«Жди меня не с нетерпением, а с терпением».
Из письма В.А. Серова к О.Ф. Серовой
В Отделе рукописей Третьяковской галереи хранится около ста писем великого русского художника Валентина Александровича Серова к жене Ольге Федоровне Серовой, являющихся ценнейшей частью его документального наследия. Они были приобретены в 1930-х годах у их дочери Ольги Валентиновны Серовой. Несмотря на то, что ответы жены не сохранились, письма художника раскрывают его взаимоотношения с любимой женщиной.
«Ольга Ф[едоровна] была и по наружности, и по внутреннему содержанию именно такая, какая нужна была Серову, сразу она не производила впечатления своею наружностью, и, только всмотревшись в нее, всякому было ясно, что это очень хорошенькая женщина, — писала о ней в своих воспоминаниях лучшая подруга ее молодости Мария Яковлевна Львова (Симонович). — Миниатюрная, с мелкими чертами лица, большими серыми глазами около маленького остренького носика была похожа на голландку, что муж ей неоднократно и говорил. Она служила Серову, как отклик всех его художественных желаний и обставила его жизнь во вкусе, который ему подходил».
Познакомились они в гостеприимном доме тети художника — сестры его матери Валентины Семеновны Серовой — Аделаиды Семеновны Симонович и ее мужа, известного доктора и общественного деятеля Якова Мироновича Симоновича. Валентин Александрович в детстве и ранней молодости часто там бывал и подолгу жил. Оля Трубникова после смерти безнадежно больной матери в 1879 году была взята на воспитание в эту семью. О ранних годах жизни и происхождении Ольги Федоровны известно мало. В одном из писем к И.Э. Грабарю, автору монографии о Серове, она пишет: «…предок отца моего был в 1517 году Никита воевода, служивший по Смоленску при Василии Иоанновиче III, так в нашей родословной сказано. Мама тоже древней очень фамилии, аристократической, … урожденная Новикова».
М.Я. Львова (Симонович) вспоминала: «… приемная дочь моих родителей Ольга Ф[едоровна] Трубникова воспитывалась вместе с нами с 10-летнего возраста. Чуть ли не 13-й ребенок своих родителей, когда-то очень богатых помещиков Тамбовской губернии, очутилась с матерью в Петербурге после смерти ее отца, а заложенное и перезаложенное имение не давало дохода, и мать зарабатывала шитьем белья на свое существование. Девочка осталась сиротой после смерти исчезнувшей от туберкулеза [матери], и ее собирались поместить в сиротский приют. Мой отец выхлопатывал для нее место. Когда приют мог принять, то мы, дети, не захотели с нею расстаться, и она осталась у нас». В ее же очерке «Доктор Яков Миронович Симонович» содержится еще несколько замечаний о семье Трубниковых — об отце, прокутившем свое состояние, о брате, уже помещенном в сиротский приют для мальчиков, о сестре, бывшей замужем в какой-то отдаленной губернии, «кажется» Уфимской6. После окончания гимназии в 1882 году Лёля, так звали ее Симоновичи, продолжала жить в своей приемной семье, работала в детском саду и элементарной школе, которые устроила Аделаида Семеновна — известный подвижник-педагог, помогала воспитывать младших детей в семье. По субботам в квартиру Симоновичей на Кирочной приходили гости — студенты-академисты Валентин Серов и его друзья Михаил Врубель и Владимир фон Дервиз, которых, конечно, привлекали три милые и умные девушки: Лёля Трубникова, Маша и Надя Симоновичи. «Легкое, неподдельное веселье тех суббот … питалось, как теперь я [Нина Яковлевна Симонович-Ефимова. — Авт] вижу, тем, что образовывались три пары: Надя и Владимир Дмитриевич фон Дервиз, Лёля и Серов, Маша и Михаил Александрович Врубель. Две первые закончились браком.». Валентину Серову и Ольге Трубниковой, предстояло тяжелое испытание — разлука. В начале 1885 года приболевшие Маша и Лёля в сопровождении Валентины Семеновны Серовой уехали в Крым. Потом они перебрались в Одессу, к родственникам отца Маши, где задержались на долгое время. Лёля особенно прижилась там. Видимо, через Фанни Мироновну, сестру Я.М. Симоновича, она познакомилась с врачом и крупным общественным деятелем Исааком Андреевичем Чацкиным, в семье которого служила домашней учительницей. Также она преподавала на музыкальных курсах, организованных композитором и педагогом Анной Ивановной Чарновой, директором Одесского музыкального общества. «Может быть, они все там и очень милые люди, но уж это всегда так: кто от работы не бегает, тому и взваливают побольше, тем более что ты с такой охотой принимаешь новые заботы и хлопоты… Огорчаешь ты меня»8, — писал ей 29 сентября 1885 года раздосадованный Серов, не ожидавший такого долгого отсутствия любимой девушки. В письме от 5 января 1887 года его тревога все более возрастает: «Знаешь ты, мне часто в голову приходит, а что если Чацкин [55-летний И.А. Чацкин был вдовцом. — Авт] сделает тебе предложение — быть ему женой; так ты прекрасно ведешь его детей, и он успел полюбить тебя? Да и ты сама успела влюбиться в него? <...> Серьезно, эта мысль меня часто беспокоит»9. Несмотря на свою благополучную и содержательную жизнь в Одессе, Ольга Федоровна терпеливо ждала от него решительных действий, хотя и начинала сомневаться в их совместном будущем: «Лёля милая, брось, прошу тебя, такие тоскливые думы. Смотри веселее и не думай бросать меня — слышишь? На мои колебания бывшие не смотри, я вообще во всем сильно колеблющийся, но теперь крепну помаленьку и думаю, что понемногу и наши отношения установятся»10. Осознав, что девушке просто некуда возвращаться, Серов начинает серьезно задумываться о женитьбе, вынашивает разные планы, пытаясь преодолеть жизненную неустроенность. Например, переселиться в Одессу, где сложился «будто бы хороший кружок художников Кузнецов, Костанди11 и т. д. и т.д.»12; или. в Киев, где А.В. Прахов13 собирал лучших художников для росписи Владимирского собора. «Интересно бы узнать, — спрашивал он В.М. Васнецова, — как обстоит моя кандидатура на ту восьмиаршинную стену, на которой долженствует быть изображено Рождество»14. Он навещал ее в Одессе. «Тоша уехал к Лёле, — писала Валентина Семеновна Маше Симонович, — и обещал вернуться женатым. Шутка шуткой, а дело может и серьезно повернуться. Что ж? Я буду очень довольна.».
«Прошло несколько лет, — продолжает свои воспоминания о подруге Мария Яковлевна Львова (Симонович), — которые Ольга Федоровна провела в Одессе как домашняя учительница и воспитательница с двумя детьми, которые к ней так привязались, что чуть не заставили ее отказаться от своей приемной семьи и остаться навсегда в Одессе. Но Серов, которому она уже давно нравилась, все же подействовал на нее так, что она бросила Одессу и приехала в Москву».
Венчание Валентина Александровича и Ольги Федоровны состоялось 29 января 1889 года в Санкт-Петербурге во Введенской лейб-гвардии Семеновского полка церкви. Свадьба была очень скромной. Сергей Саввич Мамонтов, которого Серов попросил быть шафером, вспоминал: «Приезжаю. Думаю, что действительно парадная свадьба, вхожу в собор: никаких приготовлений, ничего. Священник приходит. «Здесь будут венчаться?» — спрашиваю. — «Да, здесь заказана свадьба». Вскоре приезжает невеста, невеста в карете приехала с родными, но жениха нет. Начинают волноваться — где же жених? Помню, стою на паперти, смотрю: нет, нет Серова. Наконец, приезжает в пальто, в шапочке, на извозчике один Серов; заплатил извозчику четвертак, вошел в церковь. «Ну, что же, давайте венчаться!». После мы с Серовым поехали в меблированные комнаты, где он жил, и там пили чай — это и был свадебный пир». «Так сказать, образ жизни моей с женитьбой мало изменился. Пишу портрет», — радуется новобрачный 4 февраля 1889 года в письме к своему другу, тоже будущему молодожену И.С. Остроухову. «…Теперь об Антоне. Он нисколько не изменился после женитьбы — такой же, как и был, — вторит ему вослед в письме к Елизавете Григорьевне (Мамонтовой) Илья Семенович, — его жена мне понравилась. Очень миленькая, маленькая блондинка с красивыми глазами, простая, очень скромная. Так как она стеснялась много говорить при мне, то мне не удалось выяснить ее духовную физиономию; но, по-видимому, она еще далеко не определилась, еще очень молода, несильна, и потому влияния на мужа быть не может». О жене художника сложилось благоприятное впечатление не только у придирчивого «эстета» Остроухова, но и у других их современников. А.П. Остроумова-Лебедева вспоминала: «… Ольга Федоровна сияла своими большими голубыми глазами. Пушистые вьющиеся волосы развевались светлым ореолом вокруг ее прекрасного, приветливого лица». Н.П. Ульянов, ученик В.А. Серова, писал: «Среди гостей там и здесь мелькает хрупкая, светящаяся какою-то внутренней нежностью, всегда озабоченная жена Серова, Ольга Федоровна…». Сам Валентин Александрович радостно сообщил жене: «.Видел вчера Ратьковых, <...> они оба, он и она, сказали мне, что у меня очаровательная жена и что они в восторге от тебя и что я никуда не гожусь как портретист — им нравился твой портрет у Третьякова, но теперь нет». Павел Петрович Чистяков, с которым художник познакомил свою молодую супругу, сказал: «Ну, с такого лица только ангелов писать». Она и была добрым, нежным и любящим ангелом-хранителем своей семьи, своего гениального мужа, шестерых детей, требующих постоянного внимания, самоотдачи и немалого мужества. «Всегда озабоченная.» — из- за большой занятости Валентина Александровича, его частых вынужденных отъездов из дома большая часть семейных забот легла на плечи Ольги Федоровны. «Времени заниматься воспитанием детей у папы было мало, а детей много — шесть человек: я старшая, — вспоминала Ольга Валентиновна Серова, первенец в семье, — потом четыре брата и младшая дочь Наташа, которой было три года, когда папа умер. Воспитание главным образом ложилось на маму». И далее: «Атмосфера в доме у нас была отнюдь не богемная. Все были заняты, учились, <.> занимались музыкой. Братья учились еще столярному ремеслу. <.> Мама была жизнерадостной и оптимистичной по природе. Всегда надеялась на лучшее и просто, и легко, и вместе с тем энергично шла навстречу опасности, стараясь сделать все возможное, чтобы ее устранить или умерить». И Ольге Федоровне вполне удавалось быть одновременно и любящей матерью, и строгим педагогом, и внимательной сиделкой во время многочисленных детских болезней, и даже «прорабом» на стройке. Строительство дачи на море в Ино, в Финляндии, их единственного не временного пристанища, где семья чаще всего собиралась вместе: купались, ходили на яхте, построенной старшим сыном Александром, катались на лошадях, — это тоже во многом ее заслуга. «Ну что же, конопатчики уже постукивают? Так. Ну, а лес возят? Ну, а Петр [подрядчик, строивший дачу Серовых в Ино. — Авт] работает? И рабочих прислал? Ну, а рамы делаются? Так, так. Ну, а вот лодочка, как лодочка поживает? Ну, и как в ней мальчики катаются? Хорошо ли — и слушаются ли они тебя — а? Так, ну хорошо, коли слушаются», — в полушутливом тоне этого письма Валентина Александровича к жене очень хорошо чувствуется, «кто в доме хозяин (вернее — хозяйка)» и какая на ней лежит ответственность за семейное благополучие. Вероятно, не очень легко давалась эта роль Ольге Федоровне, потому что в письмах этих лет Серов то и дело просит супругу: «Лёлюшка, дорогая, зачем так волнуешься по поводу ремонта и трат — это всегда так бывает. Главное — береги свое здоровье и детей, вот и все — остальное пустяки…», «Что же с постройкой, как у вас? Главное, не волнуйся — приедем, увидим». К сожалению, как упоминалось выше, ответов Ольги Федоровны мужу почти не сохранилось, но из его посланий к ней очень хорошо видно, какое нежное чувство на протяжении всей совместной жизни питал художник к своей спутнице. «Лёлюшка», «маленькая моя», «девочка моя» — так ласково называл в письмах Серов жену, которая была ему и другом, и помощником, иногда — советчиком и всегда — надежной опорой. Тем страшнее оказалась для Ольги Федоровны такая внезапная смерть любимого человека. И.Е. Репин пишет в своих воспоминаниях: «А что значил для нее Валентин Александрович, видно из ее письма к М.С. Цетлин от 24 декабря 1911 года, то есть около месяца спустя после его смерти: «Я до сих пор не могу опомниться, так все это быстро произошло! Такую чувствую пустоту, такое одиночество, несмотря на то, что у меня шесть человек детей. Сейчас мне их жаль, но они не радуют меня. Так скучно, так скучно без него и не мне одной, а многим, многим. Я привыкла к его частому отсутствию, и мне все кажется вот, вот он сейчас придет — да, больше встречать его не придется. Может быть, со временем войду опять в жизнь, а пока меня решительно ничего не интересует, все как-то делаю через силу, одно только мне приятно — к нему ездить на могилку, несмотря на то, что на душе еще более жутко и тяжко делается от сознания, что он здесь, около тебя и ты не можешь его видеть, говорить с ним. Да и надо стараться быть здоровой, продолжать жить, вот это слово «надо» — ужасно!»» А дочь вспоминала: «Через несколько месяцев после папиной смерти мама заболела тяжелой формой базедовой болезни, которая чуть не унесла ее в могилу».
Ольга Федоровна Серова умерла в 1927 году, пережив мужа на 16 лет, и все оставшиеся годы ее жизни были посвящены ему — его детям, его внукам, его творчеству.
