Великая Матушка
Марфо-Мариинская обитель милосердия не была монастырем в буквальном смысле. Право на монашескую жизнь, считала Елисавета Феодоровна, нужно заслужить. Она избрала служение праведных жен Марфы и Марии. В Обители предполагалось два главных делания: помощь ближнему, чем славилась Марфа, и очищение души молитвой, в чем отличилась ее сестра Мария.
«…Люди, страдающие от нищеты и испытывающие все чаще и чаще физические и моральные страдания, должны получить хотя бы немного христианской любви и милосердия — это меня всегда волновало, а теперь стало целью моей жизни… Я должна быть сильной, чтобы их утешать, ободрять своим примером», — напишет Елисавета Феодоровна в письме к А. Н. Нарышкиной от 20 января 1909 года.
Сестры Обители трудились в больнице, приюте, храме, посещали дома страждущих. Не только обитатели Хитровки1, но и вся беднота Москвы хорошо знала Великую княгиню. Елисавета Феодоровна призывала взращивать в себе любовь, угождая ближнему. «Любовь друг к другу делает нас непорочными», — часто повторяла она слова святителя Иоанна Златоуста.
У неё были великие наставники. Старец Алексий Зосимовский 28 лет служил дьяконом в храме святителя Николая в Толмачах при Третьяковской галерее, потом в Зосимовой пустыни принял монашество, схиму и ушел в затвор. «Много слез сокрушенного сердца проливает человек, чтобы сделаться способным утешать других о Господе… Это нелегкий подвиг, граничащий с истинным распятием собственной греховности, ибо только тот может уврачевать отчаявшегося, кто сам, силой своего духа, сможет взять на себя его душевное страдание», — наставлял старец Алексий Зосимовский своих чад.
У него окормлялось много выдающихся людей, среди них был известный ученый и священник Павел Флоренский, расстрелянный в 1937 г., знаменитый русский философ и богослов Сергей Булгаков, высланный из России и до конца своих дней руководивший Православным богословским институтом в Париже, игуменья Фамарь (Марджанова), бывшая грузинская княжна, с которой Матушку связывала прочная дружба.
Неоднократно приезжал в Обитель на Ордынку и другой известный старец — схиархимандрит Гавриил. Почти каждый год Елисавета Феодоровна вместе с инокиней Варварой ездила к нему в Спасо-Елизаровскую пустынь. Там, в настоятельских покоях, они беседовали и чаевничали с «академиками», как называл о. Гавриил студентов Духовной академии.
«Ангел земной, человек небесный…»
Хотя подвижничество Елисаветы Феодоровны было скрыто, сам образ ее — участливый взгляд, сердечное слово и добрая улыбка — вызывали всеобщее уважение и любовь к ней. Говорили, что, где бы она ни появлялась, в воздухе распространялось нежное благоухание лилий. В Обители, а потом и во всей Москве стали называть ее Великой Матушкой.
Не требуя от сестер никакой аскезы, сама настоятельница трудилась неустанно. Никто не видел ее утомленной или унывающей. Неизвестно, сколько времени она спала. Днем разбирала письма и ассистировала на операциях, ночью утешала тяжелобольных и читала Псалтырь в часовне-покойницкой.
Сама же она отнюдь не считала, что совершает какой-то подвиг или перетруждается.
Вот что писала сама Елисавета Феодоровна в письме к императору-страстотерпцу Николаю II:
«Некоторые добросердечные хлопуны из тех, что без дела слоняются вокруг меня, боятся, как бы я не изнурила себя такой жизнью и не надорвала здоровье: я недоедаю, недосыпаю… Но послушай, дорогой, это вовсе не так. Я сплю свои 8 часов, ем с удовольствием, физически чувствую себя удивительно, здоровой и сильной (небольшая простуда, ревматические боли или подагра, от которой страдали все в нашей семье, — от них никуда не денешься). Ты знаешь, у меня никогда не было румяных щек, и всякое глубокое чувство тотчас отражается на моем лице, так что в церкви я часто выгляжу бледной, ведь я, как и вы с Аликс, люблю церковную службу и знаю, какую она доставляет глубокую радость. Я хочу, чтобы вы оба знали то, о чем я уже много раз говорила и писала: я совершенно покойна, а совершенный покой — это совершенное счастье. Мой дорогой Сергей почиет в Бозе со многими, кого он любил, с теми, кто ушел туда к нему, а мне Господь дал прекрасную работу на этой земле. Исполню ли я ее хорошо или плохо, один Он ведает, но я буду стараться изо всех сил, и я влагаю свою руку в Его и иду, не страшась тех крестов и нападок, которые приуготовил для меня этот мир, — мало-помалу моя жизнь повернула на этот путь. Это не минутная фантазия, и никакое разочарование меня не ждет: я могу быть разочарована в самой себе, но у меня и нет никаких иллюзий, и я не возражаю, будто я не такая, как все. Я хочу работать для Бога и в Боге, для страждущего человечества, а в старости, когда мое тело уже не сможет трудиться, я надеюсь, Господь даст мне покой и молитву — о деле, мною начатом. И тогда я уйду из деятельной жизни и буду готовить себя для того большого дома. Но пока у меня есть здоровье и силы, а кругом столько несчастья, и шаги Христа-кормчего слышны посреди страждущих, и в них мы помогаем Ему. Все очень добры и полны желания помочь, но многие думают, что я взялась за дело, превосходящее мои возможности, — в действительности это не так, я крепка телом и духом и глубоко и абсолютно счастлива в вере…»
К ней шли, как к родной матери: нищие — за деньгами, калеки и больные — за медицинской помощью, павшие духом — за надеждой.
Из воспоминаний монахини Надежды2, одной из последних сестер Обители: «Один лик — посмотрел только и видишь — с неба спустился человек. Ровность, такая ровность, и даже нежность; можно сказать — от нее живой свет расходится по миру и мир существует. Иначе задохнуться можно, если жить жизнью этого мира. Где они, эти люди? Нету их, нету. Мир недостоин этих людей. Это небо и земля — эти люди в сравнении с мирскими. Они уже при жизни оставили этот мир и были в ином. Около них побудешь — как будто воздухом вечности подышал. Рядом с ней все менялось, чувства другие, все другое… Ангел земной, человек небесный! Сколько ласки, кротости в каждом слове!…»
Она не совершала видимых чудес, но те, кто с ней встречался, рассказывали об особой благодатной и целительной силе, которая исходила от Матушки. Душевным теплом и любовью согревала она каждого заглянувшего в Марфо-Мариинскую обитель. Об этом писали священники, фронтовики, жены и вдовы фронтовиков.
Из книги игумена Серафима (Кузнецова) «Мученики христианского долга»: «Приведу хотя один из многих примеров, как эта великая женщина относилась к больным. Привезли в ее больницу жену одного из фабричных рабочих, человека совершенно неверующего и враждебно настроенного вообще к царствующему дому, в частности и к Великой княгине… Муж навещал свою больную жену и нередко бывал около нее часами, а когда она была тяжко больна, то иногда находился и до поздних часов ночи. При своих посещениях… он особенно обратил свое внимание на одну сестру, которая с сострадательным материнским участливым вниманием относилась к больным и к его тяжко больной жене. То она поправит подушку, то подаст воды, то погладит голову и руки, то подаст лекарство, какие-либолакомства, то сядет к больной на кровать и ласковым словом ободряет больную в терпении. Тяжко больным предлагает исповедоваться и приобщиться Святых Христовых Таин; так было предложено и его жене, которая изъявила свое согласие. Но, видимо, болезнь его жены была роковая, и ей суждено Богом перейти в загробную жизнь.
Затем эта же сестра, при помощи пришедших сестер, обмывает умершую, одевает, и служится первая панихида о упокоении новопреставленной. Все это так поразило мужа умершей, что невольно его грубое сердце растопилось как воск. Глаза, с детства не плакавшие, выронили слезу. Ему казалось, что родная мать не могла оказать такое внимание к его жене, какое оказала эта особенная сестра. Он спросил, как зовут эту сестру, и когда ему сказали, что это Великая княгиня, то он не выдержал, зарыдал как дитя…»
1 Хитро́вская площадь (Хитро́в рынок, Хитро́вка) — площадь в центре Москвы, располагавшаяся между нынешними Басманным и Таганским районами. Во второй половине XIX века превратилась в злачное место, где собирались тысячи безработных и преступников.
2 Монахиня Надежда (в миру — Зинаида Александровна Бреннер) умерла в 1983 г. в возрасте 93 лет.
