ТРАДИЦИОННОЕ БРАЧНОЕ ПОВЕДЕНИЕ РУССКИХ АРХАНГЕЛЬСКОГО СЕВЕРА В КОНЦЕ XIX — НАЧАЛЕ XX ВЕКА
(автор статьи А.А.Чухина — кандидат исторических наук, Северный (Арктический) федеральный университет им. М.В. Ломоносова)
«Вступление в брак во второй половине XIX — начале XX в. было одним из важнейших событий в жизни русских крестьян Русского Севера. Прежде всего, это обусловлено тем, что вступление в брак формировало семью — первичный организм крестьянской общины, которая была призвана выполнять различные функции: социально-экономические, демографические, бытовые и т.д. Основное предназначение семьи — воспроизводство населения и подготовка младших поколений к самостоятельной трудовой жизни. Это обеспечивало преемственность поколений в обществе и неразрывность хозяйственно-трудовых связей.
Кроме того, брак имел и морально-этическое значение в представлениях северно-русских крестьян. Старались быстрее женить сыновей, «баловства меньше, да и работник лишний для хозяйства». Брак был заветной мечтой каждой крестьянской девушки. Многие предшествующие моменты ее жизни связаны с подготовкой к будущему браку. Так, мужчины и женщины, не вступившие вовремя в брак, всячески осуждались односельчанами. Примером этому служит бытование обидных прозвищ, которыми награждали односельчане мужчин и женщин, переступивших критический рубеж брачного возраста: для девушки — залетная (выходящая «за лета» замужества), посиделка, засидок («засидевшаяся» на молодежных собраниях и не выбранная вовремя в жены), косник (девушка, которую уже не приглашают на танцы, с намеком, что остаться ей с «одной косой», старая дева), пожитая, домовня, дохожалая (девушка перестает посещать молодежный круг и сидит дома); для парня — бурлак, трутень, пропускной боров и т.п. Не состоявшим в браке людям приписывались различного рода физические и нравственные недостатки.
Время свадеб
Время проведения свадеб на исследуемой территории, как впрочем, и в общерусском масштабе, было в большой степени определено земледельческим календарем. Свадьбы приурочивались, как правило, к свободным от сельскохозяйственных работ сезонам. Не меньшее значение в выборе времени свадьбы имел и церковный календарь.
По утверждению И.И.Земцовского и В.И.Чичерова, аграрная и семейная обрядности сплетались в народном календаре. Основой для их взаимодействия служила единая тема брачного союза, по разному разрабатываемая. Свадебные мотивы, так или иначе, постоянно выявлялись в аграрном календаре. Аграрные обряды, направленные на возрождение природы, тематически воплощались в любовно-брачные и свадебные игры.
Таким образом, в связи с церковными установлениями и биосоциальными ритмами населения наибольшее количество браков приходилось на осень и период между Святками и Великим постом: «Обычно играли свадьбу между святками и масленой» (Коношский район д. Вельцы); «Свадьбу играли только осенью, когда все работы закончены» (Красноборский район д. Сысоевка); «Свадьбы, в основном, проходили осенью» (Лешуконский район); «В продолжение постов Великого, Петрова, Успенского, Рождественского нельзя играть свадьбу» (Мезенский д. Бычье); «А вот раньше в Говинье не делали свадеб, в мае тоже, кто в мае сделает, так всю жизнь будет маяться, а в Говинье — так грех. С Рождества до Великого Говинья делали» (Каргопольский д. Ухта). Время свадеб между Святками и Великим Постом на побережье Белого моря объясняется следующими локальными причинами: все лето мужчины проводят на Мурмане и приезжают обратно в сентябре — октябре. По приезде домой опять начиналась подготовительная работа к ловле наваги и стерлядей, и если не справить свадьбу между Святками и Великим Постом, когда наступает время отдыха, женитьбу придется отложить до следующего года, так как после Пасхи начинается промысел сельдей и подготовка к отъезду на Мурманский промысел.
Выбор невесты
Повсеместно на данной территории правом выбора невесты обладали женщины — мать и родственницы жениха. В Шенкурском уезде даже существовал специальный обряд — смотреть невест: мать или родственница потенциального жениха посещала посиделки молодежи, с целью выбрать подходящую партию для своего сына: «Сначала выбирают невесту, конечно, из девиц своей деревни. С этой целью мать начинает посещать «беседки», на которые зимою собираются для беседы и работы девушки… Гостья при этом зорко следит за ними. Она как бы невзначай подсаживается то к одной, то к другой, с каждой успевает потараторить: у одной похвалить пряжу, у другой шитье, удивится замысловатости вышиваемого рисунка… Работоспособность девушек уже оценена матерью или родственницей жениха; теперь остается взглянуть еще на их выправку. Для этого приходят летом взглянуть на девушек в хороводе, при этом все принимается в счет: и наряд, и походка, и манеры, и даже голос». Смотрины в этом же уезде могли заключаться в том, что «кто-либо из родственников жениха разъезжают с ним или без него по деревням, посещая те дома, где есть невесты. Чтобы хорошо осмотреть девушку прибегают к хитрости: подзывают ее к окну, спрашивают о проходящих или соседних постройках, просят подать напиться и т.д.».
Аналогичные по сути действия, но без терминологического определения — смотрины, имели место в Сольвычегодском уезде: «Девушки с 16 лет никуда не ходят поодиночке, всюду их сопровождает мать, младший брат или подруги. Выйти в поле одной считалось зазорным. Вечеринки устраивались редко. Местом свиданий было поле в страду. На полевые работы девушки ходили в своих лучших платьях. В поле они демонстрировали свою силу, ловкость, красоту».
Объяснение данной традиции — почему приоритет в выборе невесты был у женщин семьи, мы находим в работе Т.А.Бернштам: «Понимает ли мушшина обиходну работу? Нать, чтоб была и пряха, и ткея, и жнея, и в дому обиходна, и к людям уцлива, и тебе повинна и мне починна».
Однако нельзя преуменьшать роль отца как главы семейства, в том числе и в решении брачного вопроса. Но в любом случае в конце XIX века выбор брачного партнера для своего сына или дочери находился в компетенции родителей. В источниках подтверждений данному положению огромное количество: «Без родительского благословения ничего не позволяют делать: по своей любви даже в брак вступить, без согласия родителей, не могут жених с невестою. Если сын избрал по согласию и любви невесту, то родители его останавливают, не дают дозволения жениться; а хотя жениху невеста и не нравится, то принуждают ее брать насильно. Таким же образом и невеста, хотя жених и не нравится ей — принуждают идти насильно, даже и не спросят у невесты, просватают»; «Наметив себе невесту, жених прежде всего спрашивал согласия своих родителей, — и если старики не «подорили» ему сватать на какой -то девице, — то парень с отцом, дядей или братом отправляется на сватовство»; «Отец жениха перед началом сватовства спрашивает сына, на какой именно девице ехать свататься. Сын предлагает им по своему усмотрению одну или другую. Если назначенная сыном невеста не нравиться родителям, либо по бывшим неприятностям с ея отцом, либо девку начнут хулить, что она развейка будет их житью (нерадивая) и что его не будет слушаться (т.е. если девка веселого вида, разговори-стая и шутливая), — жених, выслушав слова от родителей, решается посылать по воле их».
Иногда для выбора невесты собирался семейный совет, состоящий из близких родственников: «… селянин, намереваясь женить сына, предварительно держит домашний совет, на котором после разных рассуждений, назначается невеста»; «Когда сыну придет время жениться, по приглашению родителей, собираются ближайшие родственники на совещание»; «близкая родня жениха: замужние сестры, тетки, крестная мать перебирают всех невест и намечают порядок сватания».
Выбор пары для своего сына или дочери определялся исходя из экономических факторов и причин. Одной из таких причин являлось желание родителей жениха получить дополнительные рабочие руки. О.Э.Озаровская, описывая свадебный обряд на реке Пинеге в начале XX века, отмечает, что «в связи с потребностью в рабочей силе большинство браков заключается в июле, перед страдой. Кто хочет отпраздновать свадьбу особенно пышно, тот сыграет ее после умолота, в октябре, когда амбары полны хлеба, погреба -соленой рыбы и грибов, в кошельке деньги — от проданной кой-какой скотинки. Но кому по зарезу нужны рабочие руки, тот обеспечивает себя ими перед страдой». Наиболее остро потребность в работнице возникала, когда родителям жениха сложно было справляться с тяжелой работой. Этим обусловлено то, что при выборе подходящей девушки основное внимание уделялось ее здоровью и трудолюбию. Иллюстрацией этому положению является описание выбора невесты П.С.Ефименко, записанное в селе Кургоминском Шенкурского уезда со слов крестьянина Сысоева: «Крестьянин — отец, вознамерясь женить своего сына, говорит, например: «Ванька, тебя станем женить» — Нет, батька, мне не хотьце. «Что ты, дурак, не хоть-це, кому же у нас робить, ведь мати — то одна, да и стара уж стала, и хоть хватись и дров-то принести некому, ведь сам знаешь, один у каши-то не спор, но уж не говори будем женить». — «Старик, (жена называет своего мужа) да на чьей девки — то, думаешь женить?» — «Вот те на чей, да хоть поедем к Паше Благочинному». «Слов нет, мужик знает, что у нас все есть, давай, пожалуй, девака-то на работу ядрена, кого пошлешь в сватовцы-то?».
Затем в расчет принимались такие понятия как «ровня» и «неровня», то есть экономическое и материальное равенство семей. «Деревенский богатей редко допускал женитьбу своего сына на «худом роду» или выход свой дочери в «худой род». Низковато, паре, породой-то, — говорил такой мужик своему сыну -Подумай, сам-то с кем в родню-ту войдешь: Макарко да Васька — вековичные казаки. Кто на свадьбу — то к тебе придет? К кому пировать — то пойдешь?». Данная традиция в некоторых источниках даже имеет терминологическое определение — «местничество»: «Сватать начинают всегда выше своего рода, спускаясь вниз по лестнице, например, начинают с А, потом переходят к Б, В и т.д., но никак не обратно, иначе например, А может обидеться, если посватаются сперва у Б и В, а потом пойдут к нему, и даже может не пустить сватов в дом».
В отношении родителей к брачному выбору их детей нами выявлены некоторые территориальные различия. Так в источниках, относящимся к территориям юга и юго-запада исследуемой территории, а так же низовьев Северной Двины (Холмогорский уезд) чаще встречаются упоминания о принудительной женитьбе или выходе замуж. Вот наиболее типичные свидетельства: «Раньше ведь замуж-то не по любви выдавали, а по договоренности родителей»; «Невесту-то тогда не спрашивали, хочет она замуж идти аль нет»; «Вот у меня мать отдали замуж, она не хотела, не шла, а ей отдали родители и все, насильно»; «Все насилу в замуж-то выдавали. Родители сватались, сговоривались»; «Невеста не принимает никакого участия переговорах, и в редких случаях считаются с ея протестом»; «Выдавали раньше ведь не по любви, иногда невеста мужа до свадьбы даже и не знала, на свадьбе плакали, ой горько». В мезенской и пинежской традициях, то есть в северо-восточных территориях мало таких свидетельств. Мы склонны видеть в этом различии норм брачного выбора следствие уровня экономического развития указанных регионов. Приоритет экономических мотивов резко выражен в экономически-развитых территориях.
Формы заключения браков
На исследуемой территории существовало несколько способов заключения брака: сватовством и убегом. Свадьбы — сватовством, то есть включающая определенный набор ритуалов, которые составляли обрядовый минимум на конкретной территории.
Различали сватовство двух родов в зависимости от того с чьей стороны ведётся: жениха или невесты. Например, в Шенкурском уезде отмечены случаи, когда родители невесты нуждались в мужской рабочей силе, сами затевали сватовство. Такие зятья назывались «животниками». Если в семье несколько дочерей, то животника приглашали к младшей. Отец невесты предлагал зятю условия, на которых основывались их дальнейшие отношения. Суть их: зять обязуется допечаловать тестя и тёщу до смерти, за что мог пользоваться животом их, то есть движимым и недвижимым имуществом. В п. Широкий Прилук Вилегодского района жениха, переходящего жить в дом невесты, именовали «примаком».
В с. Карпогоры Пинежского уезда аналогичные случаи назывались — ходить в «дворовники».
Браки «уходом», «самоходкой» заключались без соблюдения традиционных правил и обычаев, как правило, тайно, без согласия родителей: «Мой отец приходи мою мать сватать и ее родители не соглашались ее отдать, тогда мой отец увел ее самоходкой, то есть она ушла самовольно без согласия родителей». На большей части исследуемой территории такая форма браков не получила большого распространения. Только в каргопольской традиции в интересующий период браки «самоходкой» были достаточно распространенным явлением. В. Ильинский, описывая свадебный обряд в Ряговском приходе Каргопольского уезда, приводит интересную статистику: «Из 100 свадеб, сыгранных ряговцами в последние десятилетие, только 19 девиц просватаны были родителями; притом таких, которые поехали к венцу из дома и с благословения родителей, как водится в других обществах, было только 10, а 9, по просватаньи, увезены были, с согласия родителей, в дом жениха, и последние два-три дня перед браком проводили у него. Это делается по хозрасчету, чтобы не тратиться на прием гостей. Притом, если невеста поезжает к венцу из дома родительского, то, по принятому здесь обычаю, родители ея обязаны сделать на свой счет хлебины — гостьбу для молодых, которая требует расхода, по крайней мере, рублей пять. Остальные 81 невеста ушли замуж без ведома родителей». Такая ситуация обусловлена прежде всего экономическими причинами, стремлением родителей сохранить работницу в доме, так как «девицы, если не больше, тот во всяком случае и не меньше молодцов дороги в крестьянском быту» и избежать ненужных расходов, потому что «угощение родственников, содержание в продолжение 2-3 суток десятка подруг невестиных, прием жениха, приходящего со своими друзьями, требуют издержек рублей пять-десять». В случае же свадьбы «уходом» родители невесты не несут никакого расхода, но наоборот сами берут с жениха взятку за кражу дочери. Внешне такая форма брака напоминала похищение невесты: «Жених со своими родственниками подготовивши тарантас и лошадей идет смотреть девиц, играющих в хороводе. Выбирает, раньше присмотренную, себе суженую, подходит к ней, берет ее за руки и приглашает прогуляться. Та, конечно, упирается, нейдет. Подходят к ней родственники жениха и ведут насильно и сажают в экипаж. Невеста бьется плачет причитает, как бы хочет показать перед толпой, что ее действительно насильно увозят. Быстро вскакивают в экипаж родственники жениха, сам жених садится с родителями, держат невесту, ударяют по лошадям и уезжают из черты города». Видимо это отголоски архаичного обычая похищения невесты. Эта связь подчеркивалась еще в начале ХХ века А.Надеждиным: «Увод невест, практикующийся и в наши дни в Каргопольском уезде бесспорно по времени своего происхождения — явление глубокой дохристианской древности. Если примем во внимание обычай древних славян «умыкать себе жен на игрищах в народные праздники» и если припомнить, что и в Каргопольском уезде увод невест особенно в прежнее время приурочивался к дням праздничным, то связь современного нам обычая с далеким прошлым будет несомненна».
Источники начала ХХ века указывают на более масштабное распространение браков «уводом» и в других регионах исследуемой территории, что было так же обусловлено экономическими причинами: «В двадцатых годах много свадеб стало совершаться убегом» (Поморский берег Белого моря); «Идет новое идеологическое покровительство «самоходкам». Экономические причины помогают родителям сквозь пальцы смотреть на «самоходство» (дешевле ведь). Находятся даже хитрые семьи, готовые симулировать «самоходство» дочерей, чтобы не справлять дорогостоящей свадьбы» (п. Пинега).»
