22 (9) июля 1904 года москвичи провожали в последний путь Антона Павловича Чехова. Накануне из Германии прибыл вагон с телом писателя. Ужасная и при этом по-чеховски гротескная надпись «Для перевозки свежих устриц» на вагоне вызывала шок у встречающих траурный поезд на перроне Николаевского вокзала. В центральной части России стояла жуткая жара, поэтому было принято решение доставить покойного на родину в вагоне-холодильнике для перевозки замороженных продуктов. Многие увидели в этом пренебрежение к личности Чехова. В самом деле, надпись можно было на время снять или чем-нибудь задрапировать.
Особенно негодовал Максим Горький: «Этот замечательный человек и прекрасный писатель, всю свою жизнь боровшийся с пошлостью, был привезен в вагоне «Для перевозки свежих устриц»! У меня сжимается сердце, и я готов выть, реветь и драться от негодования, от злобы! Антону Павловичу, конечно, уже все равно, хоть в корзине для грязного белья вези его тело, но русскому обществу я не могу простить вагон «для устриц». В этом вагоне — именно та пошлость русской жизни, которая всегда так возмущала покойного».
От вокзала до кладбища гроб несли на руках. Крепкие молодые курсанты, взявшись за руки, охраняли кортеж от многих тысяч зевак, желавших поближе приблизиться к гробу. Отпели Антона Павловича в Успенской церкви Новодевичьего монастыря и похоронили за храмом, рядом с могилой отца.
Запись в дневнике Александра Куприна в день похорон Чехова: «Среди моря венков и скорбных посвящений я разглядел надпись «На могилу такого писателя, как Ты, венок должен возложить каждый читатель». Я подошел к матери Чехова и без слов поцеловал ее руку. Она сказала усталым, слабым голосом: «Вот горе-то у нас какое… Нет Антоши».
Шампанским наполнен бокал.
Июльская ночь на ущербе.
Прощай, Баденвейлер, ich sterbe!
И допит последний глоток.
Немецкий уснул городок.
Подумай, какая досада!
Лишь ветки вишневого сада
белеют в июльской ночи.
Колеблется пламя свечи.
Актриса известная плачет.
Не знаю, зачем она прячет
последние слезы свои.
К чему здесь сейчас соловьи!
Последние слезы горючи.
Шиповника стебли колючи.
Крыжовника иглы остры.
И будут рыдать три сестры
И многие сестры иные.
Немногие братья родные
и множество братьев иных.
…Немецкий уснул городок.
Но он уже скоро проснется.
Его это тоже коснется,
но только потом, и не так.
Зачем эти розы цветут!
Как все в этом мире похоже.
И на Новодевичьем тоже
такие же розы, как тут.
Я тоже уеду туда,
к тем розам, к березе и к вербе.
Ich sterbe,
ich sterbe,
ich sterbe —
и это уже навсегда.
Юрий Левитанский
#МосковскиеЗаписки
