(К 120-летнему юбилею чудесного спасения Великого Князя Кирилла Владимировича при взрыве эскадренного броненосца «Петропавловск», флагмана Тихоокеанского флота, во время морского боя с японской эскадрой 31 марта 1904 года при Порт-Артуре(1) и к 100-летнему юбилею издания Великим Князем Кириллом Владимировичем Манифеста(2) 13 сентября 1924 года о принятии на себя обязанностей Главы Дома Романовых)
“Не прикасайтесь к помазанным Моим” (Пс. 104:15)
Священник о. Симеон Константинович Краснов родился(3) 17 апреля(4) 1891 г. в станице Слащёвской(5), Хопёрского округа Области Войска Донского, в семье казака Константина Евдокимовича Краснова(6) и его супруги Пелагеи Ивановны. Во Святом Крещении наречен в честь Священномученика Симеона Ктезифонтского, епископа Персидского, пострадавшего за Христа в Персии в 344 г. (день памяти – 17(30) апреля).
Детство о. Симеона прошло вместе со средним братом Василием(7) (1904–1947) в родительском доме в Слащёвской, где сменилось несколько поколений их предков. Будущий батюшка рос в благочестивой церковной семье, воспитывался в простоте и трудолюбии. Дом, где жила семья Красновых, принадлежал деду(8) о. Симеона по отцовской линии – казаку Евдокиму Киреевичу Краснову. Евдоким Киреевич родился 31 июля 1850 г., богобоязненный человек, 08 сентября 1896 г. избран Слащёвским станичным обществом с согласия духовенства церковным старостой в станичной двухклировой церкви(9) во имя иконы Божией Матери «Знамение» и утвержден Епархиальным начальством. Нес послушание церковного старосты до 1906 г(10). По сведениям благочиннического надзора, сообщаемым для Епархиального начальства, «очень хорошего» поведения, судим и штрафован не был.
Константин Евдокимович занимался земледелием(11), Симеон и Василий трудились вместе с отцом. Кроме того, Симеон участвовал(12) в церковном хоре в качестве певчего и нёс послушание чтеца на клиросе в Знаменской церкви, замещая псаломщика, а также обучался(13) в Слащёвском министерском приходском училище(14).
В 1911 г. Симеон окончил(15) курс приходского училища и выдержал экзамен на звание псаломщика в Новочеркасском Духовном училище. В том же году он женился(16) на дочери местного казака – Евдокии Филипповне, родившейся 01-го марта 1893 г. А, 14-го декабря 1912 г. был определен(17) Епархиальным начальством исполняющим должность псаломщика к одноклировой деревянной Воскресенской церкви(18) хутора Плетнёво-Ширяевского(19) (3449 жителей) при реке Ширяе, Старогригорьевской станицы Второго Донского округа (Качалинское благочиние). С 03-го сентября 1913 г. Симеон совмещал(20) служение псаломщиком с должностью учителя пения в хуторской церковно-приходской школе, используя свой юношеский опыт певчего. В том же году у него родился младший брат Леонид(21).
Спустя два года служения, 30 ноября 1914 г. Симеон Краснов был рукоположен(22) в сан дьякона на псаломщической вакансии к той же Воскресенской церкви, то есть стал диаконом-псаломщиком. После этого о. Симеон начал готовиться к экзамену на священника.
По сведениям(23) благочиннического надзора о поведении священно- и церковнослужителей с их семействами, сообщаемым для Епархиального начальства, о. Симеон и его супруга были «отличного» поведения, что соответствует оценке по поведению «5» баллов, и никаких взысканий не имели. Кроме того, об о. Симеоне отцом благочинным записано(24) «по службе исправен и усерден», а также «жена его честная». Содержания о. Симеон получал(25) в год 291 рубль 89 копеек, в том числе, казённого жалования 130 рублей 67 копеек, доходов по братской кружке 151 рубль 22 копейки и от аренды причтового земельного пая 10 рублей. Никаким недвижимым имуществом о. Симеон не владел. Причтовых домов на приходе в х. Плетнёво-Ширяевском не было, поэтому, о. Симеон проживал(26) с супругой в нанятой на свои средства квартире. Детей семья не имела.
В августе 1917 г.(27) о. Симеон успешно(28) выдержал экзамен на священника в Новочеркасской Духовной семинарии, рукоположен в иерейский сан. Ожидая перевода на вакантное место священника, продолжал служить на своем Воскресенском приходе. В связи с начавшейся в стране смутой и Гражданской войной х. Плетнёво-Ширяевский, как и ближайшая на Левобережье Дона станица Иловлинская, оказались под властью большевиков. Таким образом, отец Симеон оказался отрезан фронтом(29) от своих родителей, братьев и от всей Донской области.
Находясь под властью большевиков с начала 1918 г., батюшка одним из первых почувствовал на себе их антирелигиозную политику. В 20-х числах декабря 1918 г. Левобережье Дона было освобождено от большевиков, восстановлено сообщение с Донской областью и с кафедральным городом Новочеркасском. Накануне приближающегося Праздника Рождества Христова иерей Симеон определён(30) настоятелем одноклировой деревянной Успенской церкви(31) в хуторе Ребриков(32) (623 жителя), Арженовской (Аржановской) станицы Хопёрского округа (Зотовское благочиние). Новое место служения о. Симеона было расположено ближе к его родной станице Слащёвской и находилось в одних с ней административном и благочинническом округах, на расстоянии порядка 50 вёрст.
В х. Ребрикове о. Симеон проживал с супругой в подцерковном (для священников) деревянном пятикомнатном доме, покрытом листовым железом(33). На его содержание приходом выделялось(34) 600 рублей в год, плюс 100 рублей за преподавание в Приходском Училище.
После окончания активной фазы боевых действий на Юге, 15 марта 1920 г. отец Симеон переводится(35) священником к деревянной одноклировой Свято-Духовской церкви(36) в хуторе Каюкове(37) (1060 жителей) при реке Глубокой, Митякинской станицы Донецкого округа Донской области (Тарасовского благочиния). В приходе имелись(38) два деревянных причтовых дома, в одном из которых и поселилась семья батюшки.
С 1918 г. в 25 верстах от х. Каюкова, в хуторе Чеботовском(39) (1490 жителей) при реке Митякиной, станицы Митякинской, в двухклировой Успенской церкви(40) служил иерей о. Константин Васильевич Малиновский(41), бывший благочинным священником Качалинского благочиния в 1912–1918 годах и настоятелем двухклировой Покровской церкви(42) в станице Иловлинской(43) (2945 жителей) Второго Донского округа. Одновременно, с 1912 по 1918 годы, о. Симеон служил псаломщиком, а затем диаконом-псаломщиком в Воскресенской церкви х. Плетнёво-Ширяевского в том же благочинии, в 35 верстах от станицы Иловлинской, и был хорошо знаком с о. Константином, неизменно дававшим ему и его супруге положительную характеристику(44) для Епархиального начальства. Судя по всему, о. Константин, будучи законоучителем(45) в двухклассном Иловлинском министерском приходском училище, оказывал помощь о. Симеону в подготовке к экзаменам на диаконский в 1914 г., а затем и на иерейский сан. Впоследствии, в Успенской церкви х. Чеботовского служил настоятелем средний брат о. Симеона – о. Василий Константинович Краснов(46), также ставший священником.
Иерей о. Константин Малиновский был ровесником и тёзкой родного отца священника Симеона и принимал участие в его судьбе, поэтому, последний видел в о. Константине своего духовного наставника и единомышленника. Например, оба священника высоко ценили труды протоиерея Иоанна Сергиева (Кронштадтского). У о. Симеона дома висел большой портрет(47) этого пастыря, широко почитаемого среди православного народа, который с любовью именовал его Всероссийским Батюшкой(48).
Вот, как о. Симеон отзывался(49) о Всероссийском Батюшке: «Протоиерея Кронштадтского собора Иоанна Сергиева (Кронштадтского) я считаю выдающимся священником в деле пастырской деятельности, проживая в Кронштадте до 1908 года, он своими молитвами исцелял больных, благодаря чему завоевал авторитет в массе, которая к нему съезжалась не только со всех концов бывшей Царской России, но и из-за границы.». А, о. Константин в годы семинарской юности лично встречался со Всероссийским Батюшкой в городе Вологде в 1894 г., когда о. Иоанн Кронштадтский посещал(50) Вологодскую Духовную семинарию. Отец Константин, часто цитировавший Кронштадтского пастыря в своих проповедях(51), делился с молодым диаконом Симеоном воспоминаниями об этой важной для него встрече.
Ещё одним юношеским воспоминанием о. Константина, которым он мог делиться с о. Симеоном, был визит(52) Великого Князя Владимира Александровича, родного брата Всероссийского Императора Александра III, в Вологду в июне 1885 г. Тогда 12-летний подросток Константин учился в городе и стал свидетелем этого яркого события. Разговор о той памятной встрече мог состояться в связи с награждением(53) о. Константина 19 февраля 1913 г. Юбилейным знаком (Крестом) к 300-летию Царствования Дома Романовых, а 21 февраля 1913 г. – светло-бронзовой медалью по тому же поводу. Оба священника сохранили верноподданнические чувства к Дому Романовых и после переворота 1917 г. Даже в сталинские годы жесточайших гонений и Большого террора(54) отец Константин хранил у себя дома царский антиминс(55) с именем Св. Государя Николая II, а отец Симеон открыто(56) свидетельствовал о своих монархических убеждениях перед прихожанами.
Духовная близость и многолетнее знакомство, переросшее в дружбу, о. Константина и о. Симеона, способствовали переводу(57) последнего в Митякинский юрт в 1920 г. – поближе к своему духовнику(58), вынужденно покинувшему в 1918 г. с семьей Иловлинскую станицу, оказавшуюся(59) в эпицентре боевых действий. С 1923 г. вместе с о. Симеоном в Свято-Духовской церкви х. Каюкова на должности псаломщика стал служить его средний брат Василий(60).
Оба батюшки(61) остались верны канонической Церкви и Святейшему Патриарху Тихону (Белавину) в годы гонений. Отец Константин свидетельствовал(62) на допросе 07 мая 1939 г.: «Я примыкал к Тихоновской ориентации, а после смерти Патриарха Тихона продолжал придерживаться старой церковной ориентации». Иерей Симеон активно выступал против инспирированного советскими властями обновленческого раскола(63) и, как следствие, 15 марта 1924 г. был арестован СО ОГПУ(64) по Донецкому округу с группой(65) священников-тихоновцев(66) по обвинению в том, что «вел антисоветскую агитацию»(67).
Отец Симеон проходил по одному уголовному делу(68) со своим правящим архиереем, будущим священномучеником, – Захарием (Лобовым)(69), епископом Аксайским и Нижне-Чирским, деятельно противостоявшим обновленцам на Дону(70). Батюшка отверг выдвинутые против него сфабрикованные чекистами обвинения и своей «вины» не признал(71). По Постановлению Особого Совещания при Коллегии ОГПУ от 26 сентября 1924 г. иерей Симеон Краснов осужден по статьям 69, 73 УК РСФСР к заключению в северный концентрационный лагерь сроком на два года(72), как «более злостный»(73). В одном из внутренних документов ОГПУ 1931 г. батюшка Симеон назван в числе «виднейших идеологов церковников»(74).
Среди обвинений о. Симеона было следующее: «Также заявлял в агитации, что Соввласть доживает свои последние дни и Россией скоро будет править Великий Князь Кирилл Владимирович»(75). Даже для того времени это обвинение звучит необычно. Многие репрессированные большевиками священнослужители(76) имели монархические взгляды, однако, новаторство отца Симеона в том, что он не остановился на догматических выводах о Богоустановленности Царской власти и на сравнении диктатуры Коминтерна(77) с Исторической Россией, а обратил взгляд на текущее состояние идеи Самодержавия, на её перспективу. Словами о скором воцарении Великого Князя Кирилла Владимировича он перенёс монархический дискурс из прошлого в настоящее, из области воспоминаний, миросозерцания и анализа в прикладную область живой деятельности, сформулировав единственно возможный тогда практический шаг для институционального сохранения Дома Романовых: принятие на себя функций Главы Дома старшим в роду представителем из числа выживших(78) членов Императорской Фамилии. Как показало время, о. Симеон оказался прав, и спустя полгода после его ареста Дом Романовых по праву старшинства возглавил(79) Великий Князь Кирилл Владимирович.
Когда о. Симеону было 13 лет, 16 августа 1904 г. Новочеркасск посетил(80) Государь Николай II в сопровождении младшего брата Великого Князя Михаила Александровича и двоюродного дяди Великого Князя Николая Николаевича (Младшего), чтобы произвести смотр донских казачьих частей и благословить их перед отправкой на фронт начавшейся Русско-Японской войны 1904–1905 годов.
Высокий визит был описан(81) в донской прессе, и широко обсуждался казаками, в том числе, и в семье Красновых. Как и новость о подрыве(82) флагманского эскадренного броненосца «Петропавловск» во время боя с японским флотом 31 марта 1904 г. на внешнем рейде города Порт-Артур (Манчжурия) и единовременной гибели большинства членов экипажа (около 650 человек), включая командующего Тихоокеанской эскадрой вице-адмирала С.О. Макарова (1848–1904) и известного русского художника-баталиста В.В. Верещагина (1842–1904).
На борту «Петропавловска» в момент взрыва, согласно штатного расписания, в чине капитана II-го ранга гвардейского экипажа на должности начальника Военно-морского отдела Штаба флота нёс службу(83) Великий Князь Кирилл Владимирович, двоюродный брат Государя. Чудесным образом он остался жив и был спасён, впоследствии, награжден(84) за этот бой золотым оружием (саблей) с надписью «За храбрость». В донских церквях служились(85) панихиды по погибшим в данной катастрофе. Тогда, подростком Симеон Краснов впервые мог слышать имя Великого Князя Кирилла Владимировича.
Традиционно монархически настроенное казачество(86) всегда открыто проявляло свои верноподданнические чувства, в том числе, в топонимике. Например, в 1847 г. у Всероссийского Императора Александра II Освободителя в семье родился третий сын – Великий Князь Владимир Александрович, и в том же году было решено(87) наименовать вновь организуемую на Дону станицу Владимирской(88), в честь новорожденного царского сына. Представители Императорского Дома Романовых из ветви Владимировичей(89) стали известны среди донских казаков в 1910-е годы. Великий Князь Андрей Владимирович(90) (1879–1956) с июля 1911 г. до февраля 1914 г. в чине полковника командовал Лейб-гвардии 6-й Донской казачьей Его Величества конно-артиллерийской батареей(91), шефом которой являлся сам Император Николай II Александрович (1868–1918). Личный состав этого образцового воинского подразделения комплектовался(92), в том числе, казаками Хопёрского округа, к которому относилась Слащёвская, родовая станица о. Симеона. В этом округе располагался и х. Ребриков, где он три года служил настоятелем. Таким образом, отец Симеон от своих земляков-станичников и прихожан-хуторян не раз слышал об их батарейном командире из Императорской Фамилии. Как командиру(93) подшефной Государю казачьей части, Великому Князю Андрею Владимировичу 10 января 1912 г. решением(94) Императора пожаловано звание почётного казака Верхне-Курмоярской станицы Второго Донского округа.
С 07 мая 1915 г. Великий Князь Андрей Владимирович был назначен(95) Государем командующим лейб-гвардии конной артиллерией, и казаки-артиллеристы из донских лейб-гвардейских подразделений снова оказались под его началом.
Ещё одним событием, свидетельствующим о популярности Великого Князя Андрея Владимировича среди донского казачества, явилось основание в 1915 г. новой станицы, которой было дано имя Его Императорского Высочества, – Княже-Андреевская(96). Это событие не могло остаться незамеченным отцом Симеоном.
Другой представитель Императорской Фамилии из ветви Владимировичей – Великий Князь Борис Владимирович(97) (1877–1943), средний брат Великого Князя Андрея Владимировича, с марта 1914 г. до сентября 1915 г. был командиром Лейб-гвардии Атаманского Его Императорского Высочества Государя Наследника Цесаревича полка(98), личный состав которого также комплектовался(99) казаками из Хопёрского округа, где жил и служил о. Симеон.
Во время начавшейся в 1917 г. смуты донская пресса публиковала некоторые сведения о старшем представителе ветви Владимировичей – Великом Князе Кирилле Владимировиче(100) (1876–1938), например, в заметке ростовской газеты «Приазовский Край» № 102 от 04 августа (22 июля) 1918 г., помещенной в рубрику «Русская Жизнь» и озаглавленной «Бывший Великий Князь Кирилл Владимирович», говорилось(101): «По сообщению германских газет, бывший великий князь Кирилл Владимирович живет в небольшом местечке Борго(102) на небольшом разстоянии от Гельсингфорса(103). Вместе с ним живет его жена и дети. Великий князь в дни гражданской войны в Финляндии едва не пал жертвою бандитов. Кирилл Владимирович ведет замкнутый образ жизни и производит впечатление человека, совершенно примирившегося как со своей судьбой, так и с участью бывшего императорского дома.» Примечательно, что в данной заметке дальнейшая «участь бывшего императорского дома» увязывается с настроением и волей Великого Князя Кирилла Владимировича.
Таким образом, ожидание отцом Симеоном восприятия Великим Князем Кириллом Владимировичем царского достоинства, – осознанный вывод, основанный на некогда заветном(104) для русского народа принципе законного монархического начала. Причём, данный вывод был сделан батюшкой более чем за полгода до появления в Русском Зарубежье Манифеста(105) от 31 августа (13 сентября) 1924 г. Подобное предвосхищение событий свидетельствует, что верноподданническое чувство у о. Симеона было искренним и безкорыстным.
Отбывать внесудебный приговор иерея Симеона Краснова в октябре 1924 г. этапировали в северные концентрационные Соловецкие лагеря особого назначения (СЛОН ОГПУ СССР)(106), расположенные на островах Соловецкого архипелага в Белом море. Вместе(107) с отцом Симеоном на Соловки по тому же приговору(108) были этапированы три других фигуранта данного дела(109): Владыка Захария (Лобов), священник Илия Пироженко(110) и священник Петр Фалевич. По прибытии к месту заключения батюшка оказался среди цвета русского духовенства своего времени, узников Соловецкого концлагеря, многие из которых впоследствии стяжали мученические венцы и были прославлены Церковью в соборе Новомучеников и Исповедников Российских. Одновременно с иереем Симеоном в узах на Соловках находились будущие священномученики(111) – архиереи: Илларион (Троицкий), Захария (Лобов), Игнатий (Садковский), Иннокентий (Тихонов), Иувеналий (Масловский), Евгений (Зернов), протоиереи: о. Константин Богословский, о. Арсений Троицкий, о. Александр Сахаров, о. Иоанн Стеблин-Каменский, иерей Иоанн Павловский и другие.
К 1926 г. на Соловках находилось 29 православных иерархов. Их деятельность была объединена в самостоятельный церковный орган, известный под условным названием “собор соловецких епископов”(112). В концлагере узниками-священниками совершались Богослужения(113). Батюшка Симеон получил безценный уникальный опыт пастырского катакомбного служения во враждебной среде, в условиях тотального контроля и гонений.
В русской эмигрантской газете «Последние новости», выходившей в Париже, в номере от 03 августа 1927 г. была опубликована фотография духовенства и мирян в Соловецком концлагере, датированная ноябрем 1925 г.
В 1926 г. истек срок заключения и 26 октября батюшка Симеон был освобожден(114) с лишением права проживания в шести центральных городах страны: Москве, Ленинграде, Харькове, Киеве, Одессе, Ростове-на-Дону, в их губерниях, краях и округах, с прикреплением к определенному месту жительства на 3 года. Поскольку возвращаться на родной Дон о. Симеону было запрещено, он решил поселиться на территории ближайшей Воронежской области. В Воронеже тогда служил настоятелем городского Князь-Владимирского собора земляк, ровесник и собрат отца Симеона по пастырскому служению – иерей Илия Пироженко, с которым они вместе противостояли обновленцам в начале 1920-х годов, были репрессированы и два года отбывали заключение в Соловецком концлагере. Отец Илия освободился с Соловков на месяц раньше о. Симеона с таким же поражением в правах и успел обосноваться на новом месте. Кроме единомыслия, духовной близости и одинакового положения гонимых пастырей, у двух батюшек похожи судьбы: оба из небогатых семей, пришли к священству не через семинарию, а после обучения в двухклассных приходских училищах и длительного служения (5-6 лет) псаломщиками (диаконами-псаломщиками) на донских приходах, у обоих в браке не родилось детей, у о. Илии супруга преставилась, а у о. Симеона была парализована(115), то есть, оба священника были лишены брачных отношений и фактически вели монашеский образ жизни. Отец Симеон и отец Илия поддерживали общение и в 1930-е годы, когда их разметали по стране новые репрессии.
Прибыв в Воронеж, отец Симеон застал(116) ещё на Воронежской кафедре архиепископа Петра (Зверева)(117), будущего священномученика. Владыка Пётр назначил о. Симеона священником Петропавловской церкви в слободе Черкасской, Лосевского района Воронежской области(118). Уже через месяц – 28 ноября 1926 г. архиепископ Пётр арестован ОГПУ, а весной 1927 г. приговорен к 10 годам концлагеря и этапирован на Соловки, где заболел тифом и преставился 07 февраля 1929 г.
В 1928 г., 15 февраля, о. Симеон Краснов был повторно арестован и после трехмесячного заключения в городской тюрьме 14 мая Особым совещанием при Коллегии ОГПУ по ст. 58-10 УК РСФСР осужден к трем годам ссылки на Урал(119). Отправлен(120) отбывать приговор в деревню Кокшарово(121), Ирбитского округа Уральской области. Будучи административным ссыльным, не получал хлебного пайка и денежного пособия. Оказавшись в крайней материальной нужде, без средств к существованию, без пропитания и тёплой верхней одежды накануне наступления уральских морозов, батюшка Симеон вынужден был обратиться за помощью к главе единственной в СССР правозащитной организации «Помощь политическим заключённым»(122) (сокращенно – «Помполит») Екатерине Павловне Пешковой(123) со следующим письмом(124) от 24 октября 1928 г.:
«Уважаемая Екатерина Павловна!
Моя к Вам покорнейшая просьба. Особое Совещание при Коллегии ОГПУ постановлением от 14 мая сего 1928 года выслало меня на Урал сроком на 3 года. В день объявления мне постановления, относительно применения ко мне амнистии ничего мне не было сказано.
Мною подано заявление во ВЦИК(125) в Комиссию по применению амнистии, ответа пока нет.
Прошу Вас усердно, потрудитесь навести справку, применена мне амнистия в день постановления о высылке меня, и если нет, то получено ли мое заявление ВЦИКом и каков результат.
К сему вынужден добавить, что я с 1924 года с марта месяца нахожусь по тюрьмам и ссылкам: с марта 1924 года по октябрь этого же года под стражей в Ростове-на-Дону. С октября 1924 года по 26 октября 1926 года в Соловках на принудительных работах; с 26 октября 1926 года по 15 февраля 1928 года имел минус шесть(126) и с 15 февраля 1928 года под стражей в городе Воронеже, а с мая сего года на 3 года на Урал. Положение материальное тяжелое – безвыходное. Я – священник староцерковник(127). Прошу Вас указать мне, если Вам известны, благодетелей верующих, которые бы помогли мне донести тяжелый крест страданий до конца.
24 октября 1928 года.
Адрес мой: Таборинское почтовое отделение Ирбитского округа, Уральской области, деревня Кокшарово.
С искренним почтением к Вам пребываю.
Священник Семен Константинович Краснов.»
Советские власти амнистию к о. Симеону Краснову не применили, и он отбыл весь(128) трехлетний срок голодной уральской ссылки. Освободившись, отец Симеон в 1932 г. поселился(129) в городе Рязани, где проживал до начала 1934 г. В то время рязанскую кафедру занимал архиепископ Рязанский и Шацкий Иувеналий (Масловский)(130), с которым батюшка был знаком по Соловецкому концлагерю, где они разделили два года заключения(131). Владыка Иувеналий, будущий священномученик, принимал в епархию возвращающихся из ссылок и лагерей священнослужителей, давая им приходы и по возможности помогая материально(132). Кроме того, о. Симеон и Владыка Иувеналий были едины в почитании памяти Св. Государя-мученика Николая II. В обвинительном заключении по делу Владыки 1936 г., в том числе, говорилось: «лично сам служил в церкви торжественную панихиду по бывшему русскому царю Николаю 2-му»(133).
В 1934 г. вновь назначенный митрополитом Московским Сергием (Страгородским) епископ Скопинский, викарий Рязанской епархии Игнатий (Садковский)(134) продолжил установленную Владыкой Иувеналием традицию попечения о гонимых пастырях и направил о. Симеона священником к Покровской церкви в селе Лопатино(135), Скопинского района. Батюшка также был знаком с Владыкой Игнатием по Соловкам, где они пребывали в темничных узах в одно время(136). Епископ Игнатий, впоследствии священномученик, – один из соавторов знаменитого «Соловецкого послания»(137) (Май 1926 г.), адресованного заключенными архиереями правительству СССР о принципах сосуществования Церкви и государства, которое осталось без ответа…
В 1935 г. батюшка Симеон был переведен Владыкой Игнатием на место настоятеля Покровской церкви в селе Городецкое той же епархии(138). С начала 1936 г. в Рязанской епархии начались массовые аресты органами НКВД(139) духовенства и верующих мирян: 22 января 1936 г. в Рязани арестован правящий архиерей – архиепископ Иувеналий (Масловский) с частью городского духовенства, а через месяц – 20 февраля 1936 г. в Скопине арестован викарный епископ Игнатий (Садковский) с некоторыми представителями духовенства и мирян города. Арестованные увезены в Москву и заключены в Бутырскую тюрьму. Кроме прочего, в сфабрикованном против Владыки Игнатия деле содержалось обвинение в назначении на священнические места в церквях Скопинского района батюшек, освободившихся из заключения(140). Как, например, о. Симеон Краснов. Больше отец Симеон не увидит своих добрых архипастырей-благотворителей, ушедших в Крестный путь: ночью 24 октября 1937 г. Владыку Иувеналия расстреляют в Сиблаге(141), а 09 февраля 1938 г. Владыка Игнатий будет замучен до смерти в одном из северных концлагерей – Кулойлаге(142).
После разгрома сотрудниками НКВД Рязанской епархии митрополит Московский Сергий (Страгородский) в начале 1937 г. переводит(143) о. Симеона священником к каменной одноклировой церкви(144) Рождества Пресвятой Богородицы в старинном селе XVII в. Радушино (в 1906 г. 281 житель), Зарайского района Московской области. На новом месте батюшка прослужил около двух лет. В конце 1938 г. храм был закрыт властями и опечатан(145).
Шла вторая «безбожная пятилетка»(146), повсеместно происходило закрытие церквей, и о. Симеон, не имея возможности продолжать пастырское служение, в 1939 г. написал прошение в Московскую епархию о почислении за штат(147). К тому времени уже истек срок лишения батюшки права вернуться домой на Дон. Получив удовлетворение прошения, отец Симеон после 15-летнего изгнания приехал в Новочеркасск(148).
К 1941 г. в Ростовской области оставалась лишь одна(149) действующая церковь, сохранившая государственную регистрацию, церковная структура управления епархией была полностью(150) уничтожена советской властью. В хуторе Каюков, где перед арестом четыре года служил(151) настоятелем о. Симеон, Свято-Духовскую церковь закрыли(152) в августе 1938 г., а в хуторе Чеботовском, где служил его духовник о. Константин Малиновский, Успенскую церковь закрыли(153) ещё в октябре 1937 г.
Пока о. Симеон находился в концлагере и ссылках, его семья(154) в составе супруги Евдокии Филипповны, овдовевшей матери Пелагеи Ивановны, среднего брата Василия(155) с супругой и младшего брата Леонида проживала в Тарасовском районе. После ареста иерея Симеона в 1924 г. его супругу парализовало(156), и она находилась на иждивении брата Василия, который до 1925 г. служил псаломщиком в х. Каюкове. В 1925 г. Василий Краснов был рукоположен в диаконский сан и переведен на приход в х. Тишкине соседнего Глубокинского района, а затем – в иерейский сан на том же приходе. В 1930 г. о. Василий был арестован и выслан на шесть лет в северную ссылку в Зырянскую область (АО Коми). После освобождения о. Василий работал на гражданской работе: в 1936–1940 годах счетоводом в г. Армавире, с 1940 по 1941 годы счетоводом на шахте имени Сталина И.В. в г. Горловка Сталинской области. Младший брат Леонид вначале жил с мамой и семьей брата в х. Каюкове, а по достижении совершеннолетия устроился работать в Дячкинском сельском поселении Тарасовского района, где вскоре женился на Анне Михайловне(157), 1912 г. рождения. Перед возвращением на Дон батюшка Симеон написал(158) своей давней знакомой, с которой поддерживал письменную связь, – монахине Еннафе (в миру – Евдокия Алексеевна Антифеева), проживавшей в Новочеркасске. Он просил её подыскать квартиру в городе для больной параличом супруги, которая нуждалась в стационарном лечении. Сестра Еннафа порекомендовала квартиру глубоко верующего Григория Алексеевича Резникова(159), подвергшегося репрессиям при «раскулачивании» и жившего по адресу: ул. Северная, д.8. Отец Симеон по приезду(160) в Новочеркасск остановился(161) у Г.А. Резникова, предоставлявшего кров гонимым представителям духовенства. Тогда в городе проживало немало монашествующих из разоренных и закрытых большевиками монастырей, они исполняли свои обеты и несли катакомбное служение Богу. Например, в Новочеркасске после десятилетнего заключения в концлагере провела(162) свои последние годы земной жизни и упокоилась настоятельница Кизлярского Крестовоздвиженского женского монастыря(163) в 1914–1923 годах — игуменья Антонина(164) (в миру — Вера Александровна Покровская, 1878 г.р.), канонизированная(165) Архиерейским Собором РПЦЗ в 1981 г. в сонме Новомучеников и Исповедников Российских с именем Антонина Кизлярская (день памяти 1/14 марта), а также прославленная(166) как местночтимая святая в Махачкалинской епархии РПЦ (2011). Батюшка Симеон встречался(167) и беседовал с матушкой-игуменьей Антониной.
В Новочеркасске о. Симеон узнал об аресте(168) в 1938 г. своего духовника о. Константина Малиновского, служившего настоятелем Николаевской церкви на станции Мальчевской, в 15 км. от города Миллерово Ростовской области. С началом войны, в июне 1941 г. батюшка Симеон отправился(169) в Миллерово, чтобы поддержать семью Малиновских, проживавшую в этом городе: супруга о. Константина – Надежда Николаевна с одной из дочерей(170). Отец Симеон прожил(171) там до занятия города германскими войсками в июле 1942 г. А, не за долго до этого, – 30 апреля 1942 г. в куйбышевском концлагере Нефтестройлаг (ОЛП(172) № 1 «Гаврилова Поляна») сталинские палачи уморили(173) голодом 69-летнего о. Константина Малиновского, духовного отца иерея Симеона.
Во вторую оккупацию(174) города Ростова-на-Дону, с разрешения немецких властей, восстановлена церковная структура управления Ростовской и Таганрогской епархией, в виде сформированного в августе 1942 г. Ростовского Епархиального управления (Церковного Совета)(175), состоящего из председателя – протоиерея Вячеслава Алексеевича Серикова(176), заместителя председателя – протоиерея Иоанна Симеоновича Наговского(177) и профессора Алексея Ивановича Иванова(178), а также секретаря – Зинаиды Николаевны Барковой(179). В сентябре 1942 г. на территории области возобновили служение оба архиерея(180), управлявшие епархией перед войной: архиепископ Ростовский Николай (Амасийский)(181) и епископ Таганрогский Иосиф (Чернов)(182). По всей епархии начались стихийные(183) открытия церквей и молитвенных домов, возобновления Богослужений и религиозный подъём.
Отец Симеон Краснов был хорошо знаком с председателем Ростовского Епархиального управления протоиереем В.А. Сериковым с начала 1920-х годов: оба священника служили в Тарасовском районе до своего ареста и участвовали в борьбе с обновленческим расколом на Дону под руководством Священномученика Захария (Лобова), проходили обвиняемыми и репрессированы по одному(184) уголовному делу в 1924 г. С возобновлением Ростовской и Таганрогской епархии летом 1942 г. батюшка Симеон вернулся(185) к пастырскому служению на своем приходе в х. Каюкове. Здание Свято-Духовской церкви было разрушено советскими властями перед войной, и о. Симеон организовал одноименный молитвенный дом в свободном помещении колхозного клуба колхоза «Политотделец»(186). В память о своем духовном отце – священнике Константине Малиновском, умученном в сталинском концлагере, батюшка Симеон в начале сентября 1942 г. организовал(187) Успенский молитвенный дом в одном из причтовых домов, построенном в 1889 г. и принадлежавшем церковной общине х. Чеботовского, который был отобран советскими властями под больницу в 1936 г. Здание чеботовской церкви во имя Успения Пресвятой Богородицы, где с 1918 г. служил настоятелем о. Константин, также было разрушено коммунистами. Настоятелем прихода х. Чеботовского был поставлен брат батюшки Симеона – о. Василий Краснов(188), служивший после оккупации германской армией Донбасса с 01 декабря 1941 г. священником(189) Покровской церкви в селе Землянки Макеевского района Сталинской области.
Накануне Великого Праздника – Покрова Пресвятой Богородицы, отмечаемого 14 октября, к отцу Симеону на квартиру 13 октября 1942 г. прибыл(190) казачий атаман Чеботовского подрайона Яков Сергеевич Фильчуков(191), белый офицер и депутат от станицы Митякинской на Большом Войсковом Круге(192) (Круг Спасения Дона) 1918 г. Всевеликого Войска Донского, в сопровождении двух немецких офицеров, переводчицы и полицейского. Причиной визита стали планы германского командования организовать торжественный парад белоказачьих частей на площади х. Чеботовского по случаю глубоко почитаемого на Дону церковного Праздника. Батюшке приказали(193) во время парада перед построением казаков отслужить благодарственный молебен об освобождении от большевизма.
На следующий день(194) о. Симеон с братом о. Василием отслужили праздничную Литургию в Успенском молитвенном доме х. Чеботовского. Затем, отец Симеон в облачении, держа в руках иконы, вместе с хором вышел на площадь, где выстроены казачьи подразделения и собрались жители хутора, а по центру располагалась трибуна(195) с немецкими и итальянскими офицерами (до 10 человек) во главе с сельхозкомендантом, хуторским атаманом Я.С. Фильчуковым, начальником полиции Василием Дмитриевичем Воротынцевым(196), инспектором полиции Андреем Петровичем Индюковым, полицейским Антоном Афанасьевичем Ушаковым, старостой Чеботовской сельуправы Федором Ивановичем Лаврухиным и другими сотрудниками подрайона, а также переводчицей Лидией Христиановной Полатовской, из числа немецких колонистов(197) Тарасовского района. Присутствовавшие части (около 60 человек(198)) были сформированы(199) из офицеров и казаков Донской армии, прибывших из ближайшей станицы Митякинской и хуторов Тарасовского района, которым удалось пережить расказачивание(200) и красный террор. На парад казаки одели(201) свою старую форму с погонами и знаками различия. Священник Симеон Краснов с хором подошли к трибуне и пропели благодарственный молебен об освобождении от «красного дракона»(202). Затем, слово взял атаман Я.С. Фильчуков и зачитал(203) воззвание бывшего в 1918–1919 годах Донским Атаманом генерала Петра Николаевича Краснова(204) (1869–1947) к казакам Дона, Кубани и Терека, призывающее к вооруженной борьбе против советской власти. В завершение, казачьи части прошли строем по площади мимо трибуны.
После парада атаманом Я.С. Фильчуковым был организован праздничный обед(205) в доме чеботовской колхозницы Феодосии Платоновны Жарковой. Во время обеда по предложению атамана пели(206) старинные казачьи песни «Всколыхнулся, взволновался православный Тихий Дон» (гимн Всевеликого Войска Донского, написанный казачьим поэтом Ф.И. Анисимовым(207) в 1853 г.) и другие.
Кроме настоятельства в Свято-Духовом молитвенном доме х. Каюков отец Симеон часто сослужил(208) своему брату о. Василию в чеботовском Успенском молитвенном доме, а также совершал церковные требы и Св. Таинства (крестил, исповедовал, причащал, соборовал) в других хуторах Тарасовского района. Для упрощения передвижения батюшки в условиях военного времени атаман Я.С. Фильчуков выделял ему свой автотранспорт(209).
В период оккупации о. Симеона дважды(210) вызывали в германские разведывательные органы (гестапо). В первый раз, в сентябре 1942 г. на квартиру к отцу Симеону в х. Чеботовском пришел местный полицейский и сопроводил батюшку в хуторское отделение гестапо, куда приехали на автомашине немецкие офицеры. Во второй раз, в конце октября 1942 г. домой к о. Симеону в х. Каюков прибыл на двуколке(211) полицейский Андрей Иванович Голоднов и доставил батюшку в отделение гестапо в сл. Тарасовской. Оба раза немецкие офицеры требовали от священника выдать им список известных ему коммунистов и активных советских работников, на это отец Симеон отвечал категорическим отказом(212), заявляя, что ему неизвестен никто из советско-партийного актива. От предложения о сотрудничестве батюшка также отказался. В обоих случаях посещение гестапо о. Симеоном ограничивалось несколькими минутами. Больше о. Симеона никуда не вызывали.
Вскоре, 17 января 1943 г. х. Чеботовский стал ареной ожесточенного сражения(213) советской 170-й танковой бригады полковника С.А. Дурнева (1902–1943), с марша атаковавшей немецкий гарнизон хутора, и германского 100-го механизированного парашютно-десантного (авиаполевого) батальона капитана Маттеаса, отступавшего через х. Чеботовский на запад к Ворошиловграду (до 1935 – Луганск). Целые кварталы домов были разрушены, а многие местные жители получили ранения или погибли, в том числе супруга(214) о. Василия Краснова.
Младший брат батюшки Симеона – Леонид призван(215) на фронт 25 июня 1941 г. Тарасовским РВК рядовым стрелком и пропал без вести в мае 1943 г. Отец Симеон забрал(216) в свой дом в х. Каюкове оставшуюся без кормильца семью Леонида: супругу – Анну Михайловну и 9-летнюю дочь Нину. Анна Михайловна помогала(217) отцу Симеону ухаживать за двумя инвалидами, находившимися на иждивении батюшки: за его мамой – Пелагеей Ивановной (1865 г. рождения) и супругой Евдокией Филипповной, парализованной и без ног (инвалид I-й группы). У о. Симеона было освобождение(218) от военной службы по состоянию здоровья и возрасту (свидетельство Шахтинского ГВК № 1619 от 10 июля 1943 г.).
После отступления германских войск из Тарасовского района и эвакуации(219) из Ростова-на-Дону в Мариуполь правящего архиерея и Ростовского Епархиального управления в феврале 1943 г., о. Симеон продолжил пастырское служение на своем приходе в х. Каюков(220). Тогда в хуторе Елань Тарасовского района, что в 40 км. от х. Каюков и в 15 км. от х. Чеботовского, временно проживал приехавший из Ворошиловграда почитаемый среди церковного народа подвижник благочестия – прозорливый старец Филипп (Горбенко)(221), обладавший духовными дарами. Отец Симеон несколько раз посещал(222) 85-летнего духоносного старца, ласково называя его «дедушка Филипп». Батюшка ездил к отцу Филиппу за помощью в лечении своей парализованной супруги Евдокии Филипповны, просил старца, исцелявшего человеческие недуги молитвой, помолиться за болящую Евдокию, посоветовать целебные травы для её лечения. Кроме того, отец Симеон хотел испросить у «дедушки Филиппа» благословение на свой перевод в Ворошиловградскую епархию для стационарного лечения матушки Евдокии. Однако, старец не благословил перевод о. Симеона.
Иерей Симеон Краснов, помимо окормления своего прихода в х. Каюков, 14 июля 1943 г. принял(223) настоятельство над молитвенным домом во имя Преображения Господня в городе Шахты Ростовской области, по ул. 3-я Интернациональная, д.305, который организовался(224) в здании бывшего магазина местной церковной общиной во время оккупации с разрешения немецких властей. Однако, активные члены данного прихода были настроены критически(225) к Патриаршей(226) Церкви, поэтому, спустя один месяц о. Симеон покинул(227) Шахты и вернулся в х. Каюков. Вот, как отзывалась(228) о батюшке певшая на клиросе во время его служения в шахтинском Преображенском молитвенном доме монахиня Серафима (в миру – Наталья Автономовна Гладких, 1877 г.р.), бывшая(229) в 1916–1923 годах насельницей Богородичного Всехсвятского женского монастыря в городе Болхове (Воронежской губернии): «Отец Симеон проводил хорошие Богослужения, в связи с чем, у прихожан, в том числе и у меня, пользовался большим уважением. Только, поэтому, я и посещала церковь во время службы Симеона. {…} Отец Симеон даровито проводит Богослужение, обладая приятным голосом, хорошо знает службу и вообще обладает рядом способностей в этом отношении. К тому же, отец Симеон не алчный и к тому же ведет подобающий священнику образ жизни, не курит, не пьет спиртные напитки.». Прихожанка Преображенского молитвенного дома Зоя Исаевна Помазкова вспоминала(230) об о. Симеоне: «во всех своих проповедях Краснов призывает не забывать веры в Бога, а также учит правилам проведения Богослужений. Проповедей от Краснова контрреволюционного характера мне слышать не приходилось».
Бывшая в 1902–1920 годах насельницей Катерлезского Свято-Георгиевского женского монастыря, располагавшегося на Керченском полуострове, монахиня Михаила(231) (в миру – Анастасия Антоновна Калугер, 1893 г.р.), певчая Преображенского молитвенного дома, так описывает(232) период служения о. Симеона в Шахтах: «Причем, когда служил в Преображенской церкви отец Симеон Краснов, его все молящиеся в церкви считали истинным проповедником православной веры, а других священников, служивших в Покровском и Александро-Невском приходах (церквях) считали обновленцами, проповедовавшими ересь, отступниками от православной веры. В связи с такими суждениями Преображенскую церковь начали посещать верующие, причем в большом количестве. Посещали верующие, которые по своему месту жительства числились за Покровским и Александро-Невским приходами. Были частые случаи, когда отец Симеон Краснов не принимал исповедь у верующих из Покровского и Александро-Невского приходов.». Стихийно возникшее почитание церковным народом батюшки Симеона также послужило причиной его скорого отъезда из Шахт, во избежание новых разделений среди верующих горожан.
После возвращения в х. Каюков в конце лета 1943 г., о. Симеон не оставлял своих бывших прихожан из Преображенской общины, периодически приезжая к ним и совершая Богослужения в молитвенном доме(233), а когда в январе 1944 г. власти его закрыли(234), – у них на дому(235). Кроме того, батюшка служил и в других городах Ростовской епархии, где не хватало священников, например, в сентябре 1943 г. совершил(236) молебен и исполнил церковные требы в Миллерово, на территории закрытой властями Николаевской церкви. В своих проповедях батюшка Симеон, как и его духовник о. Константин Малиновский, рассказывал(237) прихожанам о духовной жизни протоиерея Иоанна Кронштадтского.
В начале октября 1943 г. в Ростов-на-Дону из Московской Патриархии прибыл вновь назначенный епархиальный архиерей – епископ Ростовский Елевферий (Воронцов)(238). Началось государственное оформление церковных приходов, открытых на территории Ростовской области в период оккупации. Отец Симеон направил(239) Владыке Елевферию документы на регистрацию Свято-Духовского молитвенного дома в х. Каюков. Обмен корреспонденцией с ростовским правящим архиереем батюшка осуществлял при помощи своей псаломщицы Ксении Игнатьевны Выглазовой, исполнявшей также функцию курьера(240).
Сразу после занятия города Шахты Красной армией в феврале 1943 г., в Преображенскую церковную общину, ядро которой составляли монахини из ликвидированных советской властью монастырей, органами государственной безопасности была внедрена(241) провокатор под оперативным псевдонимом «Клавдия Тихоновна»(242). С этого момента о. Симеон фактически находился под наблюдением НКГБ(243).
В конце июня 1944 г., накануне Престольного Праздника в станице Митякинской в честь Святой великомученицы Параскевы Пятницы Иконийской, широко отмечаемого(244) с 1727 г. окрестными христианами в десятую пятницу после Св. Пасхи Христовой, в одном из ближайших (около 15 км.) к станице хуторов – Чеботовском собрался(245) сонм духовенства Тарасовского района: о. Симеон Краснов (х. Каюков), о. Василий Краснов (х. Чеботовский), о. Андрей (сл. Тарасовская), о. Николай (х. Верхне-Митякинский). Священники отслужили вечернюю службу в Успенском молитвенном доме и переночевали на квартире о. Василия Краснова. Ранним пятничным утром из х. Чеботовского в сторону Митякинской более 20 верующих женщин вышли(246) пешим Крестным ходом во главе с четырьмя священниками. В пути следования крестоходцы пели духовные песни и псалмы, которые в основном исходили от о. Симеона Краснова. В следующем хуторе – Средние Дубы Крестный ход сделал короткую остановку на отдых, и к нему присоединились еще более 30 человек верующих. Выросший более, чем в два раза, по численности Крестный ход продолжил свой путь по улицам х. Средние Дубы с церковным пением, инициированным батюшкой Симеоном(247). Вскоре крестоходцы прибыли в Митякинскую Христорождественскую церковь, освященную, по преданию, самим Святителем Тихоном Задонским (1724–1783)(248), где духовенство отслужило Божественную Литургию по случаю Престольного Праздника.
Согласно оперативной сводки(249) ОГПУ, к концу 1920-х годов ежегодный приток верующих в десятую пятницу после Св. Пасхи в Митякинскую, чтобы поклониться чудотворной иконе(250) Св. Параскевы Пятницы, хранящейся в станичной церкви во имя Рождества Христова, а также к Святому источнику (кринице) на окраине станицы, где был явлен этот образ, достигал более трех тысяч человек из мест «на сотни верст в окружности», «с привлечением туда как всего окружающего духовенства, так и паломничества даже с соседних районов Украины». Свидетельствует(251) Анна Таранникова: «По улице, где мы жили, паломники шли вереницею за несколько дней до праздника. Местные жители имели благочестивый обычай – ставить еду и питье для богомольцев у своих ворот». До 1924 г. батюшка Симеон водил туда Крестные ходы вместе со своим духовным отцом – священником Константином Малиновским, служившим(252) в 1918–1925 годах настоятелем Успенской церкви в х. Чеботовском. Кроме того, о. Симеона связывало с митякинскими святыми местами ещё одно личное знакомство(253): с прозорливым старцем Филиппом (Горбенко) из Ворошиловграда. Как гласит благочестивое предание(254), в 1910-е годы о. Филипп Луганский, возвращаясь из паломничества на Святую Землю, вез с собой веточку Мамврийского(255) дуба, который растет на Западном берегу реки Иордан, близ палестинского города Хеврона.
Проезжая по участку железной дороги Миллерово–Дебальцево, пассажирский состав сделал остановку на станции Старая Ильенка, рядом с которой (в пределах одного километра(256)) расположен Святой источник Св. Параскевы Пятницы, где обретена(257) жителями Митякинской в 1727 г. чудотворная икона этой Угодницы Божией. Старец Филипп, воспользовавшись остановкой, вышел из поезда и посадил рядом со Св. криницей привезенную им веточку Мамврийского дуба, которая принялась, укоренилась и разрослась в большое ветвистое дерево.
Укоренённость в народе христианской религиозной традиции, народная церковность вызывали у советских властей особую ненависть и открытую агрессию: постановлением(258) Комиссии по вопросам культа при Президиуме Азово-Черноморского Крайисполкома от 01 июля 1937 г. (протокол № 3) Христорождественская церковь в Митякинской, где пребывал почитаемый образ Св. Параскевы, была закрыта и частично разрушена; в 1939 г. часовню на месте обретения чудотворной иконы местные комсомольцы снесли(259) трактором, а Св. источник засыпали грунтом; Крестные ходы запретили под страхом ареста и репрессий, прервав более чем 200-летнюю историю народного паломничества к митякинским Святыням.
Таким образом, батюшка Симеон, инициировавший в десятую пятницу после Св. Пасхи 1944 г. Крестный ход из х. Чеботовского на Престольный Праздник Св. Параскевы Пятницы в Митякинскую, возродил прерванную на пять лет коммунистами двухвековую народную традицию почитания явления образа этой Святой. Произошедшее не осталось незамеченным богоборческими властями, и о. Симеон был взят в «оперативную разработку» советскими органами государственной безопасности, то есть, началась фабрикация уголовного дела на священника. С 10-го по 21-е сентября 1944 г. начальником Тарасовского районного отдела УНКГБ по Ростовской области капитаном госбезопасности Петром Георгиевичем Костиковым были сняты(260) как под копирку «свидетельские показания» с шести жителей х. Чеботовского об участии отца Симеона в событиях Престольного дня в Митякинской, а также о его пастырском служении в период оккупации. В числе допрошенных, например, бывший при немецких властях старостой Чеботовской сельуправы Федор Иванович Лаврухин(261). Параллельно, органами госбезопасности велась агентурная работа по линии Преображенского молитвенного дома в Шахтах, где с 1943 г. действовал внедренный(262) в церковную общину секретный сотрудник УНКГБ под оперативным псевдонимом «Клавдия Тихоновна»(263). Иерей Симеон продолжал пастырское окормление своих бывших прихожан в Шахтах и после закрытия молитвенного дома в январе 1944 г., поэтому, находился под наблюдением «Клавдии Тихоновны».
В Вербное Воскресение – 29 апреля 1945 г. батюшка Симеон после совершения Праздничной Литургии на своем приходе в х. Каюкове ездил в Ростов-на-Дону, где встречался с Владыкой Елевферием и просил(264) перевести его к одной из городских церквей в Шахтах для стационарного лечения своей парализованной супруги. Однако, прошение о. Симеона не было удовлетворено правящим архиереем. Кроме того, епископ Елевферий рукоположил для сослужения отцу Симеону на приходе в х. Каюкове диакона(265). Как следует из материалов архивного следственного дела(266) 1945–1946 годов, по которому проходил и осужден священник Симеон Краснов, следователи не спрашивали у задержанных по указанному делу имени диакона, рукоположенного епархиальным архиереем в апреле 1945 г. на приход в х. Каюкове, вместе с которым отец Симеон служил 3,5 месяца до своего ареста(267) 19 августа 1945 г., в деле отсутствуют протоколы допросов нового диакона, какие-либо сведения о его биографии, как и сведения о секретном сотруднике УНКГБ под оперативным псевдонимом «Клавдия Тихоновна»…
Нового диакона, назначенного епископом Елевферием на должность псаломщика к каюковскому Свято-Духовскому молитвенному дому в апреле 1945 г., звали Григорий Иванович Косоротов(268), 20 ноября 1882 г. рождения. В 1918 г. Г.И. Косоротов экстерном сдал экзамен на звание учителя и учительствовал до 1935 г. в Миллеровском и Тарасовском районах. С 1935 по 1938 годы работал учителем в Архонском районе Северо-Осетинской АССР. С 1938 по 1942 годы преподавал в средней школе села Хизабавра Аспиндзского района Грузинской ССР. С 1942 г. жил на иждивении старшего сына в столице Казахской ССР – городе Алма-Ате. Младший сын Г.И. Косоротова – Сергей(269), 1916 г. рождения, был призван в Красную армию Орджоникидзевским ГВК Северо-Осетинской АССР из города Орджоникидзе(270), служил заместителем политрука, погиб в мае 1942 г. под Харьковом. Очень странный послужной список для кандидата на рукоположение в священнический сан диакона, даже для 1945 г. И, дело не только в отсутствии духовного образования и опыта церковного служения. Перед нами сознательный сторонник коммунистической идеологии, включающей в себя воинствующий атеизм. Только с такими убеждениями(271) можно было учительствовать в советской школе с 1918 по 1942 годы. Г.И. Косоротов и сына Сергея воспитал в коммунистическом духе, благодаря чему он стал заместителем политрука в армии, то есть политическим активистом. Кроме того, обращает на себя внимание, что в предвоенные и военные годы (1938–1942) Г.И. Косоротов жил и работал учителем в приграничной зоне (месхетинское село Хизабавра, населенное католиками!), в непосредственной близости от советско-турецкой границы. В указанное время в тех местах случайный человек не мог поселиться, только с разрешения органов НКВД СССР, в структуре которого находилось Управление пограничных войск. Особенно, на фоне активизации(272) в Турции эмигрантской «Конфедерации народов Кавказа» (создана в Брюсселе 14 июля 1934 г.), опекаемой спецслужбами Германии, Польши и Японии.
Вскоре, после появления на приходе х. Каюкова диакона-псаломщика Г.И. Косоротова, – 28 мая 1945 г. каюковский Свято-Духовский молитвенный дом и его настоятель – отец Симеон Краснов были зарегистрированы(273) (т.е. легализованы) уполномоченным Совета по делам Русской Православной Церкви при СНК СССР по Ростовской области Г.Д. Амарантовым. А, 22 июня 1945 г. уполномоченный Г.Д. Амарантов зарегистрировал(274) Успенский молитвенный дом в х. Чеботовском и его настоятеля – священника Василия Краснова, брата батюшки Симеона.
Через пару месяцев, 02 августа 1945 г. к каюковскому Свято-Духовскому молитвенному дому был переведен(275) и зарегистрирован уполномоченным Г.Д. Амарантовым второй священник – о. Петр Андреевич Моисеев, 1889 г. рождения, служивший с апреля 1944 г. священником Покровской церкви хутора Кавалерского Егорлыкского района Ростовской области. Видимо, решение об аресте о. Симеона уже было принято властями и приготовлялась ему замена.
Последний(276) раз священник Симеон встречался с Владыкой Елевферием в Воскресный день 12 августа 1945 г. в Ростове-на-Дону. По пути домой в х. Каюков батюшка заехал(277) в Шахты к монахине Серафиме (Гладких) и провел для своих бывших прихожанок (10-12 женщин) из Преображенской церковной общины молебен у неё на квартире по адресу: ул. Парижской Коммуны, д.24а. Ровно через неделю, на Праздник Преображения Господня, называемый в народе «Яблочный Спас», отец Симеон Краснов был арестован(278) в х. Каюкове сотрудниками УНКГБ по Ростовской области (ордер на арест № 884 от 16 августа 1945 г.). Собранного чекистами «материала» было достаточно для фабрикации против него «политического» уголовного дела. Постановление(279) на арест о. Симеона было выписано начальником 2-го Отделения «А» Шахтинского Горотдела НКГБ капитаном Григорием Савельевичем Недовба 14 августа, согласовали: заместитель начальника Шахтинского Горотдела НКГБ майор Митрофан Константинович Жалкий и начальник Следственного отдела УНКГБ по Ростовской области подполковник Ананий Моисеевич Немлихер(280), а 16 августа постановление утвердил начальник Управления НКГБ по Ростовской области генерал-майор Сергей Викторович Покотило.
Сохранились свидетельства двух подследственных (по другим делам) А.М. Немлихера о методах ведения им следствия. Советский журналист и партийный деятель Борис Александрович Дьяков (1902–1992), арестованный в ноябре 1949 г. в Москве, вспоминал(281):
«Только мы закончили исправлять ошибки и неточности, заявился старший следователь Немлихер. Помню, у него было страшно измятое лицо. — Ну как, Алеша, дает арестованный показания? — спросил он. — Какой там! Глумится над следствием! — гневно выпалил Иванов. — Всякую ересь несет! Советы баранами называет, на Ленина клевещет!.. У меня нет больше сил возиться с этим вражиной!
Распаленный Немлихер наотмашь ударил меня по лицу. Я упал со стула, как мешок… От щелчка мог свалиться, весил-то тридцать с чем-то килограммов! Немлихер выругался, ушел, а Иванов исступленно кричал: — Что ты со мной делаешь, Конокотин?! Я с ума сойду!.. Что ты делаешь!..
Вызвал по телефону конвоиров.
Я лежал, как запеленатый в железные обручи. Не помню: соображал ли, что случилось? Скорее всего, был в состоянии полнейшего угнетения и безразличия… Пришли солдаты. Иванов носком сапога пнул меня в бок: — Заберите падаль!».
Другой подследственный А.М. Немлихера – якутский писатель и историк Василий Семенович Яковлев (1928–1996), арестованный в апреле 1952 г. в Якутске, посвятил в автобиографической повести «Жизнь и судьба моя» целую главу(282) своему мучителю:
«То ли решили, что меня раскалывать — дело долгое, то ли еще по каким соображениям, но повели однажды в кабинет к крупному, толстому полковнику с тремя большими звездами на погонах и с гулким, густым голосом — Немлихеру. Как потом узнал я, к начальнику следственного отдела. Немлихер — редкая фамилия. Выйдя из тюрьмы, я прочитал книгу Б. Дьякова «Повесть о пережитом», вышедшую в период «оттепели». И поразила меня в ней знакомая фамилия. Речь шла о молодом бесчеловечном следователе капитане Немлихере, развернувшем в Москве кипучую деятельность в 1937—1938 годах. Вполне возможно, что всласть издевавшийся над нами пожилой полковник и был тем самым капитаном, за полтора десятка лет доросшим до высокого чина, но почему-то (то ли где-то палку перегнул, то ли оплошал как-то) не поднявшимся выше должности начальника следственного отдела. А ведь министр МГБ Якутской АССР Речкалов тоже имел чин полковника… На допросах Немлихер, не стесняясь никого из присутствующих (о нас не может быть и речи, поскольку для него нас вообще не существовало), постоянно ковырял толстыми волосатыми пальцами, смоченными одеколоном, то в раздутых ноздрях, то в ушах. Говорил он презрительно, издевательской иронией задевая достоинство и самолюбие арестованного.».
Вот, такой человек возглавлял в 1945 г. следствие Ростовского Управления НКГБ по делу(283) о. Симеона Краснова. Отношение подчиненных А.М. Немлихера к христианству проявилось с первых же вопросов, заданных задержанным по этому делу, например, во время ночного допроса(284) Ефросинии Степановны Бондаревой 09 августа 1945 г. следователь спрашивает её: «Батюшка Димитрий монах?», она отвечает: «Иеромонах!», на что следователь задает вопрос: «Монашеская кличка?». Духовное имя, полученное священником при монашеском постриге, следователь презрительно называет «кличкой»! Причем, это не единичный случай: все монашеские имена, включая имя избранного в феврале 1945 г. Патриарха Алексия I (Симанского), лояльного к советской власти, в материалах следствия(285) взяты в кавычки, как клички животных или уголовников.
В постановлении на арест о. Симеона в качестве одного из оснований приведены следующие слова(286) батюшки, якобы сказанные им прихожанам во время проповеди на Престольный Праздник в Свято-Духовом молитвенном доме х. Каюкова, в понедельник 25 июня 1945 г. – Духов день: «Эта власть послана нам дьявольской силой. Все её руководители состоят из пастухов, таких, как нам прислали председателя колхоза. Вот, поэтому, дорогие, нужно помнить, что говорил Господь – будет проклят Богом тот, кто пойдет за ними. Я прошу Вас не ради меня, а ради Господа и ради спасения своей души, не идите за ними, а старайтесь всячески избегать эту дьявольскую власть.». Там же, общественное Богослужение в день Святого Духа названо чекистами «контрреволюционным сборищем». Как тут не вспомнить евангельские слова Христа: «И всякому, кто скажет слово на Сына Человеческого, прощено будет; а кто скажет хулу на Святого Духа, тому не простится.» (Лк.12:10). Если приведенные в постановлении на арест отца Симеона слова действительно принадлежат ему, то кто донес на священника? Тот, кто был рядом во время проповеди батюшки и всё слышал…
Ещё одно интересное обстоятельство: свидетельские показания шести жителей х. Чеботовского о пастырском служении батюшки Симеона в период оккупации сняты(287) начальником Тарасовского райотдела УНКГБ капитаном П.Г. Костиковым ещё в сентябре 1944 г., а протокол(288) допроса седьмой свидетельницы из того же хутора – колхозницы колхоза им. И.В. Сталина Феодосии Платоновны Жарковой составлен П.Г. Костиковым только спустя восемь месяцев – 18 мая 1945 г. Причем, Ф.П. Жаркова сообщила сведения об о. Симеоне, которых нет в шести протоколах допросов, составленных в сентябре 1944 г.: об организации священником двух молитвенных домов в хуторах Каюкове и Чеботовском, о его участии в праздничном обеде, организованном в её доме на Покров день 1942 г. атаманом Я.С. Фильчуковым, о предоставлении атаманом своего автотранспорта для передвижения батюшки по району. Кто подсказал чекистам допросить столь осведомленную свидетельницу в мае 1945 г.? Или, уговорил саму Ф.П. Жаркову дать столь подробные показания на иерея Симеона Краснова? Примечательно, что допрос Ф.П. Жарковой совпал по времени с началом служения на приходе х. Каюкова нового диакона-псаломщика Г.И. Косоротова, рукоположенного(289) епископом Ростовским и Таганрогским Елевферием «в помощь» отцу Симеону…
Спустя два дня после ареста батюшки Симеона, 21 августа 1945 г. Г.И. Косоротов был зарегистрирован(290) как диакон-псаломщик Свято-Духовского молитвенного дома х. Каюкова уполномоченным Совета по делам РПЦ при СНК СССР по РО Г.Ф. Амарантовым.
Во время ареста о. Симеона сотрудниками УНКГБ в х. Каюкове был также задержан Иван Степанович Лихоносов (1899 г.р.), житель Миллерово, прибывший в этот Воскресный день к священнику перед началом Литургии, чтобы исповедаться(291) и затем причаститься в праздник Преображения Господня. Батюшка был хорошо известен, и почитаем окрестными христианами.
После ареста и обыска(292) в доме иерей Симеон Краснов доставлен в следственную тюрьму УНКГБ в Ростове-на-Дону. Находившиеся на иждивении священника инвалиды – члены его семьи(293): парализованная и без ног супруга и престарелая мама остались без кормильца. К моменту(294) ареста о. Симеона часть фигурантов данного дела уже находились под стражей в Ростове-на-Дону, в качестве задержанных или арестованных, остававшиеся на свободе фигуранты арестованы одновременно с батюшкой или в течение одного-двух дней после него, за исключением 68-летней монахини Серафимы (Гладких), арестованной(295) через десять дней – 29 августа 1945 г. Всего 43 человека. В числе обвиняемых по делу проходил епископ Таганрогский Иосиф (Чернов).
С самого начала заключения в Ростове-на-Дону на 54-летнего о. Симеона следствием оказывалось давление путём применения к нему ночных допросов: например, первый(296) допрос продолжался с 23 часов 40 минут 23 августа до 01 часа 35 минут 24 августа. Протоколы допросов священника Симеона в последующие четыре дня с 24-го до 27-го августа в материалы дела не подшиты, видимо, их содержание не устраивало следствие: сразу после протокола первого допроса от 23-24 августа подшит протокол(297) ночного допроса батюшки, длившегося с 00 часов 30 минут до 03 часа 00 минут 28 августа. Кроме того, на листе № 19 оборот протокола(298) допроса отца Симеона от 21 сентября 1945 г. присутствуют пятна багрового цвета, напоминающие следы крови. Принимая во внимание методы(299) следствия под руководством А.М. Немлихера, нельзя исключать рукоприкладства и побоев, применявшихся к о. Симеону наряду с ночными допросами. Отец Симеон, как и большинство фигурантов по делу, выбрали следующую тактику защиты: упоминать в своих ответах следствию только имена уже арестованных лиц и ничьих(300) больше. Таким образом, никто из обвиняемых, проходивших и осужденных по данному делу, не был арестован со слов о. Симеона.
Следствие тянулось более полугода, сроки содержания обвиняемых под стражей несколько раз продлевались(301), наконец, дело было сфабриковано: 19 января 1946 г. сформулировано ложное Обвинительное заключение(302), согласно которого священник Симеон Краснов объявлен(303) «руководителем Шахтинской антисоветской церковно-монархической группы». Этот документ согласовал подполковник А.М. Немлихер, чьи подчиненные фабриковали его полгода, а 24 января 1946 г. утвердил новый начальник Управления НКГБ по Ростовской области полковник Ефим Михайлович Либенсон (1912 – после 1968).
Военный Трибунал войск НКВД Северо-Кавказского округа, заседавший(304) в Ростове-на-Дону с 11-го до 19-го февраля 1946 г., заявил(305) об отце Симеоне: «Подсудимый Краснов будучи убежденным монархистом и враждебно настроенным к советской власти, используя свое положение священника Православной Церкви, начиная с 1943 года в бытность свою в г. Шахты объединил и возглавил церковно-монархическую группу из бывших монахов и монашек, а также жителей г. Шахты и близ расположенных населенных пунктов, враждебно настроенных к советской власти.». Припомнили(305) батюшке и благодарственный молебен об избавлении от большевизма, отслуженный им перед строем белоказачьих частей в х. Чеботовском на Праздник Покрова Пресвятой Богородицы 1942 г.
Самый суровый приговор по данному делу был вынесен в закрытом(306) заседании без участия обвинения и защиты 19 февраля 1946 г. епископу Иосифу (Чернову), о. Симеону Краснову и ещё шестерым обвиняемым и звучал так(307): «на основании статьи 58-10 ч. 2 УК, с санкции статьи 58-2 УК РСФСР, подвергнуть лишению свободы в исправительно-трудовых лагерях сроком на ДЕСЯТЬ лет, с поражением в правах, предусмотренных п.п. А. Б. В. и Г. статьи 31 УК РСФСР, сроком на ПЯТЬ лет и с конфискацией всего лично им принадлежащего имущества.», а также(308): «зачесть в срок отбытия наказания время, проведенное в предварительном заключении осужденными, исчисляя срок лишения свободы: ЧЕРНОВУ с 04 июня 1944 года, {…}, КРАСНОВУ — с 19 августа 1945 года, {…}».
Священник Симеон, как и остальные осужденные, подал кассационную жалобу на приговор в Военную Коллегию Верховного Суда СССР, которая была рассмотрена на заседании от 14 июня 1946 г. и отклонена, приговор Военного Трибунала войск НКВД по СКО оставлен в силе(309).
Сразу после утверждения приговора о. Симеону Военной Коллегией ВС СССР 14 июня 1946 г. диакон-псаломщик Свято-Духовского прихода х. Каюкова Г.И. Косоротов подал прошение(310) об увольнении с занимаемой должности и снятии его с государственного учета священно- и церковнослужителей. Уполномоченный Г.Д. Амарантов удовлетворил прошение 28 июня 1946 г., наложив резолюцию: «снять с учета, выдать справку о снятии с учета». Выданная Г.И. Косоротову Справка(311) № 16/252 от 28 июня 1946 г. за подписью Г.Д. Амарантова открывала для первого возможность продолжить свою секретную службу под видом диакона или псаломщика на другом приходе…
В соответствии с ответом(312) Информационного Центра ГУ МВД России по Ростовской области от 13 февраля 2024 г. с исходящим № 3/246100729957 «О направлении информации», иерей Симеон Константинович Краснов «умер в ОИТК(313) УМВД г. Ростова 30.07.1946 года, извещение о смерти направлено в ОАГС(314) Тарасовского района Ростовской области». То есть, батюшка ожидал отправки в исправительно-трудовую колонию (лагерь) согласно приговора, однако, подорванное полугодовыми истязаниями в ходе следствия и почти годовым тюремным заключением здоровье не выдержало, и о. Симеона не стало.
Спустя всего полтора года, 16 декабря 1947 г. внезапно умер(315) средний брат о. Симеона – о. Василий Краснов, настоятель Успенского прихода х. Чеботовского, 43-х летний мужчина без видимых проблем со здоровьем… Случайны ли эти смерти двух братьев – священников, безкомпромиссно исповедовавших Христа?!…
В соответствии с ответом(316) Управления ФСБ России по Ростовской области от 26 января 2024 г. с исходящим № Т-160, отец Симеон Краснов полностью реабилитирован по архивному уголовному «Делу епископа Таганрогского Иосифа (Чернова) и других 42-х жителей Ростовской области» (№ П-49723) 1945–1946 годов согласно заключению Прокуратуры Ростовской области от 14 мая 1992 г. Кроме того, согласно заключению Прокуратуры Ростовской области от 31 декабря 1997 г. иерей Симеон Краснов полностью реабилитирован по архивному уголовному «Делу о. П.М. Ледковского, о. П.А. Фалевича, о. С.К. Краснова, о. В.А. Серикова, о. И.И. Пироженко» 1924 г. (№ П-15249).
Вечная Память!
