Репин Илья Ефимович
«Пахарь. Лев Николаевич Толстой на пашне», 1887
Государственная Третьяковская галерея, Москва
Образ Льва Николаевича Толстого интересовал многих художников. Крамской, Репин, Ге, Нестеров, Ярошенко, Трубецкой и многие другие создали ряд портретов, сохранивших для нас облик великого писателя и философа.
Особый интерес представляют портреты, раскрывающие духовный мир писателя, необычный и сложный. К ним относится и картина И.Е.Репина «Пахарь Л.Н.Толстой на пашне».
В 70-е годы в жизни писателя происходит глубокий перелом. Подобно герою его рассказа «После бала» Ивану Васильевичу, Толстой мучительно ищет ответа на вопрос: «Как жить?». Он стремится уйти из того круга обеспеченных, не знающих труда людей, к которым он принадлежал по рождению.
Толстой стремится заполнить свою жизнь трудом; кроме создания романов, он учит детей в основанной им школе, пашет землю, помогая беднейшим крестьянам, учится шить сапоги, сажает деревья, косит траву и т.п. Простой физический труд он считает оздоровляющим человека и физически, и духовно.
М.Е.Репин писал Л.Н.Толстого на пашне. «Я прожил 8 дней у гр. Льва Николаевича Толстого, написал с него два портрета <...> Очень интересно и полезно провел это время, ходил с ним на его работы и теперь ясно понял этого гениального человека. Какая мощь бессмертного духа сидит в нем!». 1
Художник вспоминал: «В один жаркий августовский день, в самую припеку, после завтрака Лев Николаевич собирался вспахать поле вдовы… Шесть часов, без отдыха, он бороздил сохой черную землю, то поднимаясь в гору, то спускаясь по отлогой местности к оврагу.
У меня в руках был альбомчик, и я, не теряя времени, становлюсь перед серединой линии его проезда и ловлю чертами момент прохождения мимо меня всего кортежа. Это продолжается менее минуты, и, чтобы удвоить время, я делаю переход по пахоте на противоположную точку, шагах в двадцати расстояния, и становлюсь там опять в ожидании группы. Я проверяю только контуры и отношения величины фигур; тени после, с одной точки, в один момент.
<... >Наконец я попросил позволения попробовать попахать. Едва-едва прошел линию под гору, – ужасно накривил, а когда пришлось подниматься на взлобок, не мог сделать десяти шагов. Страшно трудно! Пальцы, с непривычки держать эти толстые оглобли, одеревенели и не могли долее выносить; плечи от постоянного поднимания сохи для урегулирования борозды страшно устали, и в локтях, закрепленных в одной точке сгиба, при постоянном усилии этого рычага делалась нестерпимая боль. Мочи не было. «Вот оно, в поте лица», – подумал я, утираясь.
– Это с непривычки, – сказал Лев Николаевич. – И я ведь не сразу привык; у вас еще и завтра в руках и плечах скажется труд. Да, все же физический труд самый тяжелый, – добродушно рассуждал он с улыбкой.
И опять началось бесконечное тяжелое хождение взад и вперед по рыхлой пахучей земле. Вот он, Микула Селянинович, непобедимый никакими храбрецами в доспехах. Микула вооружен только вот таким терпением и привычкой к труду.
Мы возвращались к дому в сумерках; вызвездило на холод. Было уже настолько свежо, что я боялся, как бы он не простудился. Ведь его рубаха была мокрая насквозь. В окнах дома весело блистал свет: нас ждали к обеду. Я мог повторить за мухой: «Мы пахали». 2
1. Из письма П.М. Третьякову от 17 августа 1887 // Репин И.Е. Переписка с П.М. Третьяковым. 1873–1898. – М.; Л., 1946. С. 119.
2. И. Репин. Далекое-близкое. Изд. 3-е. М., «Искусство», 1949, с. 394–409
