Когда речь заходит о Русской Церкви в начале XX века, как правило, сразу называют Патриарха Тихона. И редко кто вспомнит трагическую фигуру Местоблюстителя Патриаршего престола митрополита Петра (Полянского), которого завещание Патриарха Тихона навсегда лишило свободы и перед которым спасовал весь репрессивный аппарат ГПУ-НКВД, вынужденный официально объявить о его смерти за год до того, как его мучениям действительно пришел конец.
Сын сельского священника, Петр Полянский хоть и закончил духовную семинарию, а потом и Московскую духовную академию и был магистром богословия, сам священником, а тем более монахом быть вовсе не собирался. До революции он был сначала просто преподавателем, потом членом учебного комитета при Синоде, объездил с ревизиями духовных школ всю Россию и в 1916 году получил чин действительного статского советника, дававший потомственное дворянство и соответствовавший званиям генерал-майора в армии, контр-адмирала во флоте и придворному чину камергера.
Но в тяжелейшем для Церкви 1918 году, когда новая власть начала на нее жесточайшие гонения, только что избранный Поместным Собором Патриарх Тихон предложил Петру Федоровичу принять постриг, священство и епископство и стать его помощником в делах церковного управления. И тот согласился. Родственникам свое решение он объяснил так: «Я не могу отказаться. Если я откажусь, то я буду предателем Церкви, но, когда соглашусь — я знаю, я подпишу сам себе смертный приговор».
Как в воду глядел. В октябре 1920 года, сразу после рукоположения в сан епископа, владыку Петра арестовали и сослали в Великий Устюг. А через пару лет, вернувшись в Москву уже в сане митрополита Крутицкого, он был включен Патриархом Тихоном в его завещание как третий — после митрополита Казанского Кирилла (Смирнова) и митрополита Ярославского и Ростовского Агафангела (Преображенского) — кандидат на роль Местоблюстителя Патриаршего престола до законного избрания нового Патриарха.
Но когда 7 апреля 1925 года Патриарх Тихон скончался, оба первых кандидата были в ссылке, и Местоблюстителем утвердили митрополита Петра. И на его плечи легла труднейшая задача — удержать Русскую Православную Церковь от раскола, на фоне внешних репрессий грозящего уничтожить ее изнутри.
К началу XX века в Церкви заговорили о необходимости реформ и отделения от государства. Но в 1917 году многие растерялись. Теперь уже большинство реформаторов хотели, чтобы именно государство помогло Церкви освободиться от сторонников старого понимания церковной жизни.
Большевики быстро сообразили, как использовать церковных либералов в своих целях — для разгрома патриаршей Церкви. В чем и преуспели. При подготовке к изъятию церковных ценностей власти — во избежание новой гражданской войны, теперь уже религиозной, —руками обновленцев создали полностью подконтрольное режиму марионеточное церковное управление (обновленчество, или «Живая церковь», — раскольническое движение в Русской Православной Церкви в 1922—1940-е годы, возникшее по инициативе и при активном участии советского госаппарата).
К концу 1922 года обновленцы с помощью властей захватили две трети из 30 000 действовавших в то время православных храмов. Церковь была расколота изнутри, а отдельные очаги сопротивления легко можно было уничтожить силами ГПУ.
В мае 1923 года обновленцы провели в Москве свой «собор», упразднивший патриаршество как «монархический и контрреволюционный способ руководства Церковью» и «лишивший» Патриарха Тихона и его сана, и даже монашества. А когда митрополит Петр, став Местоблюстителем Патриаршего престола, добился, чтобы большинство клириков и паствы отказались от компромисса с обновленцами, те обвиняли его в «сношениях с церковной и политической эмиграцией», контрреволюционных настроениях и антиправительственной деятельности.
В ноябре — декабре 1925 года были арестованы епископы, принадлежавшие к числу сторонников митрополита Петра. А сам он в начале декабря, зная о предстоящем аресте, писал:
Меня ожидают труды, суд людской, но не всегда милостивый. Не боюсь труда — его я любил и люблю, не страшусь и суда человеческого — неблагосклонность его испытали не в пример лучшие и достойнейшие личности. Опасаюсь одного: ошибок, опущений и невольных несправедливостей — вот что пугает меня. Ответственность своего долга глубоко сознаю. Это потребно в каждом деле, но в нашем — пастырском — особенно».
Во время следствия митрополит Петр заявил на допросе: социальная революция строится на крови и братоубийстве, чего Церковь одобрить не может. Так он вступил на свой крестный путь — пока он был жив, законным Местоблюстителем никто избран быть не мог, и митрополит Сергий (Страгородский) оставался лишь «заместителем Местоблюстителя». Властям оставалось либо сломить митрополита Петра, либо его уничтожить.
В ноябре 1926 года его сослали сначала в Тобольск, потом в село Абалак на берегу Иртыша, потом и вовсе за полярный круг, на берег Обской губы в поселок Хэ, где он, уже тяжело больной, лишенный всякой медицинской помощи, был обречен на медленное умирание.
Страдал владыка и от того, что, чувствуя себя в ответе перед Богом за церковную жизнь, был лишен всякой связи с внешним миром. Когда же в 1929 году до него дошли вести о выходе «Декларации» митрополита Сергия (документа, официально объявлявшего о лояльности Русской Православной Церкви к государственной — советской — власти), митрополит Петр был потрясен и просил владыку Сергия «исправить допущенную ошибку, поставившую Церковь в унизительное положение, вызвавшее в ней раздоры и разделения».
В августе 1930-го митрополита Петра опять арестовали. В тюрьмах Тобольска и Екатеринбурга от него требовали отказаться от местоблюстительства. Возбудили уголовное дело по обвинению в том, что, находясь в ссылке, он «вел среди окружающего населения пораженческую агитацию, говоря о близкой войне и падении сов. власти и необходимости борьбы с последней, а также пытался использовать церковь для постановки борьбы с сов. властью».
Виновным владыка себя не признал. Ему было 69 лет. Его держали в одиночке, без права передач и свиданий, почти без прогулок, без медицинской помощи. Здоровье его было подорвано. После каждого приема пищи мучили боли, а ночами — приступы астмы. От духоты в камере часто случались обмороки, и он часами лежал на холодном тюремном полу.
В 1931 году владыку Петра посетил в тюрьме чекист Тучков. Предложил стать осведомителем ОГПУ. После этого визита митрополита хватил удар и отнялись правая рука и нога. Рука потом восстановилась, а нога нет. Кроме того, мучили цинга и астма.
В июле 1933-го прогулки в общем дворе ему заменили на прогулки в маленьком сыром дворике, в который выходили окна отхожих мест. На первой такой «прогулке» владыка потерял сознание. Но сложить с себя полномочия не согласился. Тогда его в качестве «секретного узника» (вместо имени он фигурировал под номером 114) перевели в Верхнеуральскую тюрьму.
А в конце 1936 года в Патриархию прислали ложное свидетельство о смерти Патриаршего Местоблюстителя 29 сентября. И 27 декабря митрополит Сергий принял на себя титул Патриаршего Местоблюстителя, а по митрополиту Петру была отслужена панихида.
Между тем владыка Петр был жив, и против него в 1937 году даже было возбуждено новое уголовное дело — по обвинению в том, что, отбывая заключение в Верхнеуральской тюрьме, он проявляет себя непримиримым врагом советского государства, клевещет на существующий государственный строй, обвиняя его в «гонении на Церковь и ее деятелей», и не выполняет требование НКВД отказаться от сана Местоблюстителя.
Наконец, 2 октября 1937 года тройкой НКВД по Челябинской области митрополит Петр был приговорен к расстрелу и 10 октября в 4 часа дня расстрелян в тюрьме НКВД в Магнитогорске. Место его погребения неизвестно до сих пор. И только в 2003 году в Магнитогорске на дороге к Вознесенскому храму в его память был воздвигнут крест.
