Ленин хотел свергнуть царя, кайзер Вильгельм II хотел добиться победы на Восточном фронте. Ранее неизвестные документы теперь доказывают масштабы тайного сотрудничества во время Первой мировой войны. Долгие годы Империя поддерживала большевиков миллионами и логистикой.
Возможно самый охраняемый секрет Первой мировой войны закончился фарсом 4 ноября 1918 года. По приказу высокопоставленных лиц берлинская полиция контрабандой проносит революционные листовки в ящик с советским дипломатическим багажом. Когда курьер хочет поднять вещи на станции Фридрихштрассе, коробка ломается. На платформу обрушивается поток пропагандистских материалов с заголовками вроде «Бей помещиков до смерти!»
Посол Москвы Адольф Абрамович Иоффе немедленно выражает протест против инсценировки провокации в министерстве иностранных дел.
Напрасно — министр иностранных дел Германии хладнокровно говорит ему, что Иоффе и его дипломаты должны покинуть Германию не позднее следующего вечера. Это ударило по Советскому Союзу «как гром среди ясного неба», по словам одного из соратников Иоффе.
Через два дня после инцидента резиденция «Унтер-ден-Линден» Российской Советской Федеративной Социалистической Республики (РСФСР), предшественницы Советского Союза, закрыта.
Разрыв дипломатических отношений не стал неожиданностью для мирового общественного мнения. После Октябрьской революции 1917 года Россией правил Владимир Ильич Ульянов, известный как Ленин. Радикальный лидер большевиков не оставлял сомнений в том, что он стремится к мировой революции и намерен ради нее свергнуть кайзера Вильгельма II.
Втайне, конечно, — и об этом знала лишь горстка посвященных, — разрыв отношений также ознаменовал конец того, что было, вероятно, самым своеобразным политическим союзом 20-го века: между русскими революционерами вокруг Ленина и немецкими империалистами вокруг Вильгельма из дома Гогенцоллернов.
Это было пособничество идеологических заклятых врагов, осуществленное с обманом и коварной изощренностью. Заговорщики писали мировую историю: без помощи Вильгельма II для Ленина Октябрьской революции не случилось бы 90 лет назад. Более того, без поддержки Германии большевики Ленина вряд ли пережили бы решающий первый год пребывания у власти.
Можно предположить, что не было бы Советского Союза, не произошло бы подъема коммунизма, и миллионы смертей в ГУЛАГе, вероятно, не пришлось бы оплакивать.
Нечестивый германо-русский союз держался на общих противниках в соответствии с вековым девизом реальной политики: враг моего врага — мой друг. Удобная логика, которая обычно призвана замаскировать собственные неудачи, как это было в Первую мировую войну. Ибо, если бы немцы пересмотрели свои цели войны с манией величия на Востоке, в услугах Ленина не было бы необходимости.
Как бы то ни было, империя вступила в сговор с лидером большевиков против царя Николая II, союзника Франции и Великобритании. В конце концов, Романовы выступали против победоносного мира с Германией, а также против захвата власти Лениным.
В течение четырех лет Берлин поддерживал большевиков и других революционеров в России марками, боеприпасами и оружием, способствуя тем самым концу царской монархии. К концу 1917 года одно только министерство иностранных дел потратило не менее 26 миллионов марок, или около 75 миллионов евро по сегодняшним меркам.
Когда царь Николай окончательно пал во время Февральской революции 1917 года, а Ленин застрял в изгнании в Швейцарии, имперские власти разрешили ему вернуться на родину в разгар мировой войны.
«Вступление Ленина в Россию прошло успешно. Его работа полностью оправдывает ожидания», — телеграфировал начальник германской разведки в Стокгольме в Генеральный штаб в Берлин 17 апреля 1917 года. На тот момент она была направлена против Временного правительства в Петрограде.
Шесть месяцев спустя Ленин захватил власть в результате Октябрьской революции, также с помощью Германии. Вскоре после этого новообразованное советское государство заключило мир с рейхом, который принес мир немцам на Восточном фронте и гигантскую сферу влияния в Восточной Европе. Миссия была выполнена — по крайней мере, на тот момент.
Вильгельм даже мечтал о «чем-то вроде союзнических или дружеских отношений» — вместе против Запада, как Адольф Гитлер и Иосиф Сталин два десятилетия спустя.
Несмотря на все договоренности, оба союзника никогда не забывали, что на самом деле они желают друг другу виселицу. Казалось бы, парадоксальное последствие: Ленин, спонсируемый кайзером, помогал немецким товарищам готовить собственную революцию против монархии. А Вильгельм II, в свою очередь, поддерживал не только большевиков в Гражданской войне в России, но и их противников.
Сегодня всемирно-исторический союз серпа и короны почти полностью забыт, хотя прекрасные исследования на эту тему были опубликованы десятилетия назад*.
Тем не менее, до сих пор остаются открытыми вопросы, особенно о степени поддержки большевиков со стороны Германии. В Министерстве иностранных дел квитанции о выплатах уничтожались после аудита. Многое можно доказать только косвенным путем, а для этого надо искать в необычных местах.
«Шпигель» именно так и поступил, и в ходе исследований в более чем десятке архивов по всей Европе наткнулся на ранее неизвестные или неоцененные материалы: анализы и документы органов безопасности Швеции, Швейцарии и Великобритании, документы прусской полиции, заметки в архивах Министерства иностранных дел и в российских архивах, банковские выписки из швейцарских банков.
Детали, найденные в процессе, позволяют еще больше пролить свет на темный мир, в который вошли дипломаты империи, вознамерившиеся совершить революцию в России.
Все началось с началом Первой мировой войны летом 1914 года. Хотя кайзер Вильгельм II и царь Николай II были двоюродными братьями, их империи принадлежали к разным блокам: с одной стороны, к Центральным державам, Австро-Венгрии и Германской империи, с другой — к Антанте Французской республики, британской конституционной монархии и российскому самодержавию — странный союз, скрепленный только опасениями по поводу гегемонии Германии в Европе.
Вскоре стало ясно, что вооруженный конфликт будет отличаться от всех предыдущих. Многомиллионные армии схлестнулись, и впервые генералы использовали всю мощь промышленности, чтобы убивать людей — и таким образом классическое разделение между фронтом и домом было нарушено. Недаром стратеги стремились не только разгромить противника в окопах, но и ослабить его изнутри. Применение «любых средств, способных нанести вред противнику», было обязательным, отмечал начальник германского генерального штаба Гельмут фон Мольтке.
Таким образом, имперское казначейство, как в то время называлось министерство финансов, выделило сотни миллионов марок для подстрекательства марокканцев, индийцев и других народов колониальных империй против Парижа и Лондона, которые, в свою очередь, вызывали беспорядки в Габсбургской и Османской империях.
Отсталая царская империя также послужила отправной точкой для «распада вражеской страны изнутри» (рейхсканцлер Теобальд фон Бетман-Гольвег). Перед войной голод снова и снова подталкивал крестьян к восстаниям. В русских городах люди жили в плачевных условиях; введение 79-часовой рабочей недели рассматривалось как прогресс. Еще в 1905 году произошла революция, которую царь жестоко подавил.
Она продолжала бродить среди более чем ста национальностей и этнических групп царской многонациональной империи. Поляки, украинцы, эстонцы, финны и другие меньшинства мечтали о собственном государстве, что было правильным только для немцев. Вильгельм II придерживался так называемой стратегии апельсиновой корки: подобно кожуре тропического фрукта от мякоти, нерусские приграничные регионы должны были быть отделены от основной России. Кайзер хотел поставить новые государства под опеку Германии, что было бы шагом на пути к превращению в мировую державу.
Это была неожиданная удача для многочисленных политических авантюристов, которые связались с немецкими властями после начала войны. Мнимые и реальные противники царя хвастались, что могут вызвать мятеж на российском Черноморском флоте, подстрекательством устроить восстания на Украине, например, или разжечь социальные волнения.
Это был прибыльный бизнес даже для потенциальных хвастунов. В сентябре 1914 года министерство иностранных дел выплатило 50 000 марок золотом двум людям, якобы имевшим «большое влияние», за «всеобщую революцию против России». Еще 2 миллиона наличными должны были последовать, когда произошло восстание — по сей день никто не знает, кто получил эти средства. Позже премии даже выросли; Немецкие дипломаты и разведчики предлагали миллионы за мятеж в одном только правительстве царской империи.
Для Вильгельма II и его компании дела стали налаживаться в трудные времена: генералы Его Величества исходили из молниеносной победы на Западе, что избавило бы их от войны на два фронта. Когда победа над Францией не состоялась, император и его министры попытались заставить царя подчиниться бунтами; однако свержение монархии изначально не стояло на повестке дня.
Так немецкие революционные стратеги скорее случайно узнали о профессиональном революционере (и юристе) Ленине осенью 1914 года. Невысокий мужчина с рыжеватым венком из волос с начала века жил в основном в изгнании на Западе; в начале войны он переехал из Австрии в нейтральную Швейцарию в Берн.
Ленин, начитанный и острый на язык марксист, стоял тогда во главе радикальной левой отколовшейся группы, которая, несмотря на свои размеры, называла себя большевиками.
В российском парламенте у них было всего несколько депутатов, но Ленина это не смущало. Он хотел прийти к власти не через выборы, а через революцию.
То, что он подчинил все этой цели, делало его привлекательным для немцев. Но, прежде всего, Ленин, в отличие от многих других социалистов, не позволил заразиться тем национальным исступлением, которое охватило людей повсюду летом 1914 года. Вернее, он трубил за поражение царей Романовых. После свержения Николая II мировая революция была бы запущена в движение как бы автоматически.
Наводка на Ленина исходила от Александра Кескюлы, бывшего большевика из Эстонии и одной из многих фигур в серой зоне между революционными русскими и немцами. Кескюла предложил себя германской миссии в Берне в качестве пропагандиста дела императора. Он надеялся, что немцы будут настаивать на присоединении Эстонии к Швеции.
Кескюла, однако, колебался в своем суждении о Ленине. В какой-то момент он пожаловался, что делает слишком мало для революции в царской империи. В другое время он бил в барабан за то, чтобы «немедленно присоединиться к ленинскому руководству в России», и восторженно заявлял немецким дипломатам, что большевик пользуется «величайшим уважением» среди революционеров в Петрограде и Москве. Он «беспринципен» и обладает «самой жестокой и безжалостной энергией».
Позже, когда Кескюла понял, что немцы преследуют свои интересы в Прибалтике, он перешел на сторону Антанты и предупредил их о Ленине — с теми же аргументами, которые можно увидеть из ранее неизвестных британских документов.
За свои заслуги Кескюла получил в общей сложности 250 000 марок, из которых лишь малая часть оказалась у большевиков.
Существовала простая причина, по которой Берлин не использовал Кескюлу в широких масштабах для поддержки Ленина, как показывают немецкие документы. Кескюла, несмотря на свое большевистское прошлое, был мыслителем-теоретиком. С другой стороны, для материально-технического обеспечения революции немцам нужны были специалисты другого калибра. И в январе 1915 года в их распоряжение поступил один из них: Александр Гельфанд, один из самых важных политических авантюристов XX века.
Человек с могучей головой и «ростом раба Микеланджело с коротковатыми ногами» (биограф Винфрид Шарлау) в начале войны жил в Константинополе как богатый бизнесмен, по-видимому, разбогатевший благодаря помощи, которую он оказал разрушенной Османской империи в подготовке к войне. Султан вступил в войну в ноябре 1914 года на стороне Центральных держав.
Прошлое Гельфанда говорило о революционных качествах салонного социалиста. Будучи подростком, еврей, родившийся под Минском в 1867 году, уже посвятил себя свержению тогдашнего царя, потому что его режим угнетал людей Моисеевой веры. Гельфанд нашел свой путь к марксизму в Швейцарии, где он учился, как и многие другие оппозиционные русские его поколения. В 1891 году он переехал в Германию и вступил в СДПГ, которая в то время вызывала восхищение социалистов во всем мире своими политическими успехами — языком общения среди революционеров многих стран был немецкий.
Гельфанд быстро привлек к себе внимание радикальными и красноречивыми статьями, которые принесли ему репутацию того, что он может стать вторым Карлом Марксом. В качестве ироничного намека на его внушительные размеры его называли «Парвус» («Маленький»).
Политически мотивированное преследование со стороны немецкой полиции вскоре вынудило Гельфанда вести бродяжничный образ жизни; он был выслан из нескольких федеральных земель, о чем свидетельствуют ранее неизвестные документы прусской полиции в Берлинском государственном архиве.
Именно в Мюнхене в начале века он впервые встретился с Лениным, который был на три года моложе его; он встретил Розу Люксембург, студентку-подругу Гельфанда, в его квартире. Какое-то время в квартире располагалась типография партийной газеты, которую редактировал Ленин.
Тем не менее, его видение жестко организованной кадровой партии, состоящей из профессиональных революционеров, которые единственные обладали бы идеологическим суверенитетом в интерпретации, оставалось чуждым Гельфанду на протяжении всей его жизни. Он предпочел объединиться с Львом Бронштейном, позывной Троцкий, родом из-под Херсона на территории современной Украины, блестящим организатором, а позже отцом победы большевиков в Гражданской войне в России. Троцкий узнал от Гельфанда, что завоевание власти пролетариатом было не «астрономической конечной целью», а «практической задачей нашего времени».
Когда в 1905 году в России вспыхнула революция, оба поспешили на старую родину; Троцкий встал во главе Санкт-Петербургского Совета, а Гельфанд взял под свой контроль часть прессы. Он хотел «проложить путь революционному пролетариату в России, чтобы усилить революционную энергию пролетариата на Западе». Но в то время во всей гигантской России насчитывалось всего около двух миллионов промышленных рабочих.
На фотографии изображены Гельфанд и Троцкий в тюрьме Петропавловской крепости в Санкт-Петербурге, куда они были заключены после подавления восстания.
Гельфанд был сослан в Сибирь, но сумел бежать и зимой 1906/07 года вновь появился в Германии.
У Гельфанда никогда не было много друзей в СДПГ. Немецкие товарищи были обеспокоены его радикальными взглядами, слабостью к женщинам и беспощадностью к собственным детям, которым он отказывал в алиментах. Когда ему также пришлось столкнуться с партийным судебным процессом из-за того, что писатель Максим Горький обвинил его в растрате гонораров, Гельфанд покинул империю и отправился в Константинополь. Там он, вероятно, хотел «изучить полигамию в лучшем источнике», насмехались товарищи.
Ненависть Гельфанда к царской империи, должно быть, стала непреодолимой за годы его пребывания на Босфоре, поскольку, хотя он продолжал оставаться персоной нон грата в Германии, в начале войны в 1914 году он был на стороне Центральных держав. Германскому послу в Константинополе Гельфанд предложил союз по расчету: «Интересы германского правительства совпадают с интересами русских революционеров». Дипломат добился того, что Гельфанд был допущен в Министерство иностранных дел в Берлине.
О ходе переговоров там в конце февраля 1915 года ничего не известно, но имеется 23-страничный план свержения царя путем массовых стачек, который революционный эксперт представил на Вильгельмштрассе.
Он думал практически обо всем: об агитации среди рабочих в промышленных районах, о связях с потенциальными забастовочными комитетами, о подстрекательстве национальных меньшинств. Он хотел взорвать важные мосты и поджечь нефтяные скважины под Баку, освободить политических заключенных в Сибири, напечатать за границей листовки и брошюры и организовать их переправку в Россию. Гельфанд даже требовал «понятные инструкции о том, как обращаться» со взрывчаткой.
Доклад заканчивался перечнем наиболее важных задач; на первом месте было: «Финансовая поддержка фракции российского социал-демократического большинства (то есть большевиков – ред. Шпигель)… Лидеров следует искать в Швейцарии».
Этот план, должно быть, сразу же убедил довольно осторожного министра иностранных дел Готлиба фон Ягова и его экспертов, потому что всего через несколько недель Гельфанд получил требуемую им взрывчатку, немецкий полицейский пропуск, облегчавший ему передвижение, и много денег.
Должно быть, были и другие суммы, потому что в доселе неизвестной рукописной записке Министерства иностранных дел конца 1915 года говорится о нескольких «платежах» Гельфанду. Вполне закономерно, что весной и летом 1915 года имперское казначейство выделило миллионные средства министерству иностранных дел на поддержку революции в России.
Денежные средства — иногда наличными, иногда банковским переводом — проходили через офис на Вильгельмштрассе в Берлине, своего рода центральный офис для неофициальных сотрудников Министерства иностранных дел. Он был создан Генеральным штабом для разведывательных операций, которые проводились «в частном порядке, но при поддержке всех компетентных органов».
В то же время ни у кого в правительстве, похоже, не возникало мысли о том, что свержение царя может иметь последствия и для германской монархии, демократизация которой назрела. Как отмечал посланник в Копенгагене граф Ульрих фон Брокдорф-Ранцау, выйдя победителем из мировой войны, можно было бы «призвать к сотрудничеству и сплочению вокруг трона те элементы, которые до сих пор стояли в стороне». Ленин как заменитель реформы.
Брокдорф-Ранцау, принадлежавший к старинному дворянству и никогда не остававшийся без перстня с печаткой, позже даже стал министром иностранных дел в Веймарской республике.
В конце мая 1915 года Гельфанд прибыл в Берн, чтобы, как и было объявлено, поговорить с Лениным. Он появился в одном из русских ресторанов города, где часто бывал большевик, и позволил провести себя к своему столику. Вместе они отправились в квартиру Ленина. После разговора с глазу на глаз оба сообщили, что не смогли прийти к соглашению.
Гельфанд утверждал, что он призывал Ленина продвигать революцию в России, но большевик «мечтал издавать коммунистический журнал, с помощью которого, по его мнению, он мог бы немедленно вытеснить европейский пролетариат из окопов в революцию».
Ленин же утверждает, что обругал посетителя как немецкого социал-шовиниста и указал ему на дверь, заставив его «поджать хвост».
Но так ли это?
У большевика были основания отрицать какую-либо связь с Гельфандом. Товарищи считали его спекулянтом и мошенником; Роза Люксембург уже порвала с ним дружбу, как и Троцкий. Ходили слухи, что он был немецким агентом, и ни один российский политик не мог позволить себе заподозрить, что он работает на немецкую сторону.
По крайней мере, есть некоторые указания в пользу версии Ленина. После встречи он продолжил жить в скромных условиях; нехватка денег была постоянной темой в его письмах. А Гельфанд, в свою очередь, объяснял своим немецким заказчикам, что поддержка Ленина будет невозможна до тех пор, пока «существующая напряженность между ними не будет уравновешена».
По всей вероятности, Гельфанд вложил часть денег от министерства иностранных дел в ценные бумаги вместо того, чтобы потратить их на революцию – такой вывод можно сделать из бухгалтерских документов в Швейцарском федеральном архиве в Берне. Швейцарская полиция конфисковала его в 1919 году.
С другой стороны, эти свидетельства показывают, что были большевики, которые брали деньги у Гельфанда, но всего несколько тысяч швейцарских франков. Оглядываясь назад, Вальтер Николай, глава германской секретной службы, также писал, что Ленин «снабжал мою разведку ценными сведениями об условиях в… царской России».
Прежде всего, сеть, которую Гельфанд создал после разговора с Лениным, опровергает тезис о невиновности большевиков. Потому что на ключевых позициях всегда находились ведущие революционеры партии Ленина. Моисей Урицкий, например, начальник петроградской тайной полиции (ВЧК) после Октябрьской революции, работал на Гельфанда; а также Якоб Фюрстенберг, один из ближайших доверенных лиц Ленина и глава Советского национального банка после Октябрьской революции, или осторожный адвокат Мечислав Козловский, один из основателей ВЧК. Они знали друг друга и Парвуса со времен изгнания и часто состояли в родстве друг с другом, что усиливало их готовность к верности и секретности.
В качестве своей базы Гельфанд выбрал Копенгаген, но также действовал из Стокгольма, потому что и Дания, и Швеция сохраняли нейтралитет во время Первой мировой войны, а Швеция в то время все еще имела общую границу с Россией. Отсюда революцию можно было бы легче продвигать.
Еще в августе 1915 года сотрудник Министерства иностранных дел восторженно отзывался о «гениальном подходе» Гельфанда к своей задаче. Посоветовавшись с дипломатами, он основал экспортную компанию, которая должна была воспользоваться крахом торговли с Востоком в результате войны: «Handels- og Exportkompaniet A/S». Партнером Гельфанда был берлинский торговец, находившийся на содержании у немецкой разведки; и доверенное лицо Ленина Фюрстенберг, финансовый акробат-полиглот с высокой степенью секретности, взял на себя управление.
Это не было чем-то необычным для немецких революционных экспертов. Они часто прятали партийные пожертвования за коммерческой деятельностью. Другому товарищу был куплен патент на стерилизационный аппарат, чтобы он мог объяснить свое внезапное процветание, которое он использовал для дела социализма.
Самые высокие ожидания были связаны с начинаниями Гельфанда, как отмечал в Копенгагене посланник Брокдорф-Ранцау: «Победа и, как приз, первое место в мире за нами, если нам удастся вовремя устроить переворот в России и тем самым развалить коалицию». Теперь Берлин уже не полагался только на давление на царя посредством бунтов, но и сознательно шел на его свержение.
Гельфанд установил связи с США, Нидерландами, Великобританией и, конечно же, Россией. Частично легально, частично с помощью фальшивых деклараций и путем контрабанды он ввозил и вывозил цветные металлы и химикаты, подержанные автомобили и рыболовецкие суда, лекарства, презервативы, коньяк, икру, карандаши, зерно, китовый жир и многое другое в царскую империю или из нее.
А большевики повсюду: компания, которая продавала товар на черном рынке по ту сторону российской границы, наняла в качестве своего юрисконсульта адвоката Козловского. Бухгалтер, который переводил выручку в Копенгаген и Стокгольм, был родственником Фюрстенберга. В банкирских домах, через которые происходили финансовые операции, большевики занимали высокие посты.
Трудно поверить, что Ленин не использовал эту сеть для того, чтобы доставлять деньги в Петроград или направлять часть доходов, полученных в России, в партийную казну. Примечательно, что адрес компании Гельфанда позже был найден в тонкой адресной книге Ленина. А управляющий делами Гельфанда Фюрстенберг, согласно материалам шведского следствия, регулярно ездил в Россию.
Одно можно сказать наверняка: большевики нуждались в деньгах для своей революционной работы. Как кривой рубец в то время Восточный фронт простирался от Прибалтики через Европу до Средиземноморья. Революционерам пришлось проехать добрых 1000 километров на север от Стокгольма до Хапаранды, небольшого городка на шведско-российской границе, недалеко от Полярного круга.
Во время Первой мировой войны ныне забытый многими городок Хапаранда был настоящей находкой для контрабандистов и агентов, единственным открытым путем России на Запад и главным перевалочным пунктом для товаров и новостей.
Хорошо охраняемый деревянный мост, который был открыт для пешеходов только днем, вел через временами бушующую пограничную реку Торнеэльв, через которую также ходили паромы. Российских чиновников приходилось подкупать, обманывать фальшивыми бумагами или как-то иначе «смазывать». Письма Ленина прятали в специально подготовленную обувь или в корсет. Большевики доверили большое количество агитационной литературы сапожнику в Хапаранде, который вместе с местными товарищами контрабандой переправлял книги и журналы через дельту реки. Зимой сани везли революционный груз по льду. «Приношу привет от Ольги», — таков был пароль среди знающих людей.
По другую сторону границы маршрут пролегал еще на 1000 километров через Великое княжество Финляндское на юг к Петрограду.
Позже советская пропаганда прославляла большевиков как суперреволюционеров, во что любили верить воины холодной войны на Западе. Но идеологически внушающие доверие наблюдатели сообщали о коррупции среди товарищей. Запасы листовок и книг были утрачены; один из курьеров вывез по собственной инициативе все, что считал военной тайной, чтобы не подвергать опасности наивных партийных друзей с финско-русской стороны.
Царская тайная полиция также была удивительно хорошо информирована, о чем свидетельствуют документы, обнаруженные в Москве публицистом Элизабет Хереш. Поэтому историки спорят о том, в какой степени немецкие платежи большевикам дестабилизировали царскую империю.
Даже Гельфанд потерпел неудачу. Толстый торговец, которому было уже за сорок, уже испытывавший одышку, объявил своим финансовым покровителям, что буря разразится в январе 1916 года, потому что это была годовщина начала революции 1905 года. Его революционная организация была способна мобилизовать в Петрограде «не менее 100 000 рабочих в течение 24 часов». Он оценил в 20 миллионов рублей (эквивалент около 134 миллионов евро) сумму для полной революции и приказал военным привезти в Копенгаген один миллион наличными. Но дата прошла, а великое восстание так и не состоялось.
С другой стороны, поразительно, что некоторые пункты грандиозного плана Гельфанда стали реальностью: он предлагал использовать диверсионные отряды, чтобы помешать союзникам снабжать Россию припасами. Действительно, в Архангельске взрывались корабли, а в порту вспыхивали пожары. Следственные органы считали, что за преступлением стоят немецкие агенты.
Кроме того, Гельфанд предполагал перспективу политических стачек на путиловских заводах в Петрограде и забастовок в Николаеве; деньги немцев должны были поступать в стачечный фонд здесь и в других местах. И действительно, рабочие вышли на улицы в обоих городах. И здесь царские чиновники подозревали немецких покровителей. Выплата забастовочных выплат в течение нескольких недель также может объяснить, куда ушли некоторые из миллионов, полученных Гельфандом.
Когда после Февральской революции 1917 года царь отрекся от престола, посланник похвалил Брокдорфа-Ранцау за то, что он был «одним из первых, кто работал над достигнутым успехом».
Однако самый важный вклад Германии в свержение Николая II внесли не агенты, а военные. Осенью 1916 года немецкая армия находилась в глубине территории царской империи. Сотни тысяч русских солдат пали. И под постоянным давлением войны российская экономика рухнула.
В конце 1916 года компании были вынуждены прекратить производство из-за нехватки сырья и топлива. В сельской местности не хватало фермеров и лошадей. В Петрограде и Москве муки стало мало.
Сначала рабочие вышли на демонстрацию; 8 марта 1917 года, в Международный женский день, тысячи женщин в Петрограде выстроились в очередь перед продуктовыми магазинами. По словам историка Хайко Хауманна, это был «прорыв к революции». Подобно пожару в прериях, протест распространился на всю империю. Царь, совершенно ошеломленный, вынужден был отказаться от престола.
На смену Романовым пришло двоевластие; с умеренно-консервативным Временным правительством, имевшим в своем распоряжении государственный аппарат, и левым Петроградским Советом (= Советом) рабочих и солдатских депутатов. Поначалу большевики играли в ней лишь второстепенную роль.
Новые правители установили самый либеральный режим, который когда-либо существовал в России: свободу коалиций, свободу собраний и свободу печати. По словам историка Манфреда Хильдермайера, империя была «на пути к демократической форме правления». Однако войну не хотели заканчивать до тех пор, пока ценой была немецкая гегемония в Восточной Европе.
Для Ленина все это стало неожиданностью. В начале 1917 года 46-летний политик заявил, что его поколение, вероятно, не доживет до революции. Теперь, после падения царя, он застрял в Швейцарии, «закупоренный, как бутылка» (Гельфанд).
О возвращении через Францию или Англию не могло быть и речи; державы Антанты не были заинтересованы в том, чтобы впустить Ленина в Россию, так как он был из тех, кто требовал немедленного выхода своей страны из войны. Кроме того, Ленин и его товарищи опасались, что их случайно торпедируют немецкие подводные лодки во время плавания через Северное и Балтийское моря.
Иногда Ленин подумывал о том, чтобы выдать себя за глухонемого шведа и путешествовать инкогнито по Германии, иногда тайно пролетая над Восточным фронтом на самолете. В конце концов он присоединился к другим левым эмигрантам из России и Польши, которые выступали за путешествие на поезде через Германию и Скандинавию. Это была рискованная затея, потому что этот шаг мог быть сделан только с согласия царских властей, а Ленин и другие боялись скомпрометировать себя.
Некоторые хотели подождать, пока Временное правительство в Петрограде не согласится. Ленин этого не хотел. Он попросил швейцарского социалиста Фридриха Платтена поехать с ним и заранее передать свои условия германскому послу в Берне. Основными тезисами были:
* «Единственным человеком, взаимодействующим с немецкими органами, является Платтен, без разрешения которого ни один человек не допускается в постоянно закрытый вагон»;
* «вагону предоставляется право экстерриториальности»;
* «для пассажиров Платтен покупает билеты по обычным тарифам».
Таким образом, Ленин мог утверждать, что он не разговаривал ни с одним немцем и финансировал поездку из своего кармана.
Никто в берлинском руководстве не возражал, ни рейхсканцлер Бетман-Гольвег, ни Пауль фон Гинденбург, начальник верховного командования сухопутных войск, чье одобрение было необходимо министерству иностранных дел только по логистическим соображениям.
Было известно, что западные державы, со своей стороны, поддерживали миллионами те политические партии, которые хотели продолжать войну. Генерал-майор Гинденбурга Макс Гофман позже писал: «Точно так же, как я стреляю гранатами в окопы противника, как я пускаю против него отравляющий газ, как враг я имею право использовать средства пропаганды против его оккупации».
А Вильгельм II? Он узнал о поездке из прессы и, как всегда эгоцентричный и наивный, сразу же предложил революционерам одну из своих речей и другие пропагандистские материалы – «чтобы они оказали просветительское воздействие на своей родине». До этого не дошло.
В конце концов Ленин отправился в путь с 31 попутчиком, в том числе с несколькими членами других отколовшихся левых группировок и членами их семей.
Вообще отъезд должен был состояться без всякой суеты, но на вокзале Цюриха тогда было оживленно, как заметил немецкий военный атташе. Собралось около сотни русских, некоторые из которых «ругались, как тростниковые воробьи, кричали, что все путешественники — немецкие шпионы и провокаторы, или вас всех повесят, травля евреев». Особенно выделялся один молодой русский, неоднократно выкрикивавший «провокаторы, негодяи, свиньи». Однако, когда поезд тронулся, друзья Ленина по партии пели на перроне «Интернационал».
Через Берлин маршрут вел в Засниц на Рюгене, откуда паром отправлялся в Треллеборг, шведский портовый город. Путешествие до острова в Балтийском море заняло два дня.
Позже говорили, что самый знаменитый поезд в мировой истории был опечатан, что заставило Уинстона Черчилля посмеяться над тем, что Ленина перевезли «как чумную бациллу». Но это не так. Три двери кареты были опечатаны, а четвертая использовалась Платтеном и двумя сопровождавшими их немецкими офицерами, чтобы получать молоко для детей или покупать газеты. Меловая линия на полу обозначала границу между «экстерриториальными» отсеками русских и немцев.
Путешественники прогоняли скуку, распевая французские революционные песни, которые Платтен в конце концов запретил, опасаясь неприятностей с немцами. Ленин тем временем практиковал плановую экономику. Поскольку курильщики среди путешественников постоянно блокировали туалет, вырезали карточки доступа. Курить можно было только с карточкой курильщика.
Еще в 1961 году Фриц Фишер в своем классическом труде «Стремление к мировому могуществу» указывал, что немцы могли бы заключить мир с Временным правительством. Хотя бы из хорошо продуманных корыстных интересов: вступление США в войну было неизбежным; мир на Восточном фронте требовался немедленно. И это был бы мир, который не нужно было бы обеспечивать военным путем, потому что он даровал немцам почти всю Восточную Европу. Ради такого мира — без аннексий — германскому руководству пришлось бы отказаться от мечты о мировом господстве, а оно не было к такому готово. Вместо этого Берлин продолжал выбирать легкий путь: союз с врагом врага.
Якоб Фюрстенберг — деловой партнер Гельфанда и доверенное лицо Ленина — приветствовал группу в Треллеборге. Проведя несколько дней в Стокгольме, мы отправились на поезде через приграничный город Хапаранда в Россию; вопреки всем опасениям, Временное правительство допустило это. Вечером 16 апреля, около 11 часов вечера, Ленин прибыл в Петроград.
Петроградский Совет рабочих и солдатских партий и партийные друзья Ленина оказали ему радушный прием: красные флаги, марширующие оркестры, шеренга рабочих и солдат на украшенной платформе.
Во время поездки Ленин узнал из партийной газеты «Правда», что петроградские большевики хотят продолжать войну и поддерживать Временное правительство, так как не считают Россию готовой к социализму.
В ту же ночь Ленин провозгласил новый курс: защита отечества была «мелкобуржуазной» и «изменой буржуазии массам». Нет войне, нет Временному правительству, дорогу революции. Ленин считал, что после установления диктатуры пролетариата в России последует мировая революция. Месяц спустя он направил свою партию в нужное русло.
Для Гельфанда смена курса должна была быть запоздалым триумфом, поскольку, требуя немедленной передачи власти «в руки пролетариата», Ленин занял позицию, на которую Гельфанд однажды обратил внимание Троцкого.
С немецкой точки зрения, перевод Ленина оказался важнейшей революционной мерой. Уже одно это оправдывает тезис о том, что без помощи Германии большевики не пришли бы к власти осенью 1917 года. Ибо партийный лидер быстрее, чем кто-либо из его соперников, понял, что распад российского общества не остановить, если откладывать важные вопросы: земельная реформа, урегулирование национальной проблемы, вопрос о мире.
Признаки анархии уже были очевидны. Телеграммы из Министерства иностранных дел были переполнены сообщениями об избиениях землевладельцев до смерти и ужасных случаях самосуда. В начале июля немецкие дипломаты в Стокгольме отмечали, что им стало известно о положении в Петрограде: «Дела идут очень плохо, и город находится на грани банкротства. Условия питания все сильнее и сильнее ухудшаются, а толпы перед магазинами становятся все больше и больше».
Хлебный паек составлял 200 граммов в день; в то же время рухнуло промышленное производство и взлетели цены. На фронте солдаты, в основном крестьяне, взяли свою судьбу в свои руки. Измученные голодом и окопной войной, сотни тысяч дезертировали, часто соблазненные новостями о том, что страна на их родине разделена.
Берлинское правительство с удовлетворением констатировало, что ленинские требования мира и распределения земель набирают популярность. «Ленинская пропаганда работает с широкими массами», — говорится в докладе о положении от 5 июля 1917 года. Через несколько дней посол в Стокгольме отмечал, что, по сообщениям из России, «недалек тот момент, когда группа Ленина придет к власти, а вместе с ней и мир…».
Неудивительно, что канцлер Бетман-Гольвег и фельдмаршал Гинденбург всячески поддерживали процесс распада. Они пропустили больше поездов из Швейцарии с сотнями революционеров и усилили пропаганду, согласно немецким документам. Незадолго до возвращения Ленина имперское казначейство выделило министерству иностранных дел еще пять миллионов марок.
Статс-секретарь Рихард фон Кюльман позже отмечал, что средства направлялись большевикам «по разным каналам». Сеть Гельфанда, скорее всего, была одной из них. В то же время управляющий делами Гельфанда Фюрстенберг принадлежал к центральному зарубежному представительству большевиков, находившемуся в Стокгольме. Другим человеком, возможно, был историк и давний редактор «Франкфуртер цайтунг» Густав Майер, который находился в шведской столице по поручению министерства иностранных дел. Майер исследовал историю рабочего движения, а также был знаком с Карлом Радеком, главой большевистской миссии за границей. Радек даже заставил Майера принять участие во встрече товарищей в Стокгольме.
Статс-секретарь Кюльман хвастался Гинденбургу и кайзеру, что большевистское движение было бы невозможно без «устойчивой, далеко идущей поддержки» Министерства иностранных дел, «никогда не смогло бы принять тот масштаб и получить то влияние, которое оно имеет сегодня». Именно немецкие деньги дали возможность большевикам «построить «Правду»… вести живую агитацию и расширять первоначально узкую базу своей партии».
В конце концов, это было не совсем так. Временное правительство во главе с Александром Керенским (как и Ленин был юристом, но умер он только в 1970 году в изгнании в Америке) нанесло серьезный удар по большевикам в середине июля после того, как активисты партии попытались совершить государственный переворот. Руководящие большевики были арестованы, газеты запрещены, десятки людей допрошены. На кону стояли и немецкие фонды.
Как количество израсходованной бумаги, так и отчеты типографии показывают, что тираж «Правды» весной 1917 года был относительно постоянным и составлял около 80 000 экземпляров в день, в то время как министр иностранных дел Германии предполагал 300 000.
Однако документы также показывают, что пропаганда была благоприятной. Например, печать полумиллиона листовок стоила всего 1153 рубля, что эквивалентно примерно 2500 маркам (по состоянию на 1915 год). «Даже при небольших субсидиях, — говорит московский эксперт Ольга Иванцова, — можно было бы добиться многого».
Кроме того, предприятия Гельфанда в России в 1917 году принесли несколько миллионов рублей, из которых до сих пор неясно, сколько досталось большевикам.
Согласно петроградским полицейским документам, обнаруженным публицистом Херешем, часть денег Ленин использовал довольно неуклюже. Медсестра показала следователям, что видела, как большевики раздавали прохожим рублевые монеты, чтобы привлечь их на демонстрацию. Плакаты с надписями типа «Долой Временное правительство!» затем вдавливались в руки народа.
Многим русским, однако, не нужно было давать денег, чтобы мобилизовать их против Временного правительства. Потому что у него следовало одно неверное решение за другим. Оно постоянно откладывало выборы в Учредительное собрание, которое должно было решить важные вопросы. Под давлением своего французского союзника оно даже предприняло попытку нового наступления, которое пришлось прекратить через три дня из-за отказа солдат.
Поскольку большевики, казалось, несли наименьшую ответственность за хаос, их позиции в Советах и среди солдат становились все сильнее и сильнее. В конце сентября Ленин призвал колеблющихся товарищей к вооруженному восстанию. В лице Льва Троцкого (которого соперник Сталин забил до смерти ледорубом в 1940 году) он нашел талантливого военачальника.
Примерно в это же время немцы также получили смутный намек. Глава внешнеполитического ведомства Ленина Радек сообщил немецкому связному, что осень близка: «Всякий, кто знает Россию, знает, что в это время, вероятно, произойдут великие события. Мы, большевики, тоже вооружаемся для них».
Партийное руководство по-прежнему хотело подождать и посмотреть, но, когда солдаты столичного гарнизона перешли на сторону Ленина, он одержал верх — возможно, даже посоветовавшись с немцами. Во всяком случае, один из берлинских революционных экспертов прервал командировку «из-за надвигающейся большевистской революции», как он позже признался в своем дневнике.
В ночь на 7 ноября – по русскому календарю 25 октября – гарнизонные полки и красногвардейцы, всего не более 20 000 человек, в два часа ночи заняли стратегически важные пункты; сопротивление было небольшим, и вопрос о власти был решен. С арестом министров Временного правительства в Зимнем дворце следующей ночью так называемая Октябрьская революция закончилась.
Ленин встал во главе правительства под названием Совет Народных Комиссаров.
Для России это стало началом, пожалуй, самого страшного периода в ее истории, который закончился только в 1991 году после неописуемых жертв. С другой стороны, для немцев союз с Лениным, казалось, окупился. В начале декабря 1917 года обе стороны уже вели переговоры о перемирии.
«Большевики большие молодцы и до сих пор все делали очень хорошо и славно», — писал дипломат Курт Рицлер, оказавший в то время решающее влияние на политику России. Но все зависело от того, останется ли Ленин у власти. И ради этого министры Его Величества готовы были снова покопаться в карманах.
КЛАУС ВИГРЕФЕ; ФЛОРИАН АЛЬТЕНХЁНЕР,
ГЕОРГ БЁНИШ, ХАЙКО БУШКЕ,
ВЛАДИМИР ПЫЛЁВ, АНИКА ЗЕЛЛЕР
* Winfried B. Scharlau, Zbynek A. Zeman: »Freibeuter der Revolution. Парвус — Помощник». Verlag Wissenschaft und Politik, Cologne 1964; 382 страницы. * «29 декабря 1915 г. я получил один миллион рублей в (…) Банкноты для содействия революционному движению в России, полученные от германской дипломатической миссии в Копенгагене. Д-р А. Гельфанд». ** Elisabeth Heresch: »Geheimakte Parvus. Купленная революция». Langen Müller Verlag, Мюнхен; 400 страниц; 24,90 Euro. * Heiko Haumann (Hg.): »Die Russische Revolution 1917». Böhlau Verlag, Кёльн; 182 страницы; 12,90 евро. * Войска Временного правительства стреляют по большевикам в июле 1917 года. (Spiegel)
Перевод статьи «Революционер Его Величества» («Revolutionär Seiner Majestät») с сайта www.spiegel.de
