ПОВЕСТЬ О РУССКОЙ БОРОДЕ
Ничто в человеческом теле не вызывало таких бурных споров и разногласий как борода. Особую роль сыграла борода в истории России. Здесь она занимает важное место, сравнимое с местом какого-нибудь государственного деятеля средней величины.
* * *
В Греческой церкви ношение бороды было обязательно для священнослужителей и иноков, но необязательно для мирян. Это различие хорошо заметно на прославленной мозаике императора Юстиниана в церкви Сан-Витале в Равенне (VI век). Священнослужители – епископ Максимиан и два диакона – изображены с небольшими бородками. Воины и чиновники из свиты императора выбриты, усаты или бородаты. Сам Юстиниан – без бороды.
В Х веке, приняв христианство, наши пращуры познакомились с греческой бородой, которую можно считать матерью русской бороды.
Дом вести – не бородой трясти
Нельзя однозначно утверждать, брились ли древние русы или предпочитали ходить с бородой. В 971 году киевский князь Святослав предстал перед византийским императором Иоанном Цимисхием без бороды. Греческий летописец свидетельствует: «Показался и Святослав, переплывающий реку на скифской ладье. Он сидел на веслах и греб вместе с остальными, ничем не отличаясь от них. Вот какова была его наружность: умеренного роста, не слишком высокого и не очень низкого, с мохнатыми бровями и светло-синими глазами, курносый, безбородый, с густыми, чрезмерно длинными волосами над верхней губой. Голова у него была совершенно голая, но с одной стороны ее свисал клок волос – признак знатности рода».
Можно предположить, что до принятия христианства без бороды ходил и сын Святослава – князь Владимир Великий, креститель Руси. В «Повести временных лет» рассказывается, что Владимир, установив в Киеве изображения языческих богов, поставил и «деревянного Перуна с серебряной головой и золотыми усами». Языческое божество – небесное отображение земных реалий. И в образе Перуна воплотились представления наших предков об идеальном князе и воине. Значит, для славян настоящий мужчина был с усами, но без бороды.
Но после 988 года, после Крещения Руси, отношение нашего народа к бороде переменилось. Вместе с христианством в Киев пришла греческая мода на «волос на щеках и подбородке». При князе Ярославе Мудром, сыне Владимира, составляется «Русская правда» – древнейший отечественный свод законов. Здесь за порчу бороды предусмотрен немалый штраф, в 12 гривен. Такой же полагался за выбитый зуб, за украденного бобра, за удар батогом, чашей, рогом или тыльной стороной оружия. С тех пор начинается триумфальное шествие бороды по русской земле. Через пятьсот лет борода уже считается непременным атрибутом всякого христианина, знаком мужественности, взрослости и мудрости. Со временем борода приобрела еще одно значение – по ней отличали православного от иноверца.
Наш народ снабдил «волос на щеках и подбородке» множеством поговорок. Обыкновенно в них обыгрывается глупость некоторых взрослых бородатых дядь, их недостойное поведение: борода выросла, а ума не вынесла; на аршин борода, да ума на пядь; по бороде Авраам, а по делам Хам; дом вести – не бородой трясти.
Народ уважал бороду, говоря: борода в честь, а усы и у кошки есть. На Руси бороду не брили и не стригли. Однако, как это часто бывает, quod licet Jovi, non licet bovi («Что дозволено Юпитеру…»). Если простой мужик и не помышлял о бритье, то знатные лица, защищенные от нелицеприятного мнения высоким положением, иногда позволяли себе стричь и брить бороду.
Яркий пример – великий князь Василий III, отец царя Ивана Грозного. Василий был на тридцать лет старше своей второй жены, Елены Глинской, и, как писал Николай Карамзин, «любя юную супругу, Василий желал ей нравиться не только ласковым обхождением с нею, но и видом молодости, которая от него удалялась: обрил себе бороду и пекся о своей приятной наружности». Примеру великого князя следовали некоторые бояре.
Но Иван Грозный пресек эти вольности. В 1551 году в Москве в государевых палатах заседал знаменитый Стоглавый собор, созванный царем и московским митрополитом Макарием, на котором были приняты важные постановления, призванные способствовать развитию духовного просвещения, укреплению в стране благочестия, искоренению пороков.
Собор в том числе осудил тех, кто, вопреки древнему преданию, брил бороды: «Священные правила православным христианам всем возбраняют не брити брад и усов не постригати, таковыя бо несть православных, но латынская ересь». Относительно ослушников, дерзающих преступать церковные установления, соборяне подтвердили правило, приписываемое апостолам: «Кто браду бриет и преставится таковой, недостоит над ним служити, ни сорокоустия пети, ни просвиры, ни свещи по нем в Церковь, с неверным да причтется».
С тех пор русская борода вольно росла и красовалась, охраняемая государством и церковью. Столкновение с Европой в кровавые годы лихолетья Смутного времени только убедило наших пращуров в правильности сделанного выбора: брить бороду – «латынская ересь». В 1639 году при царе Михаиле Феодоровиче в Москве печатается «Большой Потребник» – сборник разнообразных богослужений и молитвословий. В нем содержится чин отречения от «латынской ереси». По этому чину переходящий в православие католик должен был проклясть различные нововведения Римской церкви, в том числе брадобритие: «Проклинаю богоненавидимую блудолюбнаго образа прелесть, душегубительныя помраченныя ереси, еже остругати браду».
В середине XVII века при царе Алексее Михайловиче и патриархе Никоне произошло трагическое разделение Русской церкви. Московское православие с его приверженностью византийским и древнерусским традициям ушло в старообрядчество, в старую веру, в «раскол». Отныне только там сохранялась духовная культура прежней Святой Руси. Но было очевидно, что вскоре светские и духовные власти пойдут еще дальше.
Изменчивая мода
Царь Петр Алексеевич начал строить новую Россию, разрушая прежнюю Русь. Поклоняясь Европе, Петр I ополчился на русские обычаи, в том числе на длинные бороды и народную одежду. В 1698 году царь вводит бородовую пошлину, позже разделенную на четыре разряда: за право носить бороду царедворцы ежегодно уплачивали 600 рублей, богатые купцы – 100, прочие купцы – 60, горожане, ямщики и извозчики – 30.
Уплатившим пошлину выдавали знаки с надписями: «С бороды пошлина взята», «Борода – лишняя тягота». Крестьяне пошлиной не облагались, но при въезде в город с каждого бородача взималось по копейке. Особым окладом были обложены староверы. С 1716 года их обязали платить двойной подушный оклад. Представьте, если бы сейчас с людей, отличающихся от большинства вероисповеданием или национальностью, брали не 13 процентов подоходного налога, а 26.
Незамедлительно борода сделалась символом народного недовольства. Например, атаман Кондратий Булавин, старообрядец и бунтовщик, в 1707 году расправившийся с отрядом полковника Юрия Долгорукова, так объяснял свой поступок в послании кубанским казакам: полковник и его солдаты пришли на Дон и «стали было бороды и усы брить, также и веру христианскую переменять».
В 1700 году Петр издал указ против русской одежды. У городских ворот вывешивались образцы новой одежды – венгерские и саксонские камзолы и шляпы. Рядом стояли солдаты, следившие за выполнением указа. Если через ворота проходил человек в длинном кафтане, солдаты ставили его на колени и обрезали кафтан вровень с землей. Портным было запрещено шить русское одеяние, а купцам – торговать им. Староверам же, наоборот, было приказано ходить в народной одежде. В 1722 году царь повелел старообрядцам носить особые наряды старинного покроя – зипун, ферязь и однорядку. Через два года вышел дополнительный указ: женам староверов и бородачей носить опашни и шапки с рогами.
Так при императоре Петре I прежняя Русь была переделана в новую Россию. И только старообрядцы, преследуемые властями, сохраняли преданность старой русской вере и старому русскому укладу. За эту преданность им пришлось дорого заплатить не только особыми налогами и пошлинами, но и тысячами жизней. Для староверов борода стала религиозным символом, знамением истинной веры. Члены государственной церкви, желающие перейти в старообрядчество, должны были читать особое отречение от «никонианской ереси», в котором говорилось: «Отметающие Священное и Святоотеческое Писание, воспрещающее брадобритие, да будут прокляты».
Но то, что для одних было священно и истинно, другим казалось глупым и ложным. Известен, к примеру, «Гимн бороде» Михаила Ломоносова, в котором высмеян «волос на щеках и подбородке».
Преследования староверов и русской бороды несколько ослабли лишь в царствование Екатерины II, правительство которой было заинтересовано в поддержке старообрядческого купечества, обладавшего «великими промыслами и торгами». При Екатерине был издан ряд указов, улучшавших положение старообрядцев и уравнявших их в правах с остальным населением империи. Были отменены законы Петра о бородах, русской одежде и двойном окладе. Также было официально запрещено называть приверженцев церковной старины «раскольниками», вместо этого «хульного имени» вводился термин «старообрядцы».
Однако и при милостивой Екатерине борода оставалась символом мужицкого недовольства. Как знамя поднял бороду Емельян Пугачев – самозваный царь Петр III. Всем, кто признал его государем, Пугачев обещал различные свободы. В том числе свободу исповедовать старую веру – креститься двумя перстами, молиться по дониконовским книгам и носить бороды. С отрубленной головой Пугачева борода пала на плаху и уж более не поднималась.
Со времен Александра I на лица русских мужчин возвращается растительность – усы и бакенбарды. Но бритье бороды продолжало оставаться обязательным для военных и чиновников. Только в царствование Александра II чиновникам было дозволено отращивать бороды. А Александр III разрешил не бриться и военным.
При императоре Николае I объявились философы-славянофилы и начинается увлечение a la russe – всем русским. Входят в моду патриотизм, косоворотки, квас, каша и бороды. Эту моду высмеял острослов Иван Мятлев в макаронической поэме «Сенсации и замечания госпожи Курдюковой за границею, дан л’этранже»:
Патриот иной у нас
Закричит: «Дю квас, дю квас,
Дю рассольчик огуречный!»
Пьет и морщится, сердечный…
Надобно любить родное,
Дескать, даже и такое,
Что не стоит ни гроша!
Же не ди па ла каша
Манная, авек де пенки.
Ла морошка, лез опенки,
Поросенок су ле хрен,
Ле кисель э ле студень
Очень вкусны. Но не в этом
Ле патриотизм, заметим.
Но мода сделала свое дело. И мы уже не представляем себе без бород и бородок Достоевского, Менделеева, Толстого, Тургенева, Чайковского, Чехова и иных славных деятелей отечественной культуры и науки XIX века…
В октябре 1917 года прекратилась мода на бороду. Нет, ее никто не запрещал, не гнал, но «шершавым языком плаката» народу нашептали, что с бородой ходят его враги – поп и кулак. Ленин, Маркс и Энгельс – не в счет. При бороде остались дремучие деревенские деды и старомодные ученые, вроде профессора Преображенского из «Собачьего сердца» Михаила Булгакова: «Он умственного труда господин, с французской остроконечной бородкой и усами седыми, пушистыми и лихими, как у французских рыцарей».
В моде революционные усы, как у товарища Буденного или как у самого товарища Сталина. Впрочем, бороду носит «всесоюзный староста» Михаил Калинин. Она полагается ему как «народному ходатаю» и «печальнику земли русской». Но всякий мало-мальски уважающий себя человек брил бороду в то смутное время. Даже священнослужители из обновленческой «Живой Церкви» не брезговали этим, что было невероятно для традиционного православного духовенства. Сам глава обновленцев Александр Введенский гладко брился.
Великая Отечественная война вернула бороде прежнее мужественное и героическое значение. Ведь с ней, родимой, и с автоматом ППШ ходил по лесам и болотам смелый партизан. Тот самый, что бронзовыми глазами памятников взирает на москвичей и гостей столицы на станциях метрополитена «Белорусская» и «Партизанская». Бородатый старик с «Партизанской» – Герой Советского Союза Матвей Кузьмин, простой русский крестьянин, совершивший подвиг в возрасте 83 лет. Борода полагалась не только старому партизану, но и «парню молодому», от лица которого Леонид Утесов пел знаменитую песню «Партизанская борода»: «То разведка, то засада, // Стричься, бриться мне когда? // Неизбежная досада // Партизану борода. // Борода ль моя, бородка, // До чего ж ты отросла! // Называли раньше – щетка, // Говорят теперь – метла».
После войны интерес к бороде возобновился в конце 1950-х годов, во время революции на Кубе. Бородачи (по-испански barbudos) Фидель Кастро и Че Гевара, борющиеся за свободу и равенство, завоевали симпатии наших соотечественников. Не без влияния кубинцев в Советском Союзе бороду стала носить молодежь, преимущественно «стиляги» и творческие люди – журналисты, художники и музыканты.
В 1962 году Юрий Казаков в рассказе «Адам и Ева» так описал посетителей художественной выставки: «Никто ничего не понимает, кричат, спорят, ребята с бородками, в джинсах, посоловели, кругами ходят». Это были замечательные времена песен под гитару, дешевого портвейна и дружеского обращения друг к друг «старик».
Прошли годы, но борода оставалась отличительным признаком свободного художника. В волшебной повести Юрия Коваля «Самая легкая лодка в мире» (1984) один из главных героев, художник Орлов, носит бороду. Когда герои едут на электричке, в вагоне с ними заводит разговор «человек в золотых очках». Он озвучивает те трюизмы, с которыми обыватели так любят приставать к бородачам и сегодня: «И зачем молодые люди носят бороду! Ну, зачем? Не пойму… Ну, в старое время люди мало читали – вот они и носили бороду. А сейчас-то зачем борода? Я бы всех бородатых взял бы и насильно им бороду сбрил, чтоб на людей были похожи».
Автору этих строк неоднократно приходилось выслушивать такие рассуждения. Какая дикость, молодой мужчина, а с бородой! С высшим образованием, а с бородой! Культурный человек, а с бородой! Что на это ответить? Для меня «волос на щеках и подбородке» – это, если угодно, осуществление детских мечтаний. Ребенком я видел фотографию Эрнеста Хемингуэя – открытое обветренное лицо в сединах благородной бороды, грубый свитер. «Хочу стать таким!» – подумал я.
Мне было 13 лет, когда Владимир Бортко снял фильм «Собачье сердце». Я был потрясен этим фильмом, я заучил его наизусть, я бредил его сепией. О, эти сады Семирамиды! Тяжелый, как гробница, стол, накрытый белой скатертью, разрисованные райскими цветами тарелки с черной широкой каймой, и три хрустальных графинчика с разноцветными водками.
Я точно знал, что, когда вырасту, стану профессором Преображенским, причем в исполнении Евгения Евстигнеева, только им, и никем более! И я вырос… Мечты сбылись лишь отчасти. Лампа под шелковым абажуром, персидские ковры и вишневые портьеры остались в кино. От профессорской учености мне досталась только борода. И, разглаживая ее перед экраном компьютера, я повторю слова Ломоносова:
Если кто невзрачен телом
Или в разуме незрелом,
Если в скудости рожден
Либо чином не почтен,
Будет взрачен и рассуден,
Знатен чином и не скуден
Для великой бороды:
Таковы ее плоды!
Дмитрий Урушев
