«Самозванка». Рассказ Анны Тимиревой
Двадцать второй год. Бутырка, Пугачевская башня: так ее зовут, потому что будто бы сидел в ней Пугачев перед казнью — не ручаюсь за достоверность этой легенды.
Башня круглая, с винтовой лестницей посредине, а камеры на каждом этаже расположены секторами. Весна дружная, теплая, солнце заливает их светом, через решетки окон из нижнего этажа слышно, как поют в два голоса «Уж ты сад ли, мой сад» и «Потеряла я колечко». Поют хорошо, голоса звонкие, верные, молодые. Меня два дня, как привели сюда, никого не знаю, все смутно и непонятно. В камере нас пять женщин самых разных категорий, ничего примечательного — разве моя соседка. Ей лет 20-22, бывшая монашка, маленькая, хрупкая, очень симпатичная, но все у нее — искушение. Она добрая: если видит, что кому-нибудь особенно плохо, подойдет, скажет тихонько: «Давай вместе помолимся». Больше ничего придумать она не умеет, но это у нее от души. На отказ не обидится, отойдет в сторону, сама начнет класть поклоны. Зовут ее Ксения.
— Послушай, Ксения, ну за что ты сюда попала?
— Я-то? Я за самозванство.
— Да какая же ты самозванка?
— Ох, искушение! Ведь не я, меня такой сделали. Меня за великую княжну Татьяну Николаевну выдавали.
— Что?!!
Смотрю с удивлением. А ведь правда: в суховатом профиле, широко расставленных глазах, в манере держать голову есть что-то отдаленно напоминающее фотографии второй дочери Николая II.
— Да расскажи ты толком, Ксения, как же это вышло?
— Так и вышло. Я ведь с детства в монастыре росла, сирота я. Родители мои померли, когда я вовсе маленькая была. Они крестьяне были, деревня наша совсем близко от монастыря. Матушка меня и взяла, и растила. Я и век думала в монастыре остаться. Пострижение-то я не принимала еще. Ну, а вышло-то не так. Монастырь наш прикрыли, и пошли мы кто куда. Конечно, у кого родные, те к родным. А у меня никого нет, одна как перст. Куда деваться? Ходила я, ходила, стучала в дома, просилась на квартиру — не пускают. А платить мне нечем. Совсем я измучилась. Уж к вечеру постучалась я в один дом — отворяет мне хозяйка, пожилая, почтенная такая. «Что надо?» — «Так, мол, и так, пустите ради Христа хоть переночевать, а там я уж как-нибудь буду работу искать», — говорю, а сама плачу. Смотрит она на меня так внимательно: «Входи ради Христа». И очень ко мне вдруг стала ласкова голубушка моя: «Да куда же ты пойдешь на ночь глядя, молоденькая такая? Оставайся хоть насовсем. У меня вот такая же, как ты, дочка была, тебе ровесница, — недавно померла. Вот ты у меня вместо дочки и живи. Дом большой, я одна, уж так-то мне тоскливо». Обрадовалась я: добрая-то какая женщина! И стала я у нее жить. Как-то она и говорит мне: «Смотрю я на тебя — ну точно ты моя дочка. Ее Таней звали, давай я тебя тоже буду Таней звать». Таня так Таня, если ей этого хочется. Я все стараюсь ей по хозяйству помогать — пол помыть, постирать что, на кухне. А она: «Нет, ты, Танечка, не трудись, не надо, я и сама управлюсь». Так мне это совестно было: непривычна я, чтобы за меня делали, в монастыре-то я к работе привыкла, у нас строго — послушание, да и скучно будет. Да ведь хозяйка-то она — ее воля. Только замечаю я, что много что-то народу к ней ходит, все больше женщины. И все что-то приносят: кто молока, кто яиц, кто еще чего, и она с ними в сенях шушукается. А с едой плохо было. Потом введет всех в горницу и зовет меня: «Таня, Танюша, поди-ка сюда». Я приду, поклонюсь гостям, а она: «Вот Бог послал мне дочку Танечку». А гости: «Ах, ах!» И так-то со мной ласковы, и все норовят подарить что-нибудь. Мне невдомек, чего это они, только думаю: до чего же люди добрые! Так время и идет, и ничего-то я не понимаю. Да и то сказать: ведь я к ней прямо из монастыря попала, в миру — как в лесу. Искушение, прости Господи! А потом раз! Забрали и ее и меня, посадили нас порознь, и пошли допросы: что да как, да почему вы Ксения; а зовут вас Татьяна, да кто она вам (это про хозяйку-то). Я все рассказываю, как было, а они смеются: «Ай да великая княжна!» Тут-то я и ахнула. Ведь, скажите на милость, что она, прости Господи, придумала! Будто великой княжне Татьяне Николаевне — это мне удалось бежать и в монастыре скрыться. И будто она меня спасла и приютила до времени. То-то ей все бабы молоко и яйца носили, для великой-то княжны, значит. Вот тебе и дочка Танечка! Заплакала я, а они-то надо мной смеются. Господи, какие хитрые люди-то бывают, подумайте. Вот и сижу теперь. Ох, искушение!
Не скрою, засмеялись и мы, и она вслед за нами, сквозь слезы — без вины виноватая самозванка.
#НаследиеИмперии #история #общество #НИ_лица
