Театр уж полон, ложи блещут…
Российские актеры и режиссеры, драматурги и зрители в дневниках современников
1805 год
Степан Жихарев
20 января/1 февраля. Пятница. Ай-да Freiherr von Steinsberg! Как ухитрился он поставить такую сложную пьесу, какова вторая часть «Русалки», на маленькой сцене демидовского театра, со всеми переменами декораций, полетами, превращениями и бог весть с какими еще затеями, при его ограниченных средствах! Как бы то ни было, «Русалка» прошла весело. Театр ломился от зрителей, несмотря на возвышенные цены: ложа 12 р., кресла 2 р. 50 к., партер 1 р. 50 к., галерея 1р. — дорогонько! […]
1807 год
Степан Жихарев
11/23 апреля 1807. Среда. С нынешнего дня русский театр поступил в казенное ведомство, и в первый раз актеры играли под названием актеров императорских. Давали драму «Бедность и благородство души» и комедию «Слуга двух господ». Каждый из действующих лиц вырос на пол-аршина, кроме Плавильщикова и Сандуновых, которые некогда уже были придворными актерами. Впрочем, как эти господа ни скрывают свое удовольствие, а оно написано на лицах их. Безделица! им зачитают все время бытности их при частном театре для получения пенсионов, но для некоторых других это событие еще важнее: они приобретают желанную букву «г.» к своим фамилиям, и, сколько я заметить мог, Кураев, Волков, Лисицыны и tutti quanti (Все подобные — Авт.) театров Столыпина и кн. Волконского ходят уже с возвышенными главами, а некоторые даже и с отяжелевшими. Лисицын, на радости, беспрестанно пел из какой-то оперы, в которой он играет роль слуги-дурака:
У нас деревня близь Китая,
Где очень, очень много чая!
«Слава богу, что нет рому, — сказал ему Злов, — а то бы ты с чаем-то разом его выпил». Наш Петр Васильевич очень смешон: за словом в карман не полезет.
1814 год
Павел Пущин
12/24 апреля 1814. […] Вечером, по обыкновению, я отправился в театр. Сегодня я был в «Водевиле». Последняя из трех пьес — «Женщины-тираноманки» очень непристойна и вызвала негодование публики. Свистали до крайности, а автор в ярости от такого приема позволил себе оскорбить одного из свистунов, что послужило поводом к страшному скандалу, прекратившемуся только после ареста автора.
1829 год
Дарья Фикельмон
27 августа / 8 сентября 1829. Видела в русском театре представление новой трагедии «Ермак», сугубо патриотической пьесы, вдохновенно сыгранной и воспринятой с воодушевлением и овациями. Множество параллелей с нынешним положением России и с успешным ходом войны с Турцией произвели на публику ожидаемое впечатление. Патриотический порыв, охвативший зрителей, неожиданно обернулся курьезом. Актер Каратыгин, исполнитель главной роли, очень красив. По случайному совпадению в одной из сцен превозносилась красота Ермака, и зал вдруг спонтанно разразился единодушными аплодисментами, которые Каратыгин воспринял как дань восхищенья его красивой внешностью. Мне показалось, что это и льстило ему и удивляло.
1831 год
Александр Никитенко
16/28 февраля 1831. Был в театре на представлении комедии Грибоедова «Горе от ума». Некто остро и справедливо заметил, что в этой пьесе осталось одно только горе: столь искажена она роковым ножом бенкендорфской литературной управы.
Игра артистов также нехороша. Многие, не исключая и В.А. Каратыгина-большого, вовсе не понимают характеров и положений, созданных остроумным и гениальным Грибоедовым.
Эту пьесу играют каждую неделю. Театральная дирекция, говорят, выручает от нее кучу денег. Все места всегда бывают заняты, и уже в два часа накануне представления нельзя достать билета ни в ложи, ни в кресла.
1865 год
Владимир Одоевский
9/21 сентября 1865. В Большом театре с Милютиным и Ани на «Воеводе» Островского. Что за талант и что за неумение распоряжаться своим талантом! Два акта сряду действующие лица дремлют и спят.
1896 год
Софья Смирнова-Сазонова
5/17 декабря 1896. Первое мое знакомство с Комиссаржевской. Она обедает у нас с Аполлонским и Варламовым. Она почему-то боялась меня, сама говорила об этом Наде. Но все обошлось прекрасно. Она очень милый, простой человек. […] Комиссаржевская спела несколько романсов. После утки с капустой это тяжело, но она поет охотно. Когда-то она готовилась в оперу. Училась у отца, который был с нею строг до жестокости. При всех кричал на нее, доводил до слез, потом, бросив ноты, говорил: «Или петь, или реветь». От оперы пришлось отказаться вследствие хронического катара горла.
Алексей Суворин
17/29 октября 1896. Сегодня «Чайка» в Александринском театре. Пьеса не имела успеха. Публика невнимательная, не слушающая, кашляющая, разговаривающая, скучающая. Я давно не видал такого представления. Чехов был удручен. […]
Николай Лейкин
18/30 октября. Сегодня во всех газетах, кроме «Нового времени», торжественно заявляется о провале чеховской «Чайки», прямо торжественно и притом с каким-то особенным злорадством. Точь-в-точь будто поймали волка, который до поимки его задрал много скотины. А уж как допустила подобный тон по отношению к пьесе Чехова «Петербургская газета»,- я просто удивляюсь. Ее театральный рецензент <...> Кугель (Homo novus) просто скачет от радости на столбцах газеты и авторитетно ругается. А Чехов так много когда-то работал в «Петербургской газете», так много поместил там своих талантливых рассказов и, между прочим, свой лучший рассказ «Егерь».
1898 год
Софья Смирнова-Сазонова
18 февраля/2 марта. Первый бенефис Комиссаржевской. Почти 25 лет я вижу Александринскую сцену, такого приема я еще не видала не по шумности своей, а по единодушию. Петербург доказал, что он умеет чествовать своих любимцев.
1901 год
Софья Смирнова-Сазонова
30 января/12 февраля 1901. Бенефис Комиссаржевской прошел с треском и с блеском. Публика любит ее до безумия. При первом выходе ее в раю поднялся вой, прямо звериный вой. Ее засыпали цветами и подарками. Несмотря на запрещение, бросали цветы из литерной ложи на сцену. Корзины подавали из оркестра и носили из-за кулис. […] Из верхних ярусов махали платками. Савина недавно как-то с презрением сказала, что у нее на бенефисе такой публики не бывает: «Моя публика бельем не машет». […]
1902 год
Великий князь Константин Константинович
13 марта 1902. […] Вечером провели время в Михайловском театре, где труппа Московского художественного театра давала «Три сестры» Чехова. Играют превосходно. Пьеса — собственно не пьеса, а так, вырванная из жизни страничка, серая, унылая, безотрадная.
Император Николай II
13/26 марта 1902. […] После обеда поехали в Михайл[овский] театр, где труппа любителей Алексеева играла драму Чехова «Три сестры». Впечатление подавляющее!
1902 год
Софья Смирнова-Сазонова
24 июля/6 августа 1902. Комиссаржевская уходит с казенной сцены. Пока об этом говорили другие, я не верила, но сегодня эту тайну открыла нам Надя. Она давно это знала и молчала. Нынче пришло ей письмо от божественной. […] Комиссаржевская будет ездить по провинции. Антрепренерами ее Ленский и Кручинин. Я все-таки этому не верю, пока не узнаю, что дирекция приняла ее отставку. Комиссаржевская теперь в Железноводске, оттуда поедет к отцу за границу.
1903 год
Борис Лазаревский
[1903 год] Была Пасха, когда приехала труппа Мейерхольда, бывшего актером Московского Художественного театра. Мы с ним близко сошлись. Это воплощенное оскорбленное самолюбие и самое утонченное декадентство. […] Мейерхольд — один из несчастнейших людей. Искренний и истинный служитель искусства, он отбился от Художественного театра, его там заклевали, а сам не поднимется — деньги нужны.
Мейерхольд любит Чехова, и тот его любил, пока Книппер не наговорила вздору <...>
1904 год
Федор Фидлер
1/14 апреля 1904. […] Только что вернулся с премьеры «Вишневого сада». Актеров вызывали после каждого акта лишь по три-четыре раза, под конец — восемь раз. А когда кончился спектакль, автора стало требовать около тридцати голосов. Между тем все места были заняты. Пьесу, таким образом, встретили прохладно.
Во втором ряду сидел Горький (в своем обычном костюме), рядом с ним — его оруженосец Пятницкий; во время антрактов он ни разу не покинул своего кресла. Публика наблюдала за ним в бинокль, он же сидел, не поворачивая головы. Я тоже наблюдал за ним и заметил, что он ни разу не аплодировал. […]
Рашель Хин-Гольдовская
4/17 июля 1904. Чехов умер в Баденвейлере, в Шварцвальде. […] Помню первое представление «Вишневого сада», когда его чествовали. Он, когда его вывели на сцену, имел вид умирающего. Ряд депутаций, венков, речей: весь зрительный зал встал… Как всё это, вероятно, казалось ему ненужным… А тут еще Вл[адимир] И[ванович] Немирович-Данченко, дружески-фамильярно, на весь театр: «Антон Павлыч, сядь, милый, ты устал»… Антон Павлыч нетерпеливо дернул головой и застыл в своей неподвижной позе… А делегаты всё говорили, говорили: Веселовский, Яблочкина, Южин… без конца.
1918 год
Александр Бенуа
22 января 1918. Одно для меня ясно: театр разваливается. На место дельного Мецнера (одного из видных чиновников бывшей Дирекции) воссела какая-то баба в валенках; новоназначенных комиссаров осаждают артисты с разными требованиями, и они никак не могут разобраться в ворохах бумаг и т.д. Хуже всего — самоопределение разных частей всего этого чудесно налаженного внушительного механизма б. Императорских театров…
1921 год
Николай Мендельсон
13/II [1921] Вчера был в Большом Театре на «Борисе Годунове». Спектакль был бесплатный, исключительно для демократической публики. Слушают плоховато, болтают […]
23/III [1921] […] Недавно артисты Малого театра, материальное положение которых очень плохо, устроили кабаре, собрав большие деньги. Южин изображал опереточного короля, Яблочкина со Смольцовым (балетным) танцевала мазурку, по окончании которой унесла партнера под мышкой, и так далее. По словам Тани Михальчи, М.М. Ермолова по этому поводу сказала: «Надо бы плакать о том, что творилось на подмостках Малого Театра, да теперь о стольком плачешь, что слез не хватает». […]
1923 год
Илья Гудков
15 апреля 1923. Воскресенье. Как я видел «Ревизора» в гортеатре г. Малоярославца.
Пришедши на место я купил билет за который с большим сожелением и угрызением совести отдал все свои 7 меллионов. < >
Ровно в 9 часов началось первое действие бессмертного «Ревизора».
Играли эту комедию не так уж знаменито, как-бы [дол]жно, но всетоки довольно типично и интересна, как [и?] следует играть в уездном городе.
Передовать подробно по частям ее не буду т.к. всякий знает и должен знат ее красоту и цель, с которой она написана, но лиш замечу, что особенно рельефно и по возможности отчотливо выделялись типы городничего, то трусливого, то до иронии городого; судьи со ртом в виде дуги, который он так часто и пренебрежительно [от]крывает и пококозывает [пре]зрение к городничему только отнють не заметно; Бобчинского и Добчинского, то [с]порящих и бегающих без [ус]тали и т.д. и т.д.
Живо как мне покозалось [п]рошли все 5 деийствий.
Я одевшись и с большим трудом пробравшись через толпу очутился на улице. Пройдя несколько шагов сподскальзнулся на обледнелой грязи и шлепнулся на землю. Вставши я пошел далие поподая в потьмах в лужи воды. Было немного жаль денегд, без которых мне придется посидеть на одном хлебе.
«Так тебе и надо дураку». Вспомнились мне слова городничего из последнего действия и я стал старательно опровергать свою жалость о деньгах думая: «Деньги у меня будуть и ещ[ё] а так-же будут и картошки, а «Ревизора» может быть не пришлось-бы увидеть всю жизнь». И я немного успокоенный пришедши в общежитие скоро усн[ул] ат усталости и познаты.
1927 год
Александр Яковлев
8 марта 1927. […] Был сегодня один в МХАТ I, смотрел знаменитую в этом сезоне пьесу Булгакова «Дни Турбиных». Дивная постановка и игра артистов. Идеологически вредная вещь. Взята собственно история лишь одной семьи Турбиных, идейных белогвардейцев. На сцене представлена лучшая часть белогвардейцев, а в качестве контраста распущенные банды Петлюры. Получилась свое[го] рода идеализация контр-революции. Невольно симпатизируешь не только семье Турбиных, но и некоторым другим. На недостаточно стойкого человека это может произвести нежелательное впечатление.
1928 год
Алексей Гаврилов
11 сентября 1928. Вторник. «Дни Турбиных» в 200-й раз. Уже с осени 1926 года, после первых же спектаклей, пошел по Москве слух о снятии пьесы. Публика валила валом до конца сезона. Барышники, говорят, здорово нажились, продавали ложи по 500 руб.
В нынешнем сезоне опять в публике разговоры, что пьесу скоро снимут.<...> После спектакля в буфете был товарищеский чай по случаю 200го представления.
На спектакле присутствуют М.А. Булгаков и бывшая артистка МХАТа М.А. Жданова и 3 немецких профессора.
Сегодня, как иногда и раньше бывало, сцена (в 7-й картине) изгнания Тальберга вызвала аплодисменты.
1931 год
Константин Измайлов, столяр, село Смоленское, Алтайский край.
20 декабря 1931. Воскресенье. Погода хорошая, морозы усиливаются. Днем занят работой в мастерской. Вечером играю на сцене в нардоме. Ставим пьесу «Конец господ Ржевских». Играю роль Луки, старика 55 лет, дворник в имении Ржевских. Темный, забитый крестьянин. Последние слова говорит: «Ливарюция только начинается. Вам, барин, надо быть потише. В народе — сила могучая». А после спектакля принято, как общее правило, напиваться пьяным всем актерам. Так и сделали. Напились пьяными все участники. Так и закончился наш спектакль пьянкой. Играли: Кыков, Плоскова, Сухинин, Карев, Тарасова, Годовиков с женой. Суфлер — Сергеев Анатолий Гаврилович, главный бухгалтер Госбанка. Режиссер Алексеев.
1934 год
Елена Булгакова
27 марта 1934. Сегодня днем заходила в МХАТ за М. А. Пока ждала его в конторе у Феди, подошел Ник. Вас. Егоров. Сказал, что несколько дней назад в Театре был Сталин, спрашивал, между прочим, о Булгакове, работает ли в Театре?
— Я вам, Е. С., ручаюсь, что среди членов Правительства считают, что лучшая пьеса это «Дни Турбиных».
Вообще держался так, что можно думать (при его подлости), что было сказано что-то очень хорошее о Булгакове.
1937 год
Кира Головко
14 февраля 1937. […] Мне теперь совершенно ясно, что так или иначе я пойду в театр. Будет театральный вуз, если захотят папка с мамкой, то пойду в него. Но ни в какой другой. […]
9 сентября 1938. Сегодня первый раз была в театре. […] Репетировали «Горе от ума» — народную сцену. Репетицию вёл Вл[адмир]. Ив[анович]. Немирович. Его очень уважают, но некоторые просто заискивают. Но я была дурой, когда воображала, что не смогу его уважать. Уже сегодня я почувствовала к нему большое уважение: как замечательно, на глазах, он настраивает репетицию. 80 лет. И какой бодрый старик. Кедров — наверное, симпатичный. Массальский хочет играть Чацкого. Коренева — злая. Ливанов — сильно болен. Качалов — тоже болен — хроническое заболевание легких. Ужасно жаль. Как-то я завтра?…
Александр Гладков
28 марта 1937. Сегодня В.Э. (Мейерхольд. — Авт.) выступал на «активе». Он заявил, что согласен с тем, что в прошлом году, во время дискуссии о формализме, занимал «нечеткую позицию». Потом зачем-то стал бичевать конструктивизм в театре и сказал, что он несовместим с реализмом. И так далее — всё довольно неудачно, т.е. неубедительно. Самое худшее: мне все время казалось, что всем заметно, что он не искренен. Он не трус, нет, но ему хочется заработать себе право на спокойную работу.
Как основоположника режиссерского театра погубила его женщина
Во время его речи Боярский все время что-то записывал. Какое противное у него лицо! Да и Керженцев тоже хорош! Куда делись умные русские интеллигентные лица?
