Иван Бунин свои рассказы о Льве Толстом обычно начинал с фразы: «Я чуть не с детства жил в восхищении им. Мой отец мне, еще ребенку, говорил: «Я его немного знал. Во время севастопольской кампании встречал, играл с ним в карты в осажденном Севастополе». И, помню, я на отца смотрел с восторженным удивлением: живого Толстого видел!».
Первая личная встреча Бунина с кумиром состоялась в Москве, в Хамовниках в начале 1894 года. «Прямо передо мной крутая лестница, крытая красным сукном. Правее, под нею, запертая дверь, за которой слышны гитары и веселые молодые голоса, удивительно беззаботные к тому, что они раздаются в таком совершенно необыкновенном доме.
— Как прикажете доложить?
— Бунин.
— Как-с?
— Бунин.
— Слушаю-с.
Лакей убегает наверх и, к моему удивлению, тотчас же, вприпрыжку, бочком, перехватывая рукой по перилам, сбегает назад:
— Пожалуйте обождать наверх, в залу…
А в зале я удивляюсь еще больше: едва вхожу, как в глубине его налево тотчас же, не заставляя меня ждать, открывается маленькая дверка и из-за нее быстро, с неуклюжей ловкостью выдергивает ноги, выныривает – ибо за этой дверкой было две-три ступеньки в коридор – кто-то большой, седобородый, слегка как будто кривоногий, в широкой, мешковато сшитой блузе из серой бумазеи, в таких же штанах, больше похожих на шаровары, и в тупоносых башмаках. Быстрый, легкий, страшный, остроглазый, с насупленными бровями. И быстро идет прямо на меня, быстро (и немного приседая) подходит ко мне, протягивает, вернее, ладонью вверх бросает большую руку, забирает в нее мою, мягко жмет и неожиданно улыбается очаровательной улыбкой, ласковой и какой-то вместе с тем горестной, даже как бы слегка жалостной, и я вижу, что эти маленькие глаза вовсе не страшные и не острые, а только по-звериному зоркие», — так описывал Иван Алексеевич свое первое впечатление от знакомства с графом.
Бунин никогда не мог говорить о Толстом спокойно, без волнения — всегда с трепетом. Он вполне серьёзно утверждал, что если бы Лев Николаевич записал счёт от прачки, то и это у него было бы необыкновенно, потому что у него был дар превращать самую мелкую черту в незабываемый образ. В доме Буниных Толстой неизменно «жил» в разговорах, иногда заставляя спорить до хрипоты, потому что сам Иван Алексеевич был «за Толстого», а Вера Николаевна — «за Софью Андреевну». Бунин искренне считал, что Толстому должны подражать все писатели, что от этого получится только польза, — «отучишься брехать».
Последний раз они встретились тоже в Москве, в 1900 году. «Прохожу я по Арбату, — смотрю — в темноте Толстой.
— Здравствуйте, Иван Алексеевич. Почему вас не видать?
Я растерялся как школьник. Просто не знаю, куда шапку свою девать.
— Боюсь я бывать у вас, — признаюсь ему чистосердечно…
— Нельзя людей бояться, нельзя, — повторил настойчиво и убежденно Лев Николаевич и торопливо исчез в потемках, оставив во мне придавленное и робкое ощущение».
О смерти графа Бунин узнал из газет, писал Горькому, «несколько дней прошло для меня в болезненном сне. Беря в руку газету, ничего не видел от слёз».
Уже в эмиграции Иван Алексеевич говорил одному из друзей: «Я недавно кончил перечитывать “Войну и мир”, должно быть, в пятидесятый раз. Читаю лёжа, но от восхищения постоянно приходится вскакивать. Боже, до чего хорошо…». Своим близким Бунин часто читал тот отрывок из «Анны Карениной», где у героини в темноте светятся глаза, и она это чувствует.
В 1937 году в Париже вышла книга Бунина «Освобождение Толстого». Критики сочли, что Бунин «первый так глубоко осветил самую сокровенную внутреннюю жизнь Толстого». А потому особенно пристрастно Иван Алексеевич вчитывался в чужие воспоминания о любимом писателе, например, в мемуары Горького: «Не спорю, эти воспоминания о Толстом написаны хлёстко и не без блеска, но ведь почти всё в них – сплошная беллетристика, и Толстой у Горького не Лев Николаевич, а Лев Алексеемаксимович!».
Бунин и в последний день своей жизни, 7 ноября 1953 года, когда ему уже трудно было сосредоточиться и тяжело было держать книгу в руках, читал толстовское «Воскресение». «Это одна из самых драгоценных книг на земле», — писал Иван Алексеевич.
#МосковскиеЗаписки
