ТВОРЧЕСКИЕ ИСКАНИЯ С.И. ТАНЕЕВА
в свете идей русской религиозной философии
В научной литературе за Танеевым закрепилась характеристика приверженца и знатока европейской музыки, затенившая главное в творческих поисках композитора. Все устремления Танеева были направлены на развитие русской музыки. На это указывают замысел «православной кантаты», «русской оратории», размышления Танеева по поводу выработки русского стиля, укрепления национального самосознания музыкантов-соотечественников. Даже по этим сведениям заметно созвучие танеевской эстетики с духом русской культуры рубежа веков, с ее сильными религиозными обертонами. Назрела необходимость нового поворота в танееведении: акцент на тех ценностях православия и воспитанной им русской культуры, которые не могли не повлиять на национальные истоки творчества Танеева.
В поисках интонационного идеала русской музыки Танеев видел себя преемником дела, начатого Глинкой, и опирался не только на лучшее в европейской, но и лучшее в русской музыке, наследующей вокально-хоровую традицию, традицию древнерусского певческого искусства. Самые ранние духовные сочинения были написаны на тексты 68-го, 74-го, 142-го псалмов, далее сочинены ирмос «В Церковь Небесную» и другие хоры на канонические тексты[1].
В ГДМЧ хранится нотная тетрадь Сергея Ивановича с расшифровками знаменного распева[2]. Они показывают, что Танеев, прежде чем приступить к созданию переложений древних распевов, основательно ее изучал, постигая древнерусские напевы по первоисточникам. Сохранился подробнейший танеевский конспект книги Дм. Разумовского «Церковное пение в России».
Размышления Танеева о будущем русской музыки, изложенные в эпистолярном творчестве, приводят его к идее «нашего» русского языка, стиля и жанра, где бы выразилось понимание высших целей и задач искусства: «Мне хочется взять в основание <…> кантаты древние мелодии нашей церкви и таким образом написать православную кантату, подобно тому, как существуют протестантские кантаты, основанные на протестантских хоралах. Вообще наши церковные мелодии представляют собой материал совершенно нетронутый. С музыкальной стороны было бы в высшей степени интересно, чтобы эти мелодии вошли в сочинения русских музыкантов наравне с народными песнями. Применение церковных мелодий возможно или в музыке, написанной для одних голосов и предназначенной к исполнению в церкви, или же в духовной оратории для хора и оркестра. Ни того, ни другого у нас не сделано. Попытка в этом роде представляется для меня весьма заманчивой. Вот почему я не хочу <…> писать кантаты ни на открытие выставки, ни на юбилей Государя императора, а именно на открытие храма Спасителя» (Из письма С.И. Танеева Я.П. Полонскому от 8 января 1881 г.)[3].
Задачи восстановления древнерусского пения, поиск самобытного национального стиля церковной музыки, систематическая работа по созданию переложений роспевов, реализация в педагогической деятельности «программы» развития мелодического мышления у композиторов московской школы (плодами которой стало творчество танеевских учеников — С.В. Рахманинова, А.Т. Гречанинова, А.Д. Кастальского и др.), участие в событиях, происходивших в сфере православного хорового творчества, переписка с Чайковским в 1870–80-е гг., в которой обсуждались вопросы «понимания настоящих потребностей нашей церковной музыки»[4] — всё указывает на безусловную включённость Танеева в процесс формирования так называемого «Нового направления» в русской духовной музыке рубежа XIX–XX вв.
В круг чтения композитора входили публикуемые в то время материалы по истории древнерусской литературы[5]. В это время публикуются работы философов Вл. Соловьева, К.Л. Леонтьева, П.Е. Астафьева, Н.Я. Данилевского («Россия и Европа»), Н.Н. Страхова, Дневники писателя Достоевского. В этом контексте важно взглянуть на эпистолярные тексты Сергея Ивановича Танеева свидетельствующие о его работе над собственной эстетико-философской концепцией. Специального внимания заслуживают рукописные наброски, обнаруженные в архиве ГДМЧ, о которых пока не упоминали исследователи[6]. Предположительно, эти записи относятся к периоду 1895–1896 гг. Именно в это время Толстой занимался разработкой концепции «Что такое искусство?» и делился своими мыслями в беседах с Танеевым. Это отражено в танеевских дневниковых записях 1895 г.: «После обеда продолжительный разговор с Л.Н. об искусстве…. Л.Н. сказал, что он желал бы такого определения искусства, которое провело бы границу между художественными и нехудожественными произведениями. … Л.Н. сказал, что вопросы, касающиеся развития и истории искусства, не так его занимают, как вопросы об искусстве с точки зрения нравственной…».[7]
Стремление Танеева выстроить чёткую логику обусловило построение этих записей по разделам: «Цель сочинения»; «Художественная и научная область»; «Процесс творчества»; «Художественное произведение». К записям прилагаются две схемы, обрамляющие текст: на первой странице схема имеет заголовок «Три эстетические теории», а на предпоследней представлена схема без заголовка, словно раскрывающая первую. Последняя страница с заголовком «Оценка художественных произведений» содержит эскизы незавершённых схем, в которых заметно стремление Танеева спроецировать намечающуюся эстетическую теорию на этапы истории музыки. Возможно, у С.И. Танеева был замысел учебного курса.
На первый взгляд записи композитора напоминают схематический конспект содержания сочинений Л.Н. Толстого, относящихся к периоду 1889–1896 гг., предваряющих появление в 1897 г. трактата «Что такое искусство?».[8] Однако при внимательном сравнении текста Танеева с данными статьями Толстого оказывается, что перед нами результат «диалога» мыслителей, который свидетельствует о наличии танеевском взгляде, отличном от эстетики Льва Николаевича.
Пункт 1 назван «Цель сочинения», и в нем представлены три уровня:
— «истинное искусство, важное, хорошее; предмет важный, нужный, драгоценный для людей; нужное, важное, заслуживающее уважение»;
— «искусство ничтожное, дурное; пустые занятия, ремесленные произведения, предметы безнравственные; не нужное, неважное, заслуживающее презрение, произведение развращающее»;
— «не искусство (что не имеет права называться искусством)».
В отличие от Л.Н. Толстого, который утверждал, что искусство (в т.ч. музыка) есть «забава, состоящая в том, что человек, не делая усилий жизни, переживает различные душевные состояния, чувства, которыми заражает его искусство»[9], для Танеева «значение и достоинство искусства — расширение кругозора людей, увеличение духовного богатства, капитала людей»(подч. С. И. Танеевым; выделено мною. – Г.Л.).
Танеевский взгляд на сущность искусства во многом совпадает с эстетической концепцией Н. К. Метнера — «композитора, который, по мнению Л.Л. Сабанеева, более других мог бы считаться преемником Танеева в деле великого и совершенного мастерства».[10]Метнер, как и Танеев, считал, что «истинное призвание музыки не развлекать, не рассеивать, а привлекать, собирать, гипнотически сосредоточивать чувства и мысли слушателя. … Она наказывает жестокой скукой тех, кто, ища в ней лишь «праздной мысли раздраженья», рассеянно блуждает своей «праздной мыслью», своим слуховым оком мимо её чела, мимо её тем»[11]. Отметим, что концепция Н.К. Метнера сложилась позже и, возможно, не без влияния танеевских идей.
Записи Танеева показывают его интерпретацию эстетических теорий, изложенных Толстым в трактате «Об искусстве». Так, в схеме, имеющей заголовок «Три эстетические теории», так же как и у Толстого, в качестве основных эстетических теорий обозначены «тенденциозная», «искусство ради искусства» и реализм. В содержание этих теорий Танеев вносит дополнения, уточнения…
Танеев принимает точку зрения Толстого, который называет эти теории «ложными». Соглашаясь с Толстым, он отмечает в записях, что каждая из них «допускает ремесленное, непрерывное производство», «ничтожные и средние произведения»; причиной тому является то, что, согласно этим теориям, произведения искусства «не соединяют в себе трёх условий».
Не удовлетворенный указанными теориями и осмыслением их Толстым, Танеев стремится выработать собственную эстетическую позицию. Особенно отчётливо она проступает на последних страницах записей, где зафиксирована схема, разграничивающая «совершенное произведение искусства» и «ложное».
В основу данной схемы положена та же, что и в первой схеме, троичная модель, но в качестве элементов структуры Танеев предлагает уровни оценки: 1) содержания, 2) выражения и 3) отношения автора к произведению. Танеев показывает, что только при анализе произведения художественного творчества с точки зрения указанных уровней можно оценить по достоинству искусство либо отказать ему называться таковым. К совершенному произведению, согласно танеевской теории, может быть отнесено только то, которое в равной степени являет собой единство: 1) важного по содержанию — «что заставляет людей понимать и любить то, чего они прежде не понимали и не любили»; 2) прекрасного по выражению и 3) правдивого, искреннего по авторскому отношению к произведению.
Танеевские критерии художественности, по сути, совпадают с теми, которые в развернутой форме изложил И.А. Ильин в главе «О художественном совершенстве» книги «Путь к очевидности» (1957). Ильин призывает художников быть верным законам эстетической материи: «Эти законы ты должен знать и соблюдать, а материей ты должен владеть вполне. Только тогда ты сумеешь точно и совершенно приспособить материю твоего произведения к требованиям эстетического образа и художественного предмета.
Будь верен также и законам эстетического образа. …чтобы возыметь основной замысел, чтобы постигнуть художественный предмет, ты должен уйти в глубину сердечного созерцания и вопросить из своего созерцающего сердца Бога, мир и человека о тайнах их бытия. Погрузись в эту духовную глубину, как в некое море, и вернись из нее с жемчужиной. Затеряйся в блаженных пространствах духовного опыта и принеси оттуда самый лучший цветок. И соблюди в своем творчестве верность этой жемчужине или этому цветку. … только тогда ты сможешь создать адекватные предмету образы и точную эстетическую материю: давай необходимое и только необходимое! Только предметно укорененное! И ничего лишнего, ничего чрезмерного! Только такое, чрез которое светится и сияет сам первообраз предмета! … И в будущем русский народ, пробужденный и очищенный посланными ему небывалыми страданиями, снова вступит на этот великий, классический путь своих великих художников и начнет опять создавать новое и прекрасное искусство».[12] И.А. Ильин излагает в этих строках не только критерии художественно-совершенного искусства, но и своего рода концептуальную программу для русского художника, которая практически совпадает с творческими устремлениями С.И. Танеева.
Представление о совершенном произведении являлось для Танеева не абстрактной теорией, но своеобразной программой собственного творчества. Более того, с данной точки зрения Танеев оценивает историческую судьбу европейской музыкальной культуры и обозначает своё видение будущего пути русских композиторов.
На основе приведенных записей из ГДМЧ, а также дневников, переписки, теоретических трудов и других документов можно попытаться воссоздать целостное воззрение С.И. Танеева на искусство.
«Важное» в искусстве Танеев отождествляет с любовью, в отличие от Толстого с его понятием «поучительное». «Важное для людей и нужное всегда всем людям» — то же, что «доброе, нравственное», «что соединяет людей не насилием, а любовью, что служит указанием на радость единения между собой или на страдание, происходящее от разъединения». В дневниковой записи композитора от 29 июля 1904 г. читаем: «…если свет и полон убийств, насилий, то в искусстве мы находим такое блаженство, которое в жизни недоступно и разве будет достижимо для людей в отдаленном будущем. В музыке мы встречаем предвидение этого блаженства». Блаженство для Танеева это особая духовная реальность.
Основные мысли о высоком и низком в искусстве, объединении и разъединении людей искусством, о порождении любви или розни, представляются созвучными сентенциям русским религиозным мыслителям, опирающихся на христианскую книжность.
Польза и любовь в христианском, понимании воссоединяются в представлении о сердце, связанном с ведающим сердца Богом. В сердце воссоединяются все линии сакрального, эмоционального, душевного и духовного. В древнерусской книжности были распространены такие выражения, характеризующие бытие человеческое, как «тяжкосердие», «темные сердцем», «высокомудрые сердцем» и т.п. Через сердце Бог говорит с человеком.В житии Сергия его поступки, чувства и характер познания мира, описанные Епифанием, действительно сосредоточиваются в образе сердца, поскольку «Богъ бо есть сердцевидець».
Для Танеева, как для русского музыканта-мыслителя, познать «всем сердцем» — значит понять и почувствовать всецело, глубоко и личностно. Поэтому в его эстетических записях особое место занимают размышления об «искренности». Мысль о столь важной нравственной стороне искусства для Танеева не была абстрактной. Всё его творчество — от первого опуса «Иоанн Дамаскин» до последнего «По прочтении псалма» — пронизано идеей неумирающей любви, возможной только в «сердце чище злата».
Для Танеева искусство — «духовная деятельность ˂…˃, что соединяет людей не насилием, а любовью, что служит указанием на радость единения между собой». Речь идет о единстве, отождествляемом русскими мыслителями с «хоровым началом», соборностью, всеединством, преодолением вражды любовью. Так воспринимаются строки, лежащие в основе сочинений Танеева:
…Пусть отныне и до века
не раздор, не кровь за кровь,
но уделом человека
будет кротость и любовь.
(Заключительная сцена трилогии Танеева «Орестея»).
Галима Лукина, доцент Московской государственной консерватории имени П. И. Чайковского
* Выступление на секции «Церковь и культура» XVIII Всемирного Русского Народного Собора
Литература:
[1] Песнопения Всенощного бдения и Литургии были изданы в сб. «Танеев С.И. Духовная музыка / cост. Н.Ю. Плотникова» (М., 1999) и записаны на СД в исполнении камерного хора Православного Свято-Тихоновского Богословского института под рук. Евг. Тугаринова.
[2]См.: Танеев С. И. Нотная тетрадь с гласами. Глас 3. Глас 4. 8 лл. Архив ГДМЧ, фонд С.И. Танеева, В 1, папка 36, №515.
[3]Ганенко, Н.С. С.И. Танеев о духовной музыке (по его переписке с Я.П. Полонским) / Н.С. Ганенко // Древнерусские песнопения. Пути во времени: по мат. конф. «Бражниковские чтения — 2002». — СПб., 2004. — С. 294.
[4]Из письма П.И. Чайковского С.И. Танееву от 5 августа 1881 г.
[5]Памятники древней письменности и искусства, т. 58. СПб., 1885 (по списку Троиц. № 698); Ключевский В.О. Значение преподобного Сергия для русского народа и государства. Речь на собрании Московской Духовной Академии в память преп. Сергия // Впервые опубликовано: «Богословский вестник», 1892 г., XI; Случевский К. К. Государственное значение Святого Сергия и Троице-Сергиевой Лавры. М., 1892;Христианское чтение. 1892. № 9 – 10; Тихонравов Н. С. Древние жития преподобного Сергия Радонежского. М., 1892. С. 131-152.
[6] Танеев С.И. Разные выписки и заметки по философии. Архив ГДМЧ, фонд С.И. Танеева, В 3, №40, №41, V–а (стр. 1–5).
[7]Танеев С.И. Дневники. Кн.1. 1894–1898; ред. Л.З. Корабельникова. — М., 1981. — С. 102.
[8]Танеев в указанных записях не обращается к специфическим для последней статьи Толстого понятиям. Примечательно, что в ГДМЧ хранится записная книжка с выписками из трактата «Что такое искусство?», где Танеев обращает внимание на суждения, особо критические, «не принимающие» искусство.
[9]Толстой Л.Н. Собр. соч.: в 22 т. Т. 21. Дневники. — М., 1985. — с.
