодиакон, узнав об этом, обиделся: «Зачем же тогда меня взяли? Что ж, шепотом мне служить, что ли?» В итоге никаких уступок немцам решили не делать, а служить «по-настоящему, по-российскому». На службе в Лейпциге отец Константин превзошел самого себя, вспоминал глава миссии, протопресвитер русской армии и флота Георгий Шавельский: голос Розова «заполнил весь храм; его раскаты, качаясь и переливаясь, замирали в высоком куполе». Немецкий император не только не рассердился, а был в восхищении. Когда на обратном пути русский Синодальный хор выступал в Берлине, Вильгельм приехал на концерт и, входя в зал, первым делом поинтересовался, будет ли петь протодиакон Розов.
Прошло совсем немного времени, и о дружбе с Германией пришлось надолго забыть. Россия вступила в Первую мировую войну, и об этом москвичи узнали тоже с помощью Розова.
Вот что пишет Пантелеймон Романов в своей книге «Русь»: «Многотысячный людской поток направляется на Красную площадь, и в это время в толпе произошло движение. Кругом возбужденно заговорили: “Розов! Розов…”
Это был известный всей Москве знаменитый своим редчайшим басом протодиакон. Издали было видно, как он, окруженный духовенством, взошел на каменное, обведенное решеткой возвышение Лобного места, развернул какую-то бумагу и, поправив свои густые кудрявые волосы, приподнял лист в правой руке, как поднимает диакон орарь, когда читает ектению перед царскими вратами.
Вдруг всё стихло.
— Мы, Божией милостию…
Слова протодиакона раздавались под открытым небом, и дальним было не слышно, но все они, притихнув, жадно смотрели, устремив на него отовсюду глаза.
Он читал манифест объявления войны Германией России».
Патриарший архидиакон
Великий архидиакон: человек, заставлявший дрожать огонь
Во время Поместного собора 1917 года,
слева от Патриарха Тихона — архидиакон Константин Розов
Именно отец Константин провозгласил имя первого за 200 с лишним лет Патриарха, избранного Поместным Собором Русской Православной Церкви 5 (18) ноября 1917 года. Знаменитого протодиакона приглашали пропеть «Многая лета» Собору и всем его участникам, начиная с Патриарха. Но имени Патриарха еще никто не знал: знали трех кандидатов, окончательно же дело должен был решить жребий. И вот из алтаря Храма Христа Спасителя вышел старец Зосимовой пустыни отец Алексий (Соловьев), подошел к иконе Владимирской Божией Матери и начал молиться с земными поклонами. «В храме стояла полная тишина, и в то же время чувствовалось, как нарастало всеобщее нервное напряжение, — вспоминал участник собора князь Илларион Васильчиков. — Молился старец долго. Затем встал с колен, вынул из ковчега записку и передал ее митрополиту (почетному председателю Поместного Собора митрополиту Московскому Владимиру (Богоявленскому). — Ред.). Тот прочел и передал протодиакону. И вот протодиакон своим знаменитым на всю Москву, могучим и в то же время бархатным басом начал провозглашать Многолетие. Напряжение в храме достигло высшей точки. Кого назовёт? “…Патриарху Московскому и вся Руси Тихону!..” — раздалось на весь храм».
Полгода спустя, в июле 1918 года автор этого «Многолетия» композитор Александр Дмитриевич Кастальский подарит его ноты отцу Константину, надписав: «Красе Московского Успенского Собора Константину Васильевичу Розову на долгую и добрую память». Правда, к этому времени отец Константин будет служить уже не в Успенском соборе (большевики успеют его закрыть и превратить в музей), а в Храме Христа Спасителя, тогда еще не разрушенном. И называться он будет патриаршим архидиаконом.
Именные ноты дарил ему и другой знаменитый российский композитор — Павел Григорьевич Чесноков, восхищенный тем, как Розов исполнял его духовные произведения. «Посвящаю моему другу Константину Васильевичу Розову» — такая надпись стоит, например, над рукописью «Спаси, Боже, люди Твоя…». Ему же посвящена и «Великая ектения» Чеснокова.
Великий архидиакон: человек, заставлявший дрожать огонь
Подарок композитора Павла Чеснокова своему другу архидиакону Константину:
ноты диаконского молитвенного прошения Всенощного бдения
19 сентября 1921 года Константина Васильевича нарекли небывалым до тех пор титулом «великого архидиакона». Произошло это во время торжеств, посвященных 25-летию его церковного служения. Среди множества открыток и поздравительных адресов, врученных отцу Константину в Храме Христа Спасителя, выделяется огромная папка с надписью: «Своему “дяде Косте” признательная Москва». Аккуратно выведенный тушью текст гласит:
«Глубокочтимый Константин Васильевич! В сегодняшний торжественный для Вас и для всей первопрестольной, искони православной Москвы, день мы, жители этой Москвы, собрались в сем храме… чтобы вознести ко престолу Всевышнего наши моления о даровании Вам долголетнего и почетного служения во славу святой Кафолической Церкви, и эти моления вместе с нами, мирянами, возносятся Господу и предстоящими здесь старшими иерархами Российской Церкви со Святейшим Патриархом во главе.
В продолжении последних 10–15 лет нет ни одного уголка необъятной Руси, где бы с глубоким уважением не произносилось имени Константина Васильевича Розова, помощью Всевышнего и своими личными заслугами достигшего сана архидиакона. Но нам, жителям первопрестольной, выпало на долю исключительное счастье вашего постоянного служения. …За последнее время не совершалось в столице ни одного торжественного богослужения, где бы не славил Господа могучий, одухотворенный голос патриаршего архидиакона, но наряду с этим, мы, московские жители, не можем не отметить и того чисто человеческого, полного братской любви отношения Вашего к мирянам, которое снискало Вам задушевное, от самого сердца идущее и свободное от всякой официальности имя “Дяди Кости” … Низкий поклон Вам, дорогой Константин Васильевич, от благодарных Вам москвичей».
На дворе стоял 1921 год, еще не закончилась Гражданская война, по селам ездили советские агитаторы с программами антирелигиозных выступлений, всего четыре месяца оставалось до выхода печально известного декрета об изъятии церковных ценностей… А тут — в самом сердце Москвы церковный народ чествует патриаршего диакона, да с такой неподдельной любовью и радостью, словно не было в помине никаких большевиков, никаких декретов об отделении Церкви, никаких расстрелов, словно храмы не закрывались, а вера не была объявлена вне закона.
«Позвольте предложить вам хлеба»
Беспрецедентный для Русской Церкви титул, исполнительский успех и множество лестных слов, звучавших вокруг отца Константина, легко могли бы вскружить ему голову и создать у него впечатление особой «избранности». Просто поразительно, что ничего такого с ним не случилось.
Семейный архив Розовых сохранил письмо одного земляка Константина Васильевича, который радуется, что на пике славы в нем нет «ни капли гордости, и ни тени самомнения», что в груди его бьется «доброе, отзывчивое, “золотое сердце”». И в самом деле, патриарший архидиакон всегда оставался простым, отзывчивым человеком, помогал людям, чем мог, участвовал во многих благотворите
