В рассказе «Ночь на кладбище» молодого Чехова есть такая фраза: «Встречал я новый год у одного своего старинного приятеля и нализался, как сорок тысяч братьев». В рассказе «Двадцать девятое июня» того же Антона Павловича читаем: «Отлетаев был глуп, как сорок тысяч братьев, и невежа страшная». В «Осколках московской жизни» он уже радуется «сорока тысячам, как сорок тысяч братьев, взятых вместе», в «Дачнице» один из героев «груб, неотесан и нелеп, как сорок тысяч нелепых братьев», в «Драме на охоте» «… эффектен, как сорок тысяч шаферов, взятых вместе», а в «То была она» — «…пьян, как сорок тысяч сапожников».
Откуда же это пристрастие молодого писателя (все эти рассказы созданы в первой половине 1880-х годов) к такому образному сравнению? Как оказалось, это юмористическая перефразировка слов Гамлета в переводе Николая Полевого: «Я любил Офелию, как сорок тысяч братьев любить не могут». Сорок тысяч в данном случае — не конкретное, а просто неопределенно большое число, не поддающееся охвату воображения. Использовал этот оборот и Островский в «Лесе» («…люблю ее, как сорок тысяч братьев любить не могут»), и Лесков в «Чертовых куклах» («Храбр и глуп, как сто тысяч братьев»), и Бунин в «На даче» («Я голоден, как сорок тысяч братьев Фридрихов»), и Горький в «На дне» (,,Напьюсь, как сорок тысяч пьяниц»), и даже Ахматова «Я люблю тебя, как сорок ласковых сестёр».
В общем, это был один из литературных мемов своего времени.
#МосковсвиеЗаписки
