Открытие памятника состоялось в середине сентября 1985 года в присутствии большого количества гостей, писателей, поэтов из Вологды, Москвы, Ленинграда и других городов. Гипсовый памятник простоял полтора месяца. По совету скульптора В.М. Клыкова его убрали до наступления сырой погоды и морозов, потому что он от их действия мог разрушиться. Так как основание памятника выходило за пределы площадки постамента, прошлось доделывать постамент и изменить его контуры. Это сделали тотемские реставраторы. Они же и облицевали постамент мраморными плитами с надписью: «За всё добро расплатимся добром,
За всю любовь расплатимся любовью».
Н.Рубцов
В бронзовом исполнении памятник был отлит в 1986 году на Мытищинском заводе художественного литья при посредстве скульптора Вячеслава Клыкова, доставлен в Тотьму и установлен на подготовленный постамент.
Об открытии этого памятника вспоминает друг поэта Станислав Куняев: «У Николая Рубцова есть два пророчества: «Я умру в крещенские морозы» и «Мне поставят памятник на селе…» Оба они оправдались. Памятник ему мы открывали в сентябре 1985 года. Это событие как бы венчало трехдневные народные празднества в его честь. Не часто земляки балуют русских поэтов таким высоким образом. Вспомним хотя бы, что первый памятник Есенину в Рязани был воздвигнут лишь через полвека после его смерти. Как тут не поклониться вологжанам и тотьмичам! Несмотря на дождь, людей собралось множество, и пока организаторы торжества заканчивали последние приготовления, море зонтиков, шалей, беретов сгрудилось вокруг скульптуры, затянутой белым покрывалом.
Когда настало время открытия, я и поэт Анатолий Передреев вышли из толпы, я потянул за шнур, покрывало медленно поползло вниз, обнажая голову и плечи уже не Коли Рубцова, а кого-то другого, отделившегося от нас и ушедшего в царство русской поэзии, в мир памяти… Он сидел на скамье в пальтишке, накинутом на плечи, нога на ногу, руки с переплетенными пальцами покоились на колене… Высокий лоб, глубокие глазницы, задумчивый наклон головы, воротник грубого свитера, в котором часто ходил Рубцов, от всего образа веяло духом отрешенности от соблазнов мира сего, внутренней сосредоточенностью, чувством собственного достоинства и неуязвимости от внешних обстоятельств жизни…
А я глядел на сотни людей в плащах, телогрейках, куртках, обступивших скульптуру, и думал: почему всего лишь через пятнадцать лет после смерти поэта его поэзия стала столь необходимой народу? Ведь никогда он не был модным, не стремился к известности, не рвался на эстрадные подмостки – ни на отечественные, ни на зарубежные. Нет ни одной записи, ни одного кадра Николая Рубцова на нашем телевидении, сохранилась лишь короткая радиозапись голоса, и все равно его поэзия каким-то чудом естественно, постепенно и властно выжила, укоренилась и проводит благодатную работу по просветлению душ человеческих…»
