23 октября 1919 года Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией выдала ордер на обыск в доме известного юриста Анатолия Федоровича Кони. В протоколе будет записано: «Взято: документы и переписка, денег 45 тысяч 390 рублей, три золотые медали Академии наук, три жетона золотых, 7 рублей серебром, коробочка с медалями, значками и две звезды серебряных».
За несданные в фонд государства золото и серебро Кони арестовали, но на следующий день по ходатайству Наркомпроса Луначарского отпустили с извинениями, постановив: «Возвратить по ордеру почетному академику гражданину Кони: 9 тысяч 871 рубль, брелоки, медали. Медную цепь мирового судьи конфисковать». Впрочем, несмотря на письма Наркомпроса и самого Кони, ему так ничего и не вернули.
Кони уплотнили, денежной помощи он не получал. Как человек многоопытный, в том числе и по части работы с чиновниками любого сорта, всё это он предвидел. Ещё на первой встрече с Луначарским, он обмолвился: «Мне лично решительно ничего не нужно. Я разве только хотел спросить вас, как отнесется правительство, если я по выздоровлении кое-где буду выступать, в особенности с моими воспоминаниями. У меня ведь чрезвычайно много воспоминаний».
Из воспоминаний Корнея Чуковского: «Недавно я был у Кони. Этот 78-летний старик добывает пропитание лекциями в грязных (и часто пустующих) клубах. Жалованья ему не платят. Он принужден продавать свои книги». И выглядел Кони в то время так, что, по свидетельству Чуковского, иные «сердобольные женщины – это бывало не раз! – покушались подавать ему милостыню». Едва ли прежние знакомцы Кони, бежавшие от революции за границу, узнали бы в этом обтрепанном, колченогом, еле ковыляющем старике прежнего гордого, независимого Кони.
Было немало и тех, кто не простил престарелому Кони его контактов с большевиками. Вот, например, запись из дневников Зинаиды Гиппиус: «Еще одного надо записать в синодик. Передался большевикам А. Ф. Кони. Известный всему Петербургу сенатор Кони, писатель и лектор, хромой, 75-летний старец. За пролетку и крупу решил “служить пролетариату”. Написал об этом “самому” Луначарскому. Тот бросился читать письмо всюду: “Товарищи, А. Ф. Кони — наш! Вот его письмо”. Уже объявлены какие-то лекции Кони — красноармейцам».
В том же «синодике» Гиппиус «похоронит» для себя еще живых Брюсова, Блока и Белого:
«Валерий Брюсов — один из наших “больших талантов”. Поэт “конца века”, — их когда-то называли “декадентами”. Мы с ним были всю жизнь очень хороши, хотя дружить так, как я дружила с Блоком и с Белым, с ним было трудно. Не больно ли, что как раз эти двое последних, лучшие, кажется, из поэтов и личные мои долголетние друзья — чуть не первыми пришли к большевикам? Впрочем, — какой большевик — Блок! Он и вертится где-то около, в левых эсерах. Он и А. Белый — это просто “потерянные дети”, ничего не понимающие, аполитичные отныне и до века. Блок и сам как-то соглашался, что он “потерянное дитя”, не больше.
Но бывают времена, когда нельзя быть безответственным, когда всякий обязан быть человеком. И я “взорвала мосты” между нами, как это ни больно. Пусть у Блока, да и у Белого, — “душа невинна”: я не прощу им никогда.
Брюсов другого типа. Он не “потерянное дитя”, хотя так же безответствен. Но о разрыве с Брюсовым я не жалею. Я жалею его самого.
Все-таки самый замечательный русский поэт и писатель — Сологуб, — остался “человеком”. Не пошел к большевикам. И не пойдет. Невесело ему зато живется».
#МосковскиеЗаписки
