#герои
Портрет донского казака Харлампия Ермакова. Этот человек, если верить литературоведам, и стал прототипом для образа Григория Мелехова.
Известно, что Ермаков дружил с родителями Шолохова, а потом и сам Михаил Александрович неоднократно встречался с Харлампием Васильевичем, и особенно часто — в 1926 году, между двумя арестами, второй из которых закончился расстрелом. Сохранилось письмо, в котором Шолохов просит разрешения приехать к Ермакову. «Уважаемый товарищ Ермаков, — писал Шолохов, — мне необходимо получить от вас некоторые дополнительные сведения относительно эпохи 1919 г. Надеюсь, что вы не откажете мне в любезности сообщить эти сведения с приездом моим из Москвы. Сведения эти касаются мелочей относительно восстания Войска Донского». Это письмо фигурировало потом в качестве вещественного доказательства при обвинении Ермакова.
Жизнь Ермакова была очень похожа на жизнь Григория Мелехова. С той только разницей, что судьбу Григория читателю предоставили додумать самому — мы прощаемся с героем в тот момент, когда он хоронит любимую Аксинью.
Харлампий Ермаков родился в 1891 году на хуторе Антипове в станице Вешенской. Под одной версии, его дед в свое время женился на турчанке, как и дед Мелехова, и при желании в его внешности можно найти нездешние черты. Впрочем, и среди донских казаков не было светлоглазых блондинов — это было племя темноволосое и темноглазое. По другой версии, его бабкой была не турчанка, а цыганка. В Первую мировую Ермаков попал на фронт, был ранен 14 раз, получил четыре георгиевских креста, несколько медалей и наградной пистолет. Рассказывали, что в бою он дрался как лев, был необычайно силен и меток, и шашкой орудовал на горе врагам превосходно — головы так и летели.
После войны он вернулся к себе на хутор, зажил вроде бы мирной жизнью— пахал землю, поднимал детей, — но дальше его жизнь представляет собою бесконечные трагические метания, которые Шолохов и описал в «Тихом Доне». В июне 1917-го Ермакова вновь призывают в армию — на этот раз в Войско Донское. Судя по всему, он был довольно заметной и популярной фигурой в полку и вообще на Дону — его вскоре избирают в Областной военный комитет (это был казачий орган самоуправления).
Революцию он принял, как принял ее и Григорий Мелехов. Ермаков примкнул к отрядам Федора Подтелкова — одного из руководителей революционного казачества на Дону. Но пробыл он там недолго — Подтелков отличался жестокостью, о его зверствах по отношению к врагам революции ходили мрачные легенды, и Ермаков быстро разочаровался в выбранной стезе. Тут как раз подоспело антибольшевистское Вешенское восстание, в котором Ермаков довольно активно участвовал и которое потом окажется для него роковым.
За участие в восстании ему присваивают чин есаула, а вскоре Ермаков сдается в плен красным. Это были времена, когда хороших командиров еще не расстреливали направо и налево, и кто-то из грамотных красных служак настоял на том, чтобы Ермакову не только сохранили жизнь, но и предложили должность в Красной армии — военные и организаторские таланты Харлампия были хорошо известны не только ближнему окружению. К тому же у красных уже было множество казаков, которые хорошо знали Ермакова, и они дружно за него вступились. И Ермакова опять «покраснел». Ему предложили создать бригаду из остатков белоказаков, переметнувшихся к красным. Позже эта бригада влилась в дивизию Буденного, и сам усатый комдив очень лестно отзывался о Ермакове, считая его выдающимся рубакой.
Но никакие лестные отзывы самого Буденного не спасли Ермакова от преследований — в 1924 году он был арестован за участие в Вешенском восстании. Но тогда ему удалось все свалить на своего уже покойного брата Емельяна — дескать, тот силой заставил его поучаствовать в восстании. Тут и одностаничники опять вступились за своего есаула, и суд признал Ермакова невиновным — насильно затащили. Ермакова освободили, но этим дело не кончилось. За ним установили жесточайшую слежку, вокруг него вились агенты ГПУ, силясь отыскать доказательства его нелояльности. Поскольку никаких новых следов обнаружить не удалось, принялись снова перекапывать прошлое. Нашли очевидцев, подтвердившись якобы зверства Ермакова в отношении большевиков во время Вешенского восстания. Зверствовал он или нет — уже никто никогда не узнает, да и сама по себе война — зверство, в белых перчатках на войну не берут. Окружной прокурор настаивал на оправдании Ермакова, но 6 июня 1927 года на стареньком ундервуде было напечатано решение Коллегии ОГПУ: «Ермакова Харлампия Васильевича расстрелять. Дело сдать в архив».
Архивы до сих пор до конца не рассекречены, и многие подробности остаются «за кадром».
Если додумать продолжение «Тихого Дона», то вариантов судьбы Григория Мелехова нет — его судьба наверняка повторила бы судьбу прототипа. Но кто бы стал публиковать роман с таким концом на исходе 20-х гг.? Шолохов все прекрасно понимал, потому и закончил роман многоточием. Правда, «умертвил» дочку Мелехова. «Полюшка умерла осенью… от глотошной», — рассказывает сын Григория Мишатка вернувшемуся домой отцу. Глотошной тогда называли скарлатину. В жизни же Полюшка, дочь Ермакова, дожила до глубокой старости и умерла в конце 90-х. Домашние звали ее Полюшкой, хотя полное ее имя было Пелагея. Сын Ермакова Иосиф обладал характером буйным, невыдержанным. В начале войны, хватанув на радостях самогона после выписки из госпиталя, решил поскорее догнать своих, для чего ни много ни мало угнал самолет. Разумеется, дальше он воевал в штрафбате. Прошел всю войну, а погиб в 1960-м в результате несчастного случая — упал с грузовика. Почти все потомки Харлампия Васильевича остались в Вешенской, многие живут там до сих пор.
На немногих сохранившихся фотографиях Харлампия Ермакова мы видим красавца-казака с выбившимися из-под фуражки кудрями, черноусого, горбоносого — именно таким большинство из нас и представляют себе Григория Мелехова. В романе Шолохов так описывает Гришку: «…младший, Григорий, в отца попер: (…) такой же, как у бати, вислый коршунячий нос, в чуть косых прорезях подсиненные миндалины горячих глаз, острые плиты скул обтянуты коричневой румянеющей кожей».
В 1980 году шофер-дальнобойщик Иван Калеганов, влюбленный в роман «Тихий Дон», в одиночку соорудил памятник Харлампию Ермакову и тайком установил его на окраине Вешенской. На камне было высечено: «Прототипу главного героя «Тихого Дона», лихому рубаке и отчаянно храброму человеку. 1893 — 1927 гг.». Памятник простоял ровно неделю…
Екатерина Барабаш
