Штурм Екатеринодара и смерть полковника Неженцева.
С рассветом 11-го апреля ожесточенная перестрелка возобновилась, хотя назвать перестрелкой это было нельзя. Красные без передышки вели шквальный огонь по позициям 2-й пехотной бригады, на что партизаны и корниловцы отвечали редкими выстрелами, патронов было крайне мало, а малочисленная артиллерия Добровольческой армии могла делать по той же причине не более 9-и выстрелов в час.
Большевики же выдвинув вперед все три бронепоезда и несколько десятков орудий, выпускали в час свыше пятисот снарядов, пытаясь сравнять с землей позиции белогвардейцев.
Рано утром партизаны и пластунский батальон предприняли еще одну попытку перейти в атаку и захватить артиллерийские склады красных. В этот момент одна из гранат 2-й Отдельной батареи радовалась прямо перед позициями противника. Писарев воспользовался замешательством большевиков и повел свои поредевшие цепи в атаку, однако пройдя несколько сотен метров, наткнулся на ураганный огонь красных, которые оправились от первоначального шока и встретили залпами, атакующих партизан. Полковник Писарев был тяжело ранен в ногу, а цепям пришлось отойти обратно к ферме.
Впрочем, вскоре пришла и позитивная новость — утром 11-го апреля обоз и 1-я пехотная бригада генерала Маркова наконец-то завершили переправу. Обоз под прикрытием Чехословацкого батальона капитана Неметчика расположился в станице Елизаветинской, а штаб Добровольческой армии во главе с командующим направился на ферму, которую контролировали партизаны и пластуны Писарева.
К тому моменту сражение вновь закипело по всему фронту, артиллерия красных уже основательно пристрелялась и теперь засыпала ферму градом шрапнели и гранат. Не смотря на это, генерал Корнилов отказался подобрать более безопасное место. А прибывший в штаб генерал Марков все время в своем лихом стиле ворчал и рвался в бой. Встретив Романовского, он разразился тирадой:
— Чёрт знает что! Раздёргали мой Кубанский полк, а меня вместо инвалидной коляски к обозу пришили. Пустили бы сразу со всей бригадой, я бы уже давно был бы в Екатеринодаре!
В ответ Романовский улыбнулся и сказал:
— Не горюй, Сережа. Никуда от тебя Екатеринодар не уйдет.
А тем временем на позициях Корниловского полка творился настоящий ад. Большевики почти в упор в лоб и с первого фланга от артиллерийских казарм расстреливали корниловцев, которые залегли прямо на открытой местности, не имея возможности укрыться. Выкопанные руками мелкие окопчики не спасали от шрапнели и пуль. Несколько раз Неженцев поднимал полк в атаку, но преодолеть завесу свинца было просто не возможно. К тому же в предыдущих боях полк понес серьезные потери и был пополнен еще не обстрелянными кубанскими казаками, которые попав в такую мясорубку, местами откровенно растерялись. Опытные корниловцы увлекали их за собой личным примером и гибли под губительным огнем. Положение было тяжелое и требовалось срочно предпринимать меры.
Раненный накануне, генерал Казанович (у него было перебито плечо, за храбрость и решительность его прозвали тараном армии) оставался в строю, мужественно руководя действиями своего полка и приданных ему пластунов, однако он ничего не мог поделать на своем направлении без поддержки артиллерии. Богаевский по большому счету также ничем не мог ему помочь, он делал все, что было в его силах. Решающая атака на артиллерийские казармы была назначена на три часа дня, однако партизанам не пришлось атаковать. В полдень генерал Марков наконец-то получил приказ выдвинуться на позиции Партизанского полка и сменив его, выбить красных из артиллерийских казарм.
Его бригада походным порядком приближалась к передовой, людям даже не удалось отдохнуть после несения охраны на противоположном берегу и длительной переправы. Впереди шел Офицерский полк под командованием Боровского, дальше Инженерная рота полковника Банина и остатки раздерганного накануне по всему фронту 1-го Кубанского полка Туруненберга. Вместе с ними на смену партизанам шел 1-й взвод артиллерийской батареи подполковника Миончинского, а 2-й взвод расположился на берегу, прикрывая станицу Елизаветинскую от возможного появления речного десанта.
В час дня на позиции Партизанского полка прибыл в сопровождении своего штаба генерал Марков. Он передал Казановичу приказ командующего о смене частей, после чего партизанам предписывалось сосредоточиться на участке 2-й пехотной бригады и объединив усилия с Корниловским полком, вместе атаковать район старого кладбища. Сама же 1-я пехотная бригада должна была очистить от красных артиллерийские казармы, а затем клином ворваться в город и дойти до Сенной площади. Общая атака по всему фронту была назначена на пять часов вечера. До этого времени части должны были передислоцироваться и подготовиться к броску, а сделать это в условиях постоянного обстрела было крайне сложно. Больше часа заняла смена партизан на офицерские батальоны.
К тому моменту основательно потрепанный Партизанский полк общей численностью не превышал три-четыре сотни, так 2-й батальон насчитывал всего 150 человек. Одновременно с партизанами на помощь корниловцам двигались две сотни кубанских казаков из станицы Елизаветинской, в основном это были совсем еще не опытные молодые казаки, которые попав под жестокий обстрел, залегли.
Увидев издали лежащие цепи, генерал Казанович не обращая внимания на стрельбу, устремился к ним, поднял и вместе со своими поредевшими двумя батальона привел на соединение с Корниловским полком, который расположился у самого кургана. За пол дня корниловцам не удалось продвинутся вперед. Более того, они едва сдерживали натиск красных, героически отражая атаки свежих отрядов.
Генерал нашел Неженцева, стоящим на самой вершине кургана. Молодой и худой Митрофан Осипович всматривался в даль. Рядом с ним падали раненные и убитые, взрывом снаряда был разорван на куски один из ординарцев. Казанович поздоровался с ним и предложил перейти на более закрытую позицию, но получил отказ. В этом был весь Неженцев, он словно не имея инстинкта самосохранения, шел туда, где было опаснее. Полковник считал, что он и его штаб должны находиться на виду у залегших цепей, чтобы никто не мог усомниться в готовности самопожертвования и своим примером психологически зажигал окружающих, вселяя уверенность в победу. Казанович передал ему приказ Корнилова, в ответ полковник улыбнулся, атака была ему куда более по душе, чем позиционный бой.
Первыми бросились в атаку на артиллерийские казармы, заскучавшие без сражения роты Офицерского полка генерала Боровского. Вел их лично генерал Марков, находившийся в тот момент среди цепей 5-й роты, состоявшей из юнкеров бывшего Юнкерского батальона и атаковавшей в лоб позиции красных.
Одновременно с началом артиллерийского обстрела 1-м взводом 1-й Отдельной батареи подполковника Миончинского, генерал Марков бросился вперед и увлекая цепи своим примером, закричал:
— Друзья, в атаку! Вперед!
И обгоняя друг друга, роты рванулись вперед. С правого фланга на артиллерийские склады двигались 1-я и 2-я роты Офицерского полка под руководством командира 1-го батальона полковника Дорошевича. 5-я рота, как я уже выше отметил, атаковала в лоб, а оставшиеся 3-я и 6-я роты находились в резерве.
Поддерживали атаку меткими выстрелами орудия штабс-капитана Шперлинга и поручика Казанли, прижавшие Ейский полк противника к земле. Руководил обстрелом сам подполковник Миончинский.
Большевики даже не сразу поняли, что произошло и первые несколько сотен метров добровольцы преодолели беспрепятственно и только потом были встречены сильным огнем. Не выдержав огня, 5-я рота на мгновение залегла, но была поднята окриком:
— Вперед! Еще немного и казармы наши!
Это был генерал Марков. Зажав в левой руке свое знаменитую белую папаху, с наганом в правой руке он бежал в атаку впереди всех, а за ним поднялись и замявшиеся цепи. Большевики бросая оружие, бросились бежать. Переколов отставших матросов и краснобандитов из Ейского полка, офицеры и юнкера начала стрелять в спины бегущим. Тут же прапорщик Гольдшмидт лег за брошенный красными пулемет и открыл меткий огонь по его бывших хозяевам, однако вскоре все смешалось, офицерские роты продолжали преследовать противника и поэтому стрелять вдогонку стало невозможно.
Тем временем забросав трофейными гранатами большевиков, засевших в ближайших зданиях, 5-я рота во главе с Сергеем Леонидовичем вышла на окраину Екатеринодара, до улиц которого оставалось всего несколько сотен метров. Добровольцы даже попытались отбить у красных их батарею, но из-за сильного огня были вынуждены отказаться от этой идеи. Офицерский полк продолжал теснить противника, но атаки 2-й пехотной бригады почему-то еще не было. Таким образом левый фланг со стороны корниловцев оголялся, что делало невозможным дальнейшее продвижение вглубь города.
Генерал Марков послал полковнику Неженцеву просьбу о немедленной атаке, но ее доставление заняло слишком много времени. Двое офицеров из команды связи были убиты, не дойдя до расположения 2-й пехотной бригады, лишь все тот же прапорщик Гольдшмидт смог добраться и передать распоряжение Сергея Леонидовича.
Уже вечером узнав об успешном наступлении Офицерского полка, Неженцев поднял в атаку свой поредевший Корниловский полк и 1-й батальон Партизанского полка, но встреченные шквальным огнем, цепи снова залегли. Полковник стоя на кургане, хорошо видел происходящее внизу. Тогда он решительной походкой сбежал к лежащим цепям и увлекая их за собой, бросился в атаку с криком:
— Корниловцы, вперед!
В следующую секунду Митрофан Осипович Неженцев рухнул на землю, получив тяжелое пулевое ранение в голову. Превозмогая сильную боль, он поднялся, сделал еще несколько шагов и упал снова, на этот раз он уже не мог встать — вторя пуля сразила его наповал. Потрясенные смерть любимого командира, корниловцы сгрудились вокруг его тела.
Одновременно к оврагу подошел 2-й Партизанский батальон во главе с Казановичем. Генерал издалека увидел лежащее на земле тело полковника. На его груди тускло блестел Георгиевский орден, а ветер колыхал короткие волосы погибшего. Даже сейчас он был по прежнему прекрасен в своем смертельном спокойствии. Казанович подошел к нему и перекрестился, но времени на задержку не было. Собрав сотню елизаветинских казаков, он повел их и партизан.
Решительным ударом Казанович опрокинул красных и ворвался на окраину. В своем распоряжении он имел всего сотню кубанцев, 2-й партизанский батальон и 1-ю сотню батальона капитана Курочкин, оставшегося на участке корниловцев. Однако на подступах к Екатеринодару противник не выдержал яростного напора отчаянной горки людей и без оглядки бежал в направлении центра города.
Все произошло настолько стремительно, что продвигаясь вперед, генерал теперь в серьез опасался, как бы не оказаться обстрелянным своими же. Поэтому он все время выкрикивал:
— Партизаны, за мной! Партизаны, вперед!
Вскоре его части поравнялись с левым флангом Офицерского полка, которым руководил помощник командира полка полковник Александр Павлович Кутепов. Услышав Казановича, он спросил:
— Что за партизаны?
— Партизанский полк, здесь генерал.
Ответили ему из цепей. К тому времени уже начинало смеркаться и вдалеке уже трудно было что-то различить. Маркова на левом фланге не оказалось, он был на противоположном фланге, поэтому вопрос относительно дельнейшего взаимодействия генерал Казанович решал с полковником Кутеповым, который пообещал поддержать партизан после того, как они прорвутся в город.
Генерал Казанович собрав вокруг себя елизаветинцев и остатки своего полка, за исключением двух сотен 1-го батальона, которые под командованием капитана Курочкина сражались вместе с обескровленным Корниловским полком. Вперед шли партизаны, позади кубанцы. Уже поздним вечером они с ходу ворвались в город, опрокинув большевицкие отряды, которые после непродолжительной перестрелки вновь бежали. Небольшой, можно сказать, сводный отряд Казановича численности не больше 250-и человек дошел до центра Екатеринодара, так и не встретив серьезного сопротивления. Добровольцы продвигались к центру города без выстрелов, большевики даже не могли подумать, что это белые и тут же падали заколотые штыками партизан и казаков, таким образом было уничтожено несколько десятков красных. Их стаскивали с коней и бесшумно расправлялись.
Параллельно Корниловский полк попытался перейти в наступление и поддержать общую линию фронта, однако снова был встречен убийственным огнем. После гибели Неженцева командованием полком принял на себя заместитель командира полка и командир 1-го Корниловского батальона полковник Индейкин.
Тело мертвого командира было вынесено на вершину кургана, а полковник Индейкин поднял поредевшие цепи корниловцев в героическую и безнадежную атаку, пытаясь отбросить противника и на его плечах ворваться в город. Он едва успел сделать несколько шагов, как получив тяжелое ранение, упал на землю. Красные начали теснить замявшихся корниловцев, чей состав уже в основном состоял из недавно прибывших кубанских казаков и остатков киевских юнкеров.
Положение сложилось отчаянное, оно грозило полным уничтожением полка. Раненный Индейкин остался лежать чуть впереди цепей, которые не смотря на героическую стойкость, потеряв командира, все же начали пятиться обратно. Видя это, капитан Василий Курочкин поднял в отчаянную атаку две сотни своего партизанского батальона. Вслед за ним бросились вперед и корниловцы. Положение было спасено и полностью восстановлено, красные понеся чувствительные потери, откатились обратно, а полковник Индейкин вместе с остальными раненными был вынесен из под шквального огня.
Однако в этой атаке погиб ее главный герой — Василий Курочкин, он шел впереди атакующих цепей и первым врубился в ряды противника. Это был героический молодой человек, ему не было еще и тридцати лет. Точных данных о его возрасте нет, но скорее всего ему было примерно 25 лет. Василий Курочкин был донским казаком, сражался в годы Первой Мировой войны, а затем после октябрьского переворота один из первых откликнулся на призыв атамана Каледина защитить свободу Донского края. Вместе с есаулом Чернецовым он приступил к формированию партизанского отряда, занимая в дальнейшем должность помощника командира отряда. Это были славные и одновременно страшные для донского казачества и всей России дни. Оставшись почти наедине с толпами большевиков, партизаны Чернецова сражались по всему краю, громя многочисленные отряды противника. Я сейчас не буду все подробно описывать, так как выше уже это изложено. Скажу только то, что Василий Курочкин был истинным примером настоящего казака и офицера. Он не боялся смерти и никогда не кланялся пулям, его лихость была известна всей Добровольческой армии, а после его смерти Партизанский полк еще долго оплакивал своего славного сына. В том числе генерал Богаевский, близко знавший Курочкина, назвал его гибель невосполнимой потерей для Партизанского полка.
После этой атаки красные до утра так и не оправились. Откатившись назад, они весь вечер вели прицельный огонь по расположению корниловцев, но больше не предпринимали масштабных попыток разгромить полк, а все неуверенные атаки многочисленных сил противника были успешно отбиты. Вести же дальнейшее наступление полк по объективным причинам не мог, не было ни сил, ни людей.
Тем временем генерал Богаевский объехал позиции своей бригады, которая понеся тяжелые потери, все же удержалась на позициях. Его взору предстала страшная картина, большинство корниловцев и партизан были переранены или убиты, остальные мужественно отражали натиск противника, который уже ночью стал ослабевать, а сестры милосердия вместе с офицерами ползали впереди позиций, вытаскивая еще многочисленных раненных, особенно в этом деле отличились сестры-ростовчанки Таня и Вера, известные многим по книге Романа Гуля и других воспоминаниях первопоходников.
Богаевский чуть ли не ползком, на ощупь в полной темноте добрался да штаба полка, оборудованного прямо в небольшом окопчике на кургане. Здесь он увидел тело убитого полковника Неженцева, которое лежало прямо в на земле. Также генерал узнал о тяжелом ранении полковника Индейкина и героической смерти капитан Курочкина, что особенно огорчило Африкан Петровича.
Не смог повести наступление на своем участке и полковник Кутепов. Да, здесь потерь было намного меньше, но за вечер люди настолько перемешались и устали, что собрать их в темноте и поднять в атаку было практически невозможно, в результате чего отряд Казановича оказался в Екатеринодаре единственной добровольческой частью. Обо всем этом Казанович не знал и знать не мог, так как связь с корниловцами и марковцами была потеряна, восстановить ее оказалось невозможно. Таким образом генерал не смог передать приказ корниловцам и двум сотням 1-го партизанского батальона идти в его район, а не на старое кладбище, как планировалось раньше. Однако корниловцы вообще никуда пойти не смогли, а Казанович даже не знал, что и передавать приказ некому, полковник Индейкин был тяжело ранен, а капитан Курочкин убит. Напрасно он ожидал подхода остальных частей добровольцев, нарезая круги по улицам Екатеринодара и уничтожая заплутавших большевиков.
На противоположном конце города также было уже тихо, конница Эрдели после первоначально успешного боя оставшись без поддержки, была вынуждена отступить обратно к Садам в предместье Екатеринодара, расположившись там на ночлег до дальнейших приказаний.
Вскоре Казанович вышел к Офицерской улице, где были расположены полковые казармы еще дореволюционных времен. Там он обнаружил, что под арестом находятся 900 пленных австрийцев, но решил пока не вмешиваться и приказал караулу продолжать их охранять. Тогда он даже не мог представить, что город взять не удастся, поэтому и не стал сразу проверять арестованных на предмет нахождения среди них чехословаков, которых можно было забрать в Чехословацкий батальон капитана Неметчика. Позже генерала за это упрекали, но кто же мог знать, что близкая победа так и не будет достигнута, а город после стольких кровопролитных боев останется в руках красных. Пока же отряд дошел до самого центра Екатеринодара и оказался у Сенной площади, куда должны были подойти офицерские роты, но и там никого не встретил. В надежде, что Кутепов все же удалось прорваться, он приказал во избежания столкновения со своими громко кричать:
— Ура генералу Корнилову!
Однако на крики никто так и не ответил. Казанович не знал, почему замолчало орудие из батареи Миончинского, ошибочно полагая, что 1-я бригада ворвалась в город, но это было не так. На Сенной площади генерал разделил свой и без того маленький отряд на две части, у него было всего два пулемета, в результате первая половина отряда вместе со станковым пулеметом «Максим» осталась на пересечении улиц Ярмарочной и Медведовской, а вторая половина с ручным пулеметом «Кольт» расположилась на юго-западном конце площади. Здесь и было решено дожидаться подхода своих, попутно партизаны и кубанцы подкрепились, забрав хлеб с повозок красных, но при этом телеги с раненными добровольцы безприпятственно пропустили, в этом плане белые в отличии от красных соблюдали правила войны.
Уже светало, когда было решено послать вперед и по сторонам разъезды на трофейных лошадях. Руководил разведкой адъютант Казановича сотник Хоперский — донской казак китайского происхождения, его подобрали на русско-японской войне и привезли на Дон, воспитав в традициях казачества. Вскоре сотник вернулся и сообщил о том, что добровольцев нигде нет, ему же удалось беспрепятственно совершить разведку только благодаря азиатской внешности, красные даже представить не могли, что в Добровольческой армии есть китаец, так как китайские наемники воевали за них. По дороге Хоперский расспрашивал встречавшихся большевиков о ситуации в городе, они ему отвечали, что ходит слух о том, что якобы в город ворвались «кадеты», так они называли белых, но это не правда и слухи, распускаемые паникерами. Красные тоже интересовались о стрельбе в тылу, на что сотник успокаивал их, говоря, что все тихо и никаких «кадетов» действительно нет.
Стало ясно, что ждать дальше своих не имеет смысла, с наступлением утра большевики обнаружат их пребывание в городе и тогда шансов на прорыв к своим уже не будет. Уже вовсю светало, когда Казанович приказал объединив, разделенный на две части отряд, приказал построиться и возвращаться к своим. В авангарде отряда выставив вперед пулеметы, шли партизаны, позади двигались кубанцы и обоз из отбитых у красных подвод, на которых добровольцы везли боеприпасы и хлеб. Казанович распорядился называться себя Кавказским отрядом, шедшим на позиции к окраине города.
Люди были измучены и перепачканы после предыдущих боев, одеты они были в различную форму и красные беспрепятственно пропускали добровольцев, принимая их за своих. Так не вызывая никаких подозрений, они добрались до окраины города и только там изумленные красные спросили
— Вы куда? Там уже кадеты!
— Их то нам и надо.
Ответил один из партизан, но даже то не насторожило красных, которые к тому моменту мирно беседуя с добровольцами, настолько смешались, что даже пришлось отказаться от идеи короткой и внезапной штыковой схватки. Отряд Казановича спокойно вышел из Екатеринодара. Только увидев подводы, большевики опомнились и открыли огонь, но было уже поздно, отряд прорвался и ушел к своим.
В артиллерийских казармах его встретил полковник Кутепов, выразивший свои извинения за неудачную попытку марковцев оказать помощь его отряду. Впрочем, этому была масса объективных причин даже помимо выше изложенных, стоит учитывать и то, что шел отряд в основном без выстрелов, из чего можно было сделать вывод, что атака не удалась. Вскоре прибыл и генерал Марков, оказалось, что он ничего даже не знал о рейде до того момента, как его по телефону попросили передать командующему донесение о рейде. Сергей Леонидович очень жалел, что не знал ничего о рейде, он то точно ворвался бы в Екатеринодар в этом случае. Марков предложил еще раз атаковать, но время было уже упущено и от идеи неожиданного прорыва пришлось отказаться.
Генерал Корнилов, узнав о ночном рейде, приказал вывести остатки полка с передовой и прибыть к нему на ферму для отдыха.
Вскоре Казанович встретился с командующим и начальником штаба Романовским. Он привел с собой всего порядка трехсот бойцов — это было все, что осталось от 800 партизан, первоначально шедших на штурм города. Партизанский полк был настолько обескровлен, что по своему составу был похож скорее на маленький израненный отряд. Он лишился обоих батальонных командиров, которые были сражены в бою, также был тяжело ранен в ногу помощник командира полка полковник Писарев, которого доставили на санитарной двуколке в Елизаветинскую. Таким образом за два дня сражения полк потерял порядка пятисот человек убитыми и раненными. Разумеется: что потери большевиков превышали в десятки раз, но при их численности это не ощущалось, а вот у добровольцев каждый человек был на счету, а тут они лишились лучших. Было шесть часов утра, когда сестры милосердия и помогавшие им офицеры, собрали убитых по всему фронту, они вынесли всех, кого смогли.
Теперь полные убитых телеги стояли у штаба Добровольческой армии. Осунувшийся, бледный и похудевший генерал Корнилов прощался с ними. Особенно тяжелым было прощание с полковником Неженцевым. Лавр Георгиевич как-то по-старчески наклонился над ним, из глаз боевого генерала, прошедшего все, что только можно было встретить в земной жизни, полились слезы. Он по-отцовски он провожал в последний путь своего боевого друга и соратника. Все знали про их дружеские отношения. Митрофан Осипович был верен Корнилову как никто другой, это он среди всеобщего предательства и трусости первым пожелал сформировать Корниловский ударный полк, это он был готов до конца идти за Лавром Георгиевичем и вот его не стало. Было Неженцеву всего 32 года.
Потрясенный его смертью, Корнилов все время повторял:
— Неженцев убит, какая потеря…
В его голосе играли нотки безнадежности, а на лице пролегла складка особенной гречи, но не стоит думать, что генерал перестал верить в победу. Нет, такие как Корнилов никогда не опускали руки, он скорее был готов пустить себе пулю в лоб, чем прекратить штурм, о чем позже вспоминал генерал Деникин.
Здесь же на подводе лежал капитан Курочкин, даже после смерти он был прекрасен, а неподалеку среди убитых партизан лежало тело юной сестры милосердия Вавочки Грековой — дочери супруги донского полковника Грекова от первого брака. Она была еще совсем девочкой, когда ушла вместе со всеми в Ледяной поход. Не зная страха, она появлялась в самых опасных местах, перевязывала раненных и просто подбадривала партизан, которые воодушевленные примером молоденькой девушки, не кланялись пулям. Выше я целиком вставил в свою книгу фрагмент из воспоминаний генерала Богаевского, рассказывавший о их последней прижизненной встречи с этой храброй девушкой. Она была убита по пути к залегшим цепям партизан. Стремясь помочь раненным, Вавочка Грекова даже не думала о себе. Ее так и нашли в чистом поле с зажатой в руках самодельной куколкой, подаренной одним из офицеров полка. К моменту обнаружения она была уже мертва, а спокойная улыбка украшала ее застывшее лицо. Партизаны долго не могли поверить в это, она так и осталась в их памяти вечно живым жизнерадостным и милым ребенком, любящим пошалить в смертельной опасности.
По результатам второго дня сражения за Екатеринодар достигнуть поставленной задачи не удалось, город по прежнему оставался в руках красных. Эредли пришлось на своем направлении отступить обратно к Садам. Марков со своей относительно свежей 1-й пехотной бригадой вначале успешно атаковал, но оставшись без поддержки обескровленных корниловцев и партизан, был вынужден остановиться, больше в этот вечер ему было уже не суждено продвинуться вперед, он отошел в предместье города и закрепился там, контролируя артиллерийские казармы. Больше остальных досталось 2-й пехотной бригаде, которая за два боев понесла тяжелейшие потери и представляла из себя одну сплошную рану, тем не менее корниловцы в тяжелейших условиях смогли удержаться на позициях, потеряв при этом своего командира полковника Неженцева убитым и его помощника Индейкина — раненным.
Тем не менее, боевой дух армии был высок, люди верили в своего командующего, верили в победу. При этом помимо героизма юнкеров и офицеров хочется отметить подвиг простых сестер милосердия, рискуя своей жизнью, спасших от жестокой расправы не один десяток раненных. Позже уже находясь в эмиграции, Вера Васильева-Левитова вспоминала о той страшной ночи, когда добровольцы подсчитывая потери, пытались спасти еще живых раненных:
«В наступившей темноте доктор Крошечкин и она с сестрой Таней, отправив очередной обоз с ранеными, пошли на хорошо им знакомые позиции полка. Раненые оказались настолько разбросанными в сторону красных, что они, подойдя к группе каких-то солдат, сразу узнали в них красноармейцев, которые тоже взяли их под подозрение и со штыками наперевес окружили их.
Доктор стал уверять их, что они из их санитарного отряда, а сам, подмигнув сестрам, выхватил из кармана револьвер и, отстреливаясь, они бросились бежать. Ночь спасла их, но доктору Крошечкину красные все же раздробили пулей предплечье. По возвращении из похода он скончался от этой раны в Новочеркасске. Две же сестры, не найдя никого на позициях, пошли на молочную ферму, где был штаб Армии, и им удалось сообщить о положении полка генералу Корнилову, которого они видели тоже в последний раз.»
А у тех, кого вытащить из под носа у красных не удалось — судьба оказать страшной. Дело в том, что во время многочисленных атак раненные падали прямо в поле и оставались лежать, вытащить их под убийственным огнем противника была невозможно, поэтому сестры милосердия прятали их под стогами сена, а ночью большевики подобравшись поближе, сожгли всех раненных заживо. Новая власть отменила все человеческие понятия, все правила войны, осталась только звериная злоба.
Всю ночь подтянув значительное подкрепления и тяжелые орудия, большевики расстреливали позиции Добровольческой армии, не умолкая ни на минуту. Боевые офицеры, прошедшие две войны, ужасались, рассказывая, что нигде раньше им не приходилось видеть такого плотного огня. Поредевшие добровольческие части готовились к третьему дню штурма. Все понимали, что взять город теперь будет крайне сложно, но про отступление никто даже и не думал, да и куда было идти, красные были повсюду. Оставалось только одно — взять Екатеринодар или с честью умереть в бою за него.
Руководитель культурно-исторического проекта «Забытая Россия» Денис Романов.
