Третий день боев за Екатеринодар и последнее совещание Корнилова.
Наступило утро 12-го апреля 1918-го года. К тому моменту положение Добровольческой армии заметно ухудшилось и никто не знал, чего ждать от грядущего дня.
За двое суток беспрерывных боев добровольческие части понесли тяжелые потери и преимущественно были обескровлены. Красные же напротив получили новые подкрепления, их обстрел не смолкал ни на минуту, снаряды рвались по всему фронту, в том числе и у фермы, где располагался штаб Добровольческой армии.
Однако на все предложения перейти в более безопасное место командующий генерал Корнилов лишь недовольно отмахивался, его сейчас беспокоил совсем другой вопрос и цель у него была только одна — Екатеринодар. Но как это сделать, как отбить у большевиков город, если соотношение сил просто катастрофическое?
В большинстве выбит состав опытных добровольцев, вышедших полтора месяца назад в Ледяной поход из Ростова. От Корниловского полка вообще осталось всего 67 человек, остальные были убиты или ранены. Командование горсткой людей принял помощник командира Офицерского полка полковник Александр Павлович Кутепов, заменивший погибший высший командный состав корниловцев.
Добровольческие части фактически замкнуты перед сплошными укреплениями красных, стало быть никакой маневр не возможен, а очередная атака в лоб уничтожит оставшиеся силы армии. И тем не менее, Корнилов был не готов отказаться от своего плана, да и уходить по сути дела также некуда, ситуация сложилась катастрофическая.
Патронов и снарядов у добровольцев почти не было и они лишь изредка отвечали на ураганный огонь красных, который нарастал с каждой минутой, теперь и Офицерский полк оказался на простреливаемой насквозь территории. В целом же за исключением обстрела фронт замер, красные не решались перейти в наступление, опасаясь контратаки отчаянной горстки храбрецов, а у добровольцев не было на это сил и ресурсов.
Все это напоминало шахматный пат, когда ни одна из сторон не могла сделать следующий шаг. Потянулись томительные часы ожидания. Особенно тяжело приходилось раненным, которые уже знали о сожженных заживо в предместье Екатеринодара раненных и не тешили себя иллюзиями относительно дальнейшего будущего в случае захвата Елизаветинской красными. А тем временем в станице было уже порядка 1500 раненных.
После прощания с убитыми Лавр Георгиевич вернулся в здание штаба, там он встречался с командирами поредевших бригад, походящих скорее на батальоны. Принимая доклады о состоянии частей, командующий слушал молча, скорбно покачивая головой. На его лице появилась какая-то особенная трагическая складка, Корнилов очень тяжело переживал гибель Неженцева и большие потери армии.
Красные продолжали обстреливать позиции добровольцев, время от времени предпринимая нерешительные попытки перейти в атаку, но всякий раз откатывались после первого же столкновения, не доводя дело до штыкового боя.
В полдень Казанович увел Партизанский полк к ферме, к тому моменту он насчитывал не больше 300 штыков. Их на левом фланге 1-й пехотной бригады заменила 4-я Офицерская рота ротмистра Дударева, павшего через несколько дней во время прорыва армии из окружения.
Вскоре красные предприняли очередную попытку перейти в наступление, им даже удалось на мгновение потеснить 5-ю роту Офицерского полка к артиллерийским казармам, но подоспевший генерал Марков повел своих офицеров в контратаку и отбросил противника обратно к Екатеринодару.
Во второй половине дня большевики окончательно убедились в том, что все силы Добровольческой армии уже брошены в бой и ее наступление выдохлось. Тогда подтянув по железной дороге резервы сразу с трех направлений: Тихорецкого, Кавказского и Новороссийского, большевики пошли в атаку сразу с нескольких сторон, отрыв огонь по тылам Офицерского полка. Как ни старался Эрдели перерезать подходы по железной дороги, ничего не получилось, красные по прежнему имели связь со своими и постоянно получали все новые и новые эшелоны с крупными отрядами. Положение стремительно ухудшалось, но поредевшие части Добровольческой армии держались на позициях из последних сил.
Корнилов как мог, пытался поддерживать своих воинов, проводя мобилизацию среди местных кубанцев, так в состав Корниловского полка были переданы 350 кубанских казаков из станицы Новомышастовской, командовал ими полковник Шкуратов. За счет этого пополнения численность полка значительно увеличилась, но по прежнему не превышала численности батальона, хотя в данной ситуации каждый человек был на вес золота. Кубанцы тоже все понимали и постепенно на фоне неудачного штурма Екатеринодара у них оставалось все меньше желания сражаться, а тут еще огонь красных поражал даже бывалых офицеров, от него было невозможно укрыться. Партизаны за ночь отрыли мелкие окопы, но и они не спасали от обстрела, да и у соседей положение было не лучше.
Во второй половине дня было решено провести совещание, для чего командующий вызвал к себе в штаб генералов: Алексеева, Романовского, Деникина, Маркова и Богаевского, также на совещании присутствовали Кубанский атаман полковник Александр Петрович Филимонов и председатель Кубанского краевого правительства Лука Лаврентьевич Быч.
Корнилов не зря пригласил кубанцев, он понимал, что его генералы скорее всего будут против дальнейшего штурма ввиду больших потерь и огромного численного преимущества противника, а вот кубанцам взятие Екатеринодара было необходимо. Соответственно, они должны были проголосовать за продолжение сражения. Лавр Георгиевич мог просто приказать, но он хотел, чтобы это решение исходило от большинства.
Совещание началось с кратких докладов о положении на полициях добровольцев. Первым говорил генерал Марков, его бригада понесла сравнительно меньшие потери и рассчитывала 1200 штыков, а вот бригада генерала Богаевского была вдвое меньше и не превышала 600 штыков и это учитывая пополнение их местных кубанских станиц, однако больше рассчитывать на кубанцев не приходилось, это было все, что они могли и желали выставить. Также свои доклады озвучили Романовский и Богаевский, после чего взял слово сам командующий. Лицо и голос Корнилова были смертельно спокойными, он давно все решил:
— Положение действительное тяжёлое, и я не вижу другого выхода, как взятие Екатеринодара. Поэтому я решил завтра на рассвете атаковать по всему фронту. Как ваше мнение, господа?
Завязалось оживленное обсуждение, за это время уставший и энергичный генерал Марков даже успел задремать, прислонившись к стене. Он даже вздрогнул, когда командующий задал ему вопрос относительно его мнения о дальнейших действиях. Все генералы кроме Алексеева были против продолжения штурма, не стал исключением и Сергей Леонидович, даже он при всей своей горячности и легендарной храбрости высказался за прекращение дальнейших попыток овладеть городом.
Алексеев же на удивление напротив подержал Корнилова, не смотря на их личные неприязненные отношения. Между генералами за последний год случилось столько всего, что в двух словах и не описать. Тем не менее, стараясь не общаться между собой, генералы при этом не забывали об общей цели. Алексеев чувствовал за собой вину перед Лавром Георгиевичем и стремился сглаживать острые углы. За последнее время его здоровье из-за постоянных переживаний серьезно пошатнулось. Шестидесятилетний генерал уже не был столь энергичен и фактически отошел от штабной работы.
В штабе же после принятия окончательного решения повисло мучительное молчание, Корнилов был твердо убежден в необходимости продолжить штурм Екатеринодара, он намеривался лично повести в бой. Тишину разорвал грохот орудийной гранаты, которая влетев на ферму, разорвалась у стены дома, в котором располагался штаб, но к счастью никто не пострадал.
Первым заговорил Алексеев, он предложил перенести решающий штурм на один день и провести его 14-го апреля, чтобы части успели как следует отдохнуть и перегруппироваться. Корнилов охотно согласился. Будучи опытным генералом, в глубине души он понимал насколько будет сложно выбить красных из города, но изменить свое решение не был готов.
В результате общая атака была назначена на утро 14-го апреля, на этом совещание Лавра Георгиевича Корнилова было завершено и Марков с Богаевским отправились в расположение своих бригад. Остальные за исключением генерала Деникина также вышли.
Деникин специально задержался в комнате. Оставшись наедине с командующим, он спросил у него:
— Лавр Георгиевич, почему вы так непреклонны в этом вопросе?
В ответ Корнилов слегка покачав головой, со скорбью в голосе сказал:
— Нет другого выхода, Антон Иванович. Если не возьмём Екатеринодар, то мне останется пустить себе пулю в лоб.
На самом деле командующий все время думал о понесенных потерях и не мог смириться с тем, что после таких усилий и стольких утрат надо отступать, для него такого пути не было. Смерть полковника Неженцева особенно его подкосила, он словно никого не слушая, мог посреди разговора повторить:
— Неженцев погиб, ах какая потеря…
Деникин был в ужасе, слова о самоубийстве потрясли генерала и он нервно путая местами слова, стал убеждать Лавра Георгиевича в том, что это невозможно, что без него конец всему Белому движению, конец России. Он говорил, говорил и говорил:
— Этого вы не можете сделать. Ведь тогда остались бы брошенными тысячи жизней. Отчего же нам не оторваться от Екатеринодара, чтобы действительно отдохнуть, устроиться и скомбинировать новую операцию? Ведь в случае неудачи штурма отступить нам едва ли удастся.
Корнилов спорно выслушав Деникина, ответил:
— Вы выведите.
Для себя он уже твердо все решил, не таким он был человеком, чтобы бросать слова на ветер. Конечно, Антон Иванович пытался уговорить командующего не думать о смерти, но напрасно. Их разговор прервал вошедший офицер и Деникин в завершение успел только сказать:
— Ваше Высокопревосходительство! Если генерал Корнилов покончит с собой, то никто не выведет армии — она вся погибнет.
Больше к этому разговору они не возвращались, но с тех пор и до конца Деникин старался не оставлять Лавра Георгиевича одного, постоянно следуя за ним по пятам.
Тем временем воспользовавшись небольшой передышкой, если, конечно, можно так назвать пребывание под постоянным обстрелом, добровольческие части стараясь привести себя в порядок перед готовящимся решающим штурмом. Командиры обсуждали план атаки, но при этом настроение у всех было далеко не лучшим, от былого позитивного не осталось и следа. Даже Сергей Леонидович Марков при всем своем рвении теперь мрачно смотрел на происходящее вокруг, а по возвращении в штаб бригады, мрачно заметил в разговоре с полковником Тимановским и офицерами своего штаба:
— Наденьте чистое бельё, у кого есть. Будем штурмовать Екатеринодар. Если не возьмём, а если и возьмём, то погибнем.
Все это наиболее точно показывало картину разительных перемен, произошедших всего меньше чем за сутки. Чувство близкой победы стремительно сменилось всеобщей обреченностью. Как позже в своих воспоминаниях написал офицер Корниловского полка Левитов, получивший 10-го апреля тяжелое ранение:
— Болела рана, щемило сердце, а сознание твердило: не выдержим…
И все же они держались, упорно отражая атаки противника, который теперь все больше ограничивался сильной стрельбой. Большевики к тому моменту понесли большие потери, оставив на после сражения свыше 10 тысяч убитыми и не горели желанием сталкиваться с армией обреченных людей, которым нечего было терять.
Тем временем генерал Казанович с тремя сотнями оставшихся в строю партизан прибыл на ферму, где измученные люди тут же ложились и засыпали. Командующий лично встретил Партизанский полк и пригласил всех на ужин. Сам он выглядел подавлено, было видно, как ему тяжело. Вместе с Казановичем Лавр Георгиевич прошел в штаб, вскоре Романовский ушел по делам и они остались вдвоем.
Обычно немногословный Корнилов на этот раз будто хотел высказаться перед скорой смертью. Он начал рассказывать Казановичу о своей довоенной службе, о том, как впервые в Туркестане встретился с Митрофаном Неженцевым, которого он не раз упоминал этим вечером. Находясь уже в эмиграции, Казанович вспоминал:
— Неженцев, несмотря на разницу лет и положения, был его близким другом. Я почувствовал глубокую жалость к герою — я понял, до чего он одинок на свете..
Скорее всего это был последний длительный разговор в земной жизни генерала Корнилова, в завершении которого он опять заговорил на тему штурма Екатеринодара:
— Я думаю, повторить атаку всеми силами. Ваш полк будет у меня в резерве, и я двину его в решительную минуту. Что вы на это скажете?
Что мог ответить ему Казанович, конечно, он поддержал командующего, заверив его в том, что если он лично поведет части в бой, то атака имеет все шансы закончиться успешно. Казанович понимал насколько это важно для Лавра Георгиевича. А Корнилов будто разговаривая сам с собой, продолжил, смотря в никуда:
— Конечно, мы все можем при этом погибнуть, но, по-моему, лучше погибнуть с честью. Отступление теперь тоже равносильно гибели. Без снарядов и патронов это будет медленная агония.
После чего он предложил Казановичу остаться в штабе на ночь, но тот деликатно отказался, заверив Корнилова в том, что для него ночлег уже подготовлен, на этом они простились.
А тем временем красные предприняли очередную попытку перейти в наступление, на этот раз все было куда серьезнее. Большевики появились там, где их ожидали меньше всего. Укрывшись за огородами, цепи красных внезапно атаковали расположение Офицерского полка у самых артиллерийских казарм. Повезло, что добровольцы быстро обнаружили приближение противника и вовремя приготовились к бою, однако местами красные все же сумели ворваться в казармы.
Завязалась ожесточенная схватка, переходящая временами в штыковой бой. Большевикам удалось потеснить 1-ю, 2-ю и 5-ю роты Офицерского полка, они отошли и засели в домах напротив и встретили метким огнем дальнейшие попытки противника продвинуться вперед, однако патронов было мало и приходилось экономить, стреляя только наверняка. Марков понимал, что надо действовать быстро и решительно, он заменил правофланговую 3-ю роту штабс-капитана Романа Пуха на 6-ю роту из числа бывшего Юнкерского батальона и не теряя времени, направил ее к домам, захваченным красными. Одновременно в атаку поднялись остальные три роты, но противник подтянул артиллерию и встретил атаку беглым артиллерийским огнем, батарея Миончинского ответить не могла ввиду катастрофической нехватки боеприпасов, таким образом пришлось прекратить попытку отбить обратно потерянные дома.
Однако и большевики больше не стремились наступать, понеся тяжелые потери, они укреплялись на захваченных позициях, продолжая всю ночь обстреливать Офицерский полк. С потерей нескольких зданий положение в районе артиллерийских казарм заметно ухудшилось. Большевики имея не ограниченный запас патронов и снарядов, засыпали ими добровольцев, делая не возможным не только очередную атаку Офицерского полка, но и даже эвакуацию раненных, которые продолжали лежать под сильным огнем противника прямо между позициями обеих сторон.
В нервной и тяжелой обстановке прошла ночь на 13-е апреля. На других участках обороны ситуация была не лучше, о положении Корниловского полка и говорить не приходилось, его численность едва достигала половины состава батальона. А атаковавшая противоположную сторону города, конница Эрдели увязла в Садах. Не имея поддержки артиллерии и пехоты, она третьи сутки вела тяжелые бои с многократно превосходящими силами большевиков. Ей так и не удалось перерезать железную дорогу и предотвратить подход подкреплений к гарнизону Екатеринодара, что было сделать крайне сложно, учитывая наличие у противника сразу нескольких сверх мощных бронепоездов и броневиков, против которых конница за неимением снарядов для батареи была по большому счету бессильна.
Решительный удар по позициям противника планировался на 14-е апреля, но впереди были еще целые сутки, которые надо было продержаться, что было нелегко сделать в нынешней ситуации. Это понимали командиры частей Добровольческой армии, понимал и противник, стремившийся сбить добровольцев с занятых позиций. В мучительном ожидании шли часы, никто не знал, что будет дальше.
Руководитель культурно-исторического проекта «Забытая Россия» Денис Романов.
