Мы уже не раз писали о том, как Зинаида Гиппиус высказывалась о своих коллегах по перу. Сегодня дадим возможность литераторам рассказать о том, какое впечатление на них производила Зинаида Николаевна.
Георгий Адамович вспоминал о ней: «Если бы у меня не было уверенности, что личность Зинаиды Николаевны была более своеобразна и замечательна, чем ее книги, то должен был бы я ограничиться критическим очерком, посвященным ее литературной деятельности. Но Гиппиус была писательницей, но не только писательницей, а еще и какой-то вдохновительницей, подстрекательницей, советчицей, исправительницей, сотрудницей чужих писаний, центром преломления и скрещивания разнородных лучей, и эта ее роль, пожалуй, важнее ее литературных заслуг.
Несносна была у нее эта привычка или, вернее, эта поза: никогда ничем не быть вполне довольной. Справедливость требует добавить однако, что и ей „грозить пальцем“ мог кто угодно. Она спорила, горячилась, обижалась, но была отходчива. В споре она почти никогда не сдавалась. Если ей случалось оказаться припертой к стене, она изворачивалась, делая вид, что последнего довода ни за что не откроет, а этот-то последний, важнейший, таинственный довод и должен был бы обеспечить ей торжество. В сущности она была добрым человеком, „милым“ человеком — как ни парадоксален на первый взгляд этот довод в применении к Зинаиде Гиппиус, а ее репутация „ведьмы“ сложилась искусственно, хотя и пришлась ей по вкусу: она сама ведь ее усиленно поддерживала. В ней была колкость, но не было злобы».
Поэт Андрей Белый вспоминал о первой встрече с Гиппиус так: «Из качалки — сверкало, то Зинаида Гиппиус, точно оса в человеческий рост… ком вспученных красных волос… Граненые бусы, пламень губы. Точно сияющий глаз, свисал камень на черной подвеске, с безгрудой груди тарахтел черный крест. И ударила блестками пряжка с ботиночки, нога на ногу. Шлейф белого платья в обтяжку закинула. Прелесть ее костяного, безбокого остова напоминала причастницу, ловко пленяющую сатану».
А вот что писал о нашей героине художник Александр Бенуа: «Зиночка Гиппиус была высокая, очень тощая, довольно миловидная блондинка с постоянной «улыбкой Джоконды» на устах, но неустанно позировавшая и кривляющаяся; была она всегда одета во все белое — «как принцесса Грез».
Поэтесса и мемуаристка Ирина Одоевцева тоже оставила описание Гиппиус: «На ней пестрое платье какого-то небывалого фасона, пестрое до ломоты в глазах. И, будто этой пестроты ей еще мало, на груди большая ярко-зеленая роза и кораллово-красная ленточка на шее. Я разочарованно гляжу на нее. В ней что-то неестественное, даже немного жуткое. Она чем-то — не знаю чем — о, только не красотой — смутно напоминает мне Панночку Вия».
Литературовед Виктор Шкловский добавил в этот образ детали: «Зинаида Гиппиус была сухоумной, рыжеволосой женщиной, носящей длинные платья, преимущественно лилового цвета… На низких пуфах ее кабинета водились не то молодые писательницы, не то просто ахалки, тоже в лиловых платьях».
Благодаря воспоминаниям Владимира Злобина, личного секретаря Мережковского и его супруги, до нас дошла, пожалуй, самая любопытная история о поэтессе и ее любви к платьям: «…Гиппиус заказывает себе черное, на вид скромное платье. Но оно сшито так, что при малейшем движении складки расходятся и просвечивает бледно-розовая подкладка. Впечатление, что она голая. Об этом платье она потом часто и с видимым удовольствием вспоминает, даже в годы, когда, казалось бы, пора о таких вещах забыть».
Во многих рассказах и стихотворениях самой Гиппиус тоже часто фигурирует ее излюбленная одежда. В верлибре «Тема для стихотворения» платье становится метафорой чего-то сковывающего и рокового, мешающего героине совершить важный жизненный выбор. В этой одежде она чувствует себя как в темнице:
У меня длинное, длинное чёрное платье,
я сижу низко, лицом к камину.
В камине, в одном углу, чёрные дрова,
меж ними чуть бродит вялое пламя.
Позади, за окном, сумерки,
весенние, снежные, розово-синие.
С края небес подымается большая луна,
её первый взор холодит мои волосы.
Звонит колокол, тонкий, бедный, редкий.
Спор идёт неслышно в моём сердце:
Спорит тишина — с сомненьями,
Любовь — с равнодушием.
#МосковскиеЗаписки
