Когда в 1887 году революционер Александр Ульянов был приговорён к смертной казни за покушение на Александра III, его мать Мария Александровна приехала с «челобитной» к царю. Говорят, всяческую помощь ей оказывал известный юрист, составитель нового Уголовного уложения империи Николай Степанович Таганцев. Он приложил немало усилий, чтобы добиться у государя разрешения на свидание матери осужденного с сыном. Итогом этого рандеву стало прошение Ульянова к императору: «Во имя моей матери и малолетних братьев и сестёр, которые, не имея отца, находят в ней единственную опору, я решаюсь просить Ваше Величество о замене смертной казни каким-либо иным наказанием».
Судьбе было угодно, чтобы почти через 30 лет дороги Николая Таганцева и брата казненного террориста Владимира Ульянова-Ленина пересеклись. Октябрьскую революцию член Госсовета, автора более 2-х десятков книг, профессор Таганцев воспринял как гибель правового государства и своих взглядов не скрывал. Однако горе случилось не с ним, а с его сыном. За создание группировки, стремившейся упразднить диктатуру пролетариата, он был арестован и провёл несколько месяцев в тюрьме.
Вот тогда 78-летний Николай Степанович написал письмо Ленину. «Я обращаюсь к Вам с просьбою о смягчении участи сына по 2-м основаниям: я хорошо знал Вашего покойного отца и Вашу матушку; в тяжёлые времена не отказывал в ходатайствах и помощи. Отнеситесь и Вы сердечно к моему сыну». Обычно Ленин вообще не отвечал на подобные запросы, но здесь, видимо, что-то его зацепило. Он поручил секретарю Фотиевой ответить, что «сын так серьёзно обвиняется и с такими уликами, что освобождение уже невозможно».
Ночью 29 августа 1921 года в роще неподалёку от станции Бернгардовка чекисты расстреляли 94 человека, в т.ч. и сына Таганцева. Узников заставили вырыть общую могилу, а когда она была готова, приказали раздеться. Затем штыками загнали всех в яму и стали стрелять. По свидетельству местных жителей земля на месте казни шевелилась весь следующий день и из-под неё даже слышались стоны ещё живых людей. Однако подойти к братской могиле было нельзя: не пускал конвой.
