«Убогие»
А если человек болен, ну, например, он психически больной, — он человек?
А вот, бывает, что остается раненый без ног и рук, да еще лишается органов чувств, — он все равно человек?
А когда хороним умершего, то мы кого хороним, — человека, или только его тело?
Как разобраться в этих вопросах?
Запад всегда любил конкретику. Цивилизация, основанная на римском праве — требует того, как в той рекламе: «Скока конкретна, вешать в граммах»?
Поэтому Запад для себя определил, что человек без разума — это не человек! Такая оценка почти без изменений перекочевала к еще более рациональным протестантам. Поэтому, когда Гитлер, придя к власти, стал уничтожать пациентов психиатрических клиник, его действия особенно и не встретили осуждения. Экономить — так экономить. Бродячих собак, кошек и душевнобольных человеков — смело под нож! Они же не люди, они даже не понимают, что им больно.
Православный Восток подходит к этому вопросу принципиально по-другому. Для нас человек – это вместе: тело и одухотворенная душа. Больное тело, как и больная душа, — не лишают человека его человеческого статуса. Напротив, больных всегда считали даже избранными Божьими, которые несут в себе нечто очень важное, что может быть повреждено внешним рациональным миром, и потому Бог отделяет их от остальных. Они даже назывались «убогими», т.е. у Бога отмеченными…
Кстати вспомним, их место было, как правило, — возле храмов и монастырей. И не было греха в нашем народе больше, чем обидеть и без того несчастненького. Их восприятие внешнего мира чаще всего ограничивается детским уровнем. Особенно тех, кто родился таким, а молитва ребенка в Церкви вообще считается самой высокой и действенной!
Эти люди и молились, они действительно знали Бога. И еще и за этот труд общество их кормило и одевало…
А что сегодня? Как живут наши болящие братья и сестры, и каково их место в Церкви?
В нашем приходе таких убогих до недавнего времени было трое: Леша, Коля и Дима…
Дима вот уже пять месяцев как умер. Причем умер очень тихо и мирно. Простудился человек, поболел недельку и помер, даже в постель не ложился, но воспоминания о нем свежи.
Все они были друзья, поскольку состояли в обществе инвалидов и на все чаепития собирались вместе. Самой колоритной фигурой из них, безусловно, является Леша. Это молодой громадный мужик лет тридцати, неимоверной силы и доброты. При встрече Леша всегда улыбается, он вообще доволен жизнью. Работает в одном из детских садиков в поселке. Любит общаться с детьми, — лишь бы его не дразнили.
Леша всякий раз, здороваясь со мной, спрашивает, когда можно придти поработать в церковь, но работать он особенно не любит, поэтому это скорее его дежурная фраза. Когда он приходит в храм поработать, то обязательно что-нибудь напоследок утащит, а поскольку сила его неимоверна, то утащить он может все, что ему приглянется. Однажды он унес у нас собачью будку, сбитую из шести поддонов из-под кирпича. Я сам — человек не самый слабый, но эту будку мог только толкать. Леша взял ее под мышку, словно она была из соломы! Это было такое зрелище, что мы, застыв, не посмели ему помешать.
Один знакомый рассказывал, что видел, как Леша перебрасывал через высоченный забор, — словно тростинки, — шестиметровый брус сечения 20 на 20 см (следовательно четыре бруса в кубометре, и каждый брус где-то по 100-120 кг !). Потом, не напрягаясь, закидывал бревна на плечо и относил по новому месту их прописки…
Леша любит выпрашивать у торговцев сладости и булочки, чаще всего с ним никто не связывается, а он этим пользуется.
Однажды Леша поразил нас своей изобретательностью! Как-то к нам в храм на службу приехали мои друзья из соседней Московской области. При встрече они мне говорят:
— А ты молодец, батя, берешь на вооружение новые технологии!
— Какие еще технологии, — недоумеваю я?
— А вот этот двухметровый «шкаф» разве не по твоему благословению собирает по десяточке с каждого входящего в храм? Он говорит, — ты велел, — восстанавливаться, мол, надо…
Может, кто-то сторонний подсказал Леше эту идею, но мой разум до такого — точно бы не додумался. Ведь он брал деньги только с чужих людей, всех поселковых он видимо знает в лицо, поэтому никто из наших меня и не предупредил, а люди из других мест думали, что у нас так заведено.
Зимой в морозы он по вечерам ходит по поселку и собирает павших от алкоголя и приносит их в участок. Говорят, что за каждого принесенного ему платят по десятке. Не знаю, правда это или нет, но что спасает людей, — знаю точно.
Коля — ближайший друг Леши. Лет сорока, маленького росточка, щуплый, никогда не улыбается. Они с Лешей — неизменные участники Рождественских елок: за подарками приходят. Скоро будем святить воду, значит, Леша с Колей будут два дня разносить её по поселку, тем, кто сам уже не в состоянии придти. За это, видимо, им что-то перепадает.
У Коли был брат, здоровый женатый человек и вдруг он заболел и быстро умер. Коля с мамой приходили в храм, заказывали отпевание. Мама плакала:
— Такой хороший был, разумный, не пил, — и умер. А этот дурак — живет и живет!
Через какое-то время вижу заплаканное лицо Коли, подошел, угостил его конфеткой.
— Он же (брат) — был умный — и умер, а я вот, дурак, — живу. Лучше бы я умер! Жалко маму…
Покойный уже Дима прожил 37 лет. Он был совсем маленького росточка, наверно метр сорок, не больше. У него был большой зоб и грыжа. Родители его умерли достаточно рано, оставив 2-х комнатную квартиру. Одна женщина оформила на Диму опеку, квартирой пользовалась, а за Димой не смотрела. Он вечно ходил грязный, неухоженный, и всегда голодный. Зоб мешал ему вращать шеей, поэтому он был статичен и высоко держал голову. Казалось, что Дима важничает, болезнь придавала ему солидность. Не смотря на свое полуголодное бытие, он никогда не попрошайничал: кто покормит его, тот и покормит, а сам не просит. Дима всегда был улыбчив и чрезвычайно вежлив. При встрече он первым снимал кепку и отвешивал поклон, а при прощании шаркал ножкой.
В конце концов, одна верующая семья взяла его к себе. Димина жизнь поменялась коренным образом. Ему купили добротную одежду, пошили хорошие брючки. Более того, Диме сделали две операции: удалили зоб и грыжу. Приемная мама говорила:
— Ну, хоть жени нашего Диму!
А тот скромно опускал глаза, но было видно, что ему это очень приятно. За столом он мог поддержать незатейливый разговор, а кушая, неизменно правильно держал столовые приборы.
Всякий раз, когда я прощался с этими людьми, Дима провожал меня до двери и очень вежливо просил приходить в гости вновь, не забывать их. В ответ я отвечал:
— Как мы к Вам, так и Вы к нам! — намекая ему на храм. Но Дима, ссылаясь на занятость и нездоровье, никогда не приходил на службы, хотя в одной комнате с ним жила наша бабушка Параскева, Царствие ей Небесное, подлинно земной ангел, и молилась там же. Но убедить Диму сходить в церковь — ни разу не смогла…
Когда бабушка тяжело заболела и мужественно переносила страдания, Дима, встречая меня, когда я приходил к ним в дом, всякий раз плакал и говорил: «Бабулечку жалко».
Не смотря на природную доброту этих трех убогих людей, наивность и доверчивость, никто из них не молится, а в храм они приходят только за тем, чтобы что-нибудь получить. Современное общество отвратило их от Бога и развратило бездельем, считая их безполезными нахлебниками. Наверно, когда у нас введут эвтаназию, они первыми пойдут под нож.
О подвиге молитвы уже никто и не вспоминает. Да откуда и взяться этому подвигу, если некому передавать, нет бабушек, которые бы с детства жертвовали собой ради таких внуков, молились бы с ними, да и вообще традиция молитвы потеряна. Мамы по большей части стараются научить их быть хоть как-то полезными этому обществу и этим защитить их от него. Забывая, что рождаются такие убогие — для молитвы. Это главное их предназначение…
Здоровые, талантливые и сильные — в храм не пойдут, пока они здоровые и сильные. А уж когда становятся слабыми и больными, то, увы, от некогда большой свечи, к сожалению, остается только огарочек. И на сколько его хватит, чтобы хоть немножко осветить оставшийся путь?
По которому нужно было самому идти всю жизнь, да еще и другим на него указать…
Священник Александр Дьяченко
