Церковь Бориса и Глеба построена на месте несохранившегося до нашего времени Борисоглебского монастыря. Собор Борисоглебского монастыря на Смядыни под Смоленском чрезвычайно важен для истории смоленского зодчества, так как это второй после Успенского собора в детинце памятник, постройка которого заслужила специального упоминания в летописи. Таким образом, этот храм имеет твердую и точную дату.
Речка Смядынь при впадении в Днепр образовывала удобную для остановки судов бухту. Это в значительной степени определило последующую историю и значение данного района как западного, обращенного к Киеву порта Смоленска. Здесь, в устье Смядыни, в 1015 г. насад князя Глеба был настигнут ладьями посланных Святополком убийц и Глеб был зарезан. В 1019 г. его прах перевезли в Вышгород (близ Киева). Видимо, вскоре после канонизации Бориса и Глеба в устье Смядыни обосновался посвященный их памяти монастырь. Возможно, это произошло в начале XII в., когда Владимир Мономах заложил главный храм Смоленска — Успенский собор — и вполне естественно было подчеркнуть причастность Смоленска к культу первых русских святых основанием монастыря на месте убийства Глеба. Монастырь был, конечно, деревянным и, очевидно, в первые годы княжения Ростислава Мстиславича был укреплен так, что в 1138 г. послужил базой для острой политической операции: здесь был схвачен и заточен смолянами изгнанный из Новгорода князь Святослав Ольгович: «А самого Святослава яша на пути смолняне и стрежахуть его на Смядыне в манастыри».
Идейно-политическое значение монастыря было подчеркнуто закладкой здесь в 1145 г. князем Ростиславом Мстиславичем каменного храма: «В то же лето заложиша церковь камяну на Смядине, Борис и Глеб, Смольньске». Большой монастырский собор был построен не в один год. Высказывалось мнение, что строительство продолжалось с 1145 по 1147 г. В действительности строительство большого храма и его роспись должны были занять еще больше времени, возможно до 1150 г.
Примечательно, что удаленный от города монастырь получил обширный каменный храм одновременно с монументальным строительством Ростислава в детинце — достройкой Успенского собора. Здесь, может быть, сказалось и влияние первого смоленского епископа Мануила, заинтересованного в подъеме церковной значимости епархии пропагандой культа святых князей, и особенно места гибели Глеба.
В летописном рассказе о погребении в соборе Борисоглебского монастыря умершего в 1197 г. смоленского князя Давида Ростиславича говорится: «И положиша и во церкви святую мученику Христову Борису и Глебу, во отни ему благословении, юже бе создал отець его Ростислав». Таким образом, очевидно, что храм был построен Ростиславом как собор монастыря смоленской княжеской династии. К сожалению, в литературе еще продолжает жить созданная главой смоленского краеведения XIX в. С. П. Писаревым теория о том, что Смядынь была укрепленной княжеской резиденцией («княжеским городом») и обособленным от Смоленска крупным торгово-ремесленным поселением. Эта концепция, подогреваемая патриотическим стремлением создать преувеличенное представление о размерах территории горячо любимого древнего Смоленска и о его славе, основана главным образом на произвольном толковании письменных источников.
Так, одним из исходных пунктов было неправильное толкование текста летописи о том, что восстание смолян в 1440 г. разыгралось около «церкви Бориса и Глеба в городе». С. П. Писарев считал, что «в городе» (т. е. в крепости XII в.) церкви Бориса и Глеба не было и что смядынский Борисоглебский собор и был храмом специально огражденного «княжеского города» на Смядыни. Почтенный историк Смоленска усматривал здесь в каждой складке местности следы валов и в каждом овраге — остатки рвов. Эту теорию разделял и И. И. Орловский. Но ее блестяще опроверг Г. Бугославский, доказавший наличие второй древней церкви Бориса и Глеба внутри смоленской крепости.
Против признания Смядыни крупным «княжеским городом» говорят и археологические наблюдения. Шурфы, заложенные в 1958 г. Д. А. Авдусиным между обоими храмами Смядыни, не обнаружили культурного слоя и не дали вещевых находок. Шурф около устья Смядыни (близ так называемого Глебовского колодца) выявил лишь слой плинфяной крошки, видимо являющейся отложением поры разрушения храмов. Следы, относящиеся ко времени гибели памятников, отметил и С. П. Писарев: «В разных местах его (монастыря. — Н. В., П. Р.) на пространстве двух десятин земли около курганов (руин) весною, когда почва бывает обнажена, примечаются остатки каменных фундаментов бывших зданий монастыря».
Но явно не игравший роли княжеской резиденции или замка Борисоглебский монастырь был в XII в. существенным для смоленских князей не только как фамильный «вотч» монастырь, но и как пункт, державший под их контролем выход от Смоленска к Киеву и торговую жизнь смядынской гавани.
После сведений XII в. мы несколько столетий не имеем прямых данных о Борисоглебском соборе. Есть лишь редкие известия о судьбе самого монастыря. Так, в конце XVI в. узнаем об его архимандритах Андреяне (1589 г.) и Феодосии (1598 г.). В 1609 г. польские войска расположились в пригородных монастырях, в том числе в Борисоглебском. В 1633 г. монастырь был передан униатскому архиепископу Льву Кревзе, а по данным инвентаря 1654 г., район Смядыни уже назывался «Жигимонтовой пустошью». Храм Бориса и Глеба еще существовал в 1680 г., когда он упоминается как ориентир при межевом споре, но, видимо, в эту пору он уже стоял в развалинах.
В свое время И. И. Орловский высказал предположение, что использование руин Борисоглебского храма началось при Петре I, когда Смоленск укрепляли в ожидании встречи со шведской армией. Но подлинный разгром развалин начался в конце XVIII в. В 80-х гг. смоленский генерал-губернатор князь Н. В. Репнин разрешил брать в смядынских руинах бут для постройки казенных зданий вокруг нового городского сада — Блонья. Однако и после этого руины Борисоглебского собора были еще достаточно сохранны. Первый описатель смоленских «достопримечательных зданий» П. П. Свиньин, посетивший Смоленск в 1825 г., писал, что старики слободы Чуриловка помнили время, когда руины собора «были еще высоки и внутри их находились каменные столпы». Вскоре развалины ожидал новый удар. В 1833 г. губернатор Н. И. Хмельницкий распорядился брать из руин храмов кирпич и бутовый камень на постройку Смоленско-Московского шоссе. К счастью, до смядынских развалин очередь дошла уже глубокой осенью, а вскоре строительство было прекращено. Руины Борисоглебского монастыря продолжали расхищаться и после этого: «В темные ночи мещане выкапывали отсюда бут, соседние крестьяне-кладоискатели подрывались под фундамент». Но и тогда руины здания при всей их аморфности еще позволяли определить план храма с его четырьмя подкупольными и двумя западными столбами, с тремя полукружиями алтарных апсид, сохранявшихся на высоту до 2.2 м, в то время как сам «курган» достигал высоты около 6.5 м.
Первые археологические раскопки на руинах Борисоглебского собора провёл председатель Московского археологического общества граф А. С. Уваров в 1883 году. В своих заметках, посвящённых этим раскопкам, известный археолог сообщил, что этот храм продолговатый и трёхапсидный, отметил наличие маркировки на плинфе, а также то, что форма кирпичей и характер кладки аналогичны таковым у киевских Золотых ворот. С правой стороны от храма ученый обнаружил следы какой-то пристройки, но ввиду отсутствия времени не смог изучить её подробнее. По мнению других исследователей, это могли быть остатки стены южной галереи.
Новый этап в деле изучения остатков Смядынской обители связан со статьёй, опубликованной в Смоленских епархиальных ведомостях С. П. Писаревым по инициативе смоленского епископа Никанора. В этой большой и довольно спорной работе автор доказывал, что в 1191 году князь Давид Ростиславич на самом деле перенёс из Вышгорода на Смядынь не гробы Бориса и Глеба, а их мощи, которые якобы были положены в Борисоглебском соборе. При таком предположении мысль о восстановлении древнего монастыря обрела религиозную мотивировку и основание.
Идея была подхвачена вяземским священником П. Троицким, задумавшим создать здесь женский монастырь, поставив на фундаменте древнего Борисоглебского собора новую деревянную церковь. После того как в 1907 году земля Смядынской обители была выкуплена, и руководимые Троицким сёстры начали расчистку фундамента храма в надежде найти в них мощи святых Бориса и Глеба, обеспокоенное этими непрофессиональными работами Московское археологическое общество отправило в Смоленск специальную комиссию в составе Н. В. Никитина и архитектора В. А. Попова. По мнению комиссии, раскопки производились примитивно и несистемно, руины раскапывались «котлованом» от середины к краям, стены были не расчищены. Посетивший в том же году руины Смядынской обители Н. В. Султанов, наоборот, остался доволен результатом работ, которые, по его мнению, «были произведены заботливо и с должной осторожностью, находимые вещи, штукатурка и изразцы тщательно сохранены». В 1908 году Московское археологическое общество приняло решение организовать научные раскопки храма, которое так и осталось нереализованным, но в августе этого же года по поручению общества для контроля над работами место раскопа посетил смоленский историк и археолог И. И. Орловский. По его мнению, собственно археологических раскопок не было, а сёстры просто расчищали руины от щебня и как они считали «мусора», в котором на самом деле было много поливных плиток, обломков фресок и голосников. Орловский вновь настоятельно просил прислать в Смоленск компетентную комиссию для обмера плана и фасадов здания, установления первоначального его вида, изучения всех археологических находок, а также обнаруженных погребений у западной стены храма. Комиссия в составе В. А. Попова, А. М. Гуржеенко и В. В. Шейнмана, побывавшая на раскопе 7—8 сентября 1908 года, «…определила подробно все размеры храма и составила план его…», а также исследовала два погребения у южной стены.
23 сентября на Смядынь прибыл известный археолог и архитектор-реставратор Д. В. Милеев, исследовавший очертания оснований южной и северной стен галереи. Однако от его работ не сохранилось никаких научных материалов, кроме серии фотографий руин монастыря, хранившихся в архиве Ленинградского отделения Института археологии Академии наук.
После раскопок 1908 года руины собора остались не засыпанными и частично были разобраны населением на кирпич, а частично заплыли землёй. Контрольные раскопки Борисоглебского храма производились в советское время: в 1949 году И. Д. Белогорцевым с целью проверки опубликованного плана собора, а также в 1972 и 1974 годах с целью уточнения некоторых технических вопросов и хронологии частей здания.
В настоящее время на месте монастыря сохранились только остатки каменных фундаментов. В 1991 году был установлен памятный знак — камень с высеченным на нём крестом и текстом, повествующим о мученической кончине святого князя Глеба.
В сентябре 2013 года на Смядыни был открыт деревянный храм святых Бориса и Глеба.
Н.Н. Воронин, П.А. Раппопорт «Зодчество Смоленска XII-XIII вв.» Ленинград, «Наука», Ленинградское отделение, 1979 г.http://nasledie.admin-smolensk.ru/utrachennoe-nasledie/borisoglebskij-smyadynskij-monastyr-12-17-vv/sobor-borisoglebskogo-monastyrya-na-smyadyni-1145-g-xvii-v-n-n-voronin-p-a-rappoport1/
Смядынский Борисоглебский монастырь кроме «великой церкви» — Борисоглебского собора имел вторую, малую церковь — Васильевскую. О ее дате мы можем судить по отрывочным и испорченным письменным источникам. Краткая летописная справка в сборнике киевского Михаило-Златоверхого монастыря дает фантастическую дату — 1238 г., но все же относит сооружение церкви Василия к строительству Давида Ростиславича (1180-1197), связывая постройку с перенесением Давидом из Вышгорода ветхих гробов Бориса и Глеба, что произошло в 1191 г. Этим актом князь Давид делал Смядынь важнейшим культовым центром — как бы «вторым Вышгородом». Около 1191 г. и была построена смядынская малая церковь, посвященная Василию, в память вышгородской малой церкви Василия, рядом с которой были первоначально погребены Борис и Глеб. Весьма вероятно, что каменному храму Василия предшествовала деревянная церковь, отмечавшая место убийства Глеба.
При наличии указанной выше относительно точной даты (незадолго до 1191 г.) исследователи все же колебались в определении времени постройки памятника. Так, сам И.И. Орловский, вложивший много труда и остроумия в анализ впервые введенных им письменных источников, относил церковь Василия к 1188 г. Следом за ним эту датировку принял Н.И. Брунов. Н.Н. Щекотихин, считавший малую церковь Смядынского монастыря Борисоглебской, переносил ее летописную дату (1145) на церковь Василия. И.Д. Белогорцев датировал памятник 1184 г. Мнение М.К. Каргера о времени возведения памятника как бы двоится. С одной стороны он полагает, что церковь Василия, близкая по своим формам к храмам Петра и Павла и Ивана Богослова, вместе с ними относится «к концу третьей или началу последней четверти XII столетия» (т.е., видимо, к 70-м гг.), но на той же странице утверждает, что данный тип храма «был, по-видимому, наиболее распространенным и характерным для смоленского зодчества конца XII — начала XIII в.».
О судьбе Васильевской церкви вплоть до XVII в. сведений не имеется. Она была цела еще в 1634 г., когда ее зарисовал Иоанн Плейтнер, готовивший материалы для исполненного В. Гондиусом гравированного плана Смоленска. Здесь здание уже несет следы серьезных переделок позднейшего времени (луковичная глава на граненом барабане). Кроме того, храм лишен кровли и на его сводах угнездилась буйная растительность. Видимо, в частности, в связи с этим здание вскоре разрушилось и в его руинах, как в «святом месте», начались захоронения. Еще в начале XIX в. первый описатель смоленских «достопримечательных зданий» П.П. Свиньин отметил на Смядыни «развалины двух каменных церквей из тонкого кирпича». Холм руин церкви Василия лежал на расстоянии около 130 м к северу от Борисоглебского собора и в 15 м от русла речки Смядыни или залива Днепра: примерно в 10 м от северной стены церкви Василия начинался спуск в пойменную долину.
Начало разрушению развалин смядынских храмов положили, как мы знаем, смоленские градоначальники — в конце XVIII в. князь Н.Д. Репнин, а потом, в 1833 г., губернатор Н.И. Хмельницкий. Однако смядынские «курганы» уцелели. В 1883 г. граф А.С. Уваров, изучавший руины Борисоглебского храма, «попробовал раскапывать немного сверху и другой курган», т.е. руины церкви Василия, но, видимо, оставил эту затею. Наконец, в сентябре 1909 г. раскопки храма провела Смоленская ученая архивная комиссия. Раскопками руководил ее председатель, известный фотограф-археолог И. Ф. Боршевский.
Ценным источником для суждения о внешнем облике храма Василия является его весьма приблизительное изображение на гравюре В. Гондиуса. Трудно сказать, какой стороной обращено здание к зрителю. Если судить по Успенскому собору, то рисовальщик смотрел на город с северо-востока. Однако у церкви Василия на гравюре не показаны апсиды, равно как отсутствуют и фасадные полуколонны и портал. Граненая форма барабана главы и луковичная форма последней (если они реальны), вероятно, являются, как говорилось выше, результатом каких-то позднейших переделок. Самое существенное в данном условном рисунке — это ясно показанное на левом фасаде его трехлопастное завершение, которое изображено Гондиусом еще раз лишь у близкой сверстницы храма Василия — церкви архангела Михаила, сохранившей в позднейшей переделке трехлопастный верх до нашего времени. Нельзя ручаться за реальность формы окон на левом фасаде, но любопытно, что они, как бы отвечая динамике трифолия фасада, поставлены так, что среднее окно выше боковых. Эти наблюдения подводят нас к подтверждению поздней даты церкви Василия (около 1191 г.).
Васильевскую церковь роднит с памятниками смоленского зодчества конца XII в., в частности с храмом на Протоке и на Воскресенской горе и ряд совпадений отдельных технических подробностей. Такова подвеска дверных полотнищ на подпяточных блоках красного песчаника с крюками; устройство в закрестье северо-восточного столба каменного ящика или «чаши»; деревянная алтарная преграда; сходство системы и приемов росписи и т.д. Все это окончательно упрочивает вывод о постройке церкви Василия около 1191 г. В высшей степени интересно, что строители и заказчик сделали все возможное, чтобы согласовать ее формы с соседними зданиями. Строгий Борисоглебский собор продиктовал обращение к образцам первого периода смоленского зодчества — храмам Петра и Павла, Ивана Богослова с их суровой массивностью и сильным членением фасадов лопатками с полуколоннами. В этом храм Василия явно вторил монастырскому собору, связываясь с ним в целостный архитектурный комплекс. Правда, внутри он был иным — не имел настенных лопаток и хор. Его пространство было единым. Еще более знаменательна увязка лежавшего в низинной пойме малого монастырского храма с господствующей в широком ландшафте величественной церковью архангела Михаила, стоявшей на холме близ двора князя Давида Ростиславича. Церковь Василия вторила ее динамической композиции трехлопастным венчанием фасадов и, может быть, поднятой на постамент главой. Оба храма строились князем Давидом, по-видимому, более или менее одновременно.
Н.Н. Воронин, П.А. Раппопорт «Зодчество Смоленска XII-XIII вв.» Ленинград, «Наука», Ленинградское отделение, 1979 г.http://nasledie.admin-smolensk.ru/utrachennoe-nasledie/borisoglebskij-smyadynskij-monastyr-12-17-vv/hram-vasiliya-na-smyadyni-kon-xii-v-xvii-v-n-n-voronin-p-a-rappoport1/
Недалеко от современного храма, на западе, в расстоянии около километра, при устье реки Смядыни находится святой колодец. На этом месте, по свидетельствам летописи, в 1015 году от рук посланных Святополком людей принял мученическую кончину князь Глеб. В 2013 году рядом был освящён небольшой Борисоглебский храм.
Из буклета: «Смоленские Святыни». — Смоленск; издательство «Свиток», 2016
