УРОДЛИВЫЙ ПОРТРЕТ ОДНОГО МАНЬЧЖУРСКОГО ШТАБА
Сразу после Русско-японской войны 1904-1905 годов Николаевская Академия Генерального Штаба проводила опрос о недостатках, замеченных в образовании своих выпускников. Один из штабных офицеров, Николай Лашкевич, воспользовался этим случаем, чтобы изобразить атмосферу, в которой он работал во время войны в Маньчжурии.
Лашкевич служил в штабе 1-го армейского корпуса, которым командовал барон Феофил Мейендорф. По его словам, «служба большинства остальных офицеров заслуживает полной похвалы во всех отношениях», «особенно отличались в лучшую сторону офицеры последних выпусков». Однако…
«Только три офицера из старших не могут быть названными вполне удовлетворительными. Один из них положительно не был способен ни к чему: рекогносцировка дороги (т. е. полевая работа) была исполнена плохо, отчетность, т. е. штабная работа, также не выдерживала критики, даже написать простую полевую записку он не умел, к тому же обладал неразборчивым почерком; словом, — обнаружилось, что он попал в генеральный штаб как-то случайно. При этом, не будучи одарен физическим здоровьем и страдая крайнею близорукостью, он не мог исполнить даже ординарческих обязанностей и вечно состоял в числе инвалидов. Другой, более способный к работе, отличался необыкновенным умением уклоняться от нее, а в боях на Шахэ, 28 сентября 1904 года, будучи послан, под вечер, с приказанием, не возвратился, предпочтя провести ночь в штаб-квартире, в фанзе, хотя командир корпуса и чины корпусного штаба ночевали (правда, без надобности) в поле, под дождем. Наконец, третий, имел о себе преувеличенное мнение, почти что был одержим манией величия. Это не помешало ему, однако, в первый же день серьезных боев на Шахэ, сказаться больным и уехать в госпиталь. Работа его носила характер желания отличиться оригинальностью, в ущерб ее содержательности».
Лашкевич пишет, что это, конечно, не вина Академии. «Последняя виновата быть может в недостаточно внимательной фильтрации выпускаемых офицеров в нравственном отношении, каковая сторона имеет для офицера генерального штаба чуть-ли не первенствующее значение. Не обладая положительными свойствами, последние три офицера направили свои способности в отрицательную сторону и сосредоточились на сплетнях, пересудах, интригах и т. п. мерзостях, чему в значительной степени способствовала обстановка, создавшаяся вокруг особы корпусного командира [Барона Мейендорфа — С.Ю.]».
«Нельзя допускать, чтобы невежественный корпусной командир, незнакомый даже с положением об управлении армии, не говоря о всем прочем, мог по собственному выбору окружать себя родственниками, земляками по фатерлянду и безсовестными приспешниками, из которых образуется вокруг него непроницаемое кольцо интриг, наветов, происков, сплетен и бахвальства, направленных исключительно в сторону легкого получения наград и выдуманных подвигов. Если при этом корпусной командир по недоразвитости-ли или иным причинам не одарен самообладанием, страдает старческой подозрительностью и ко всему этому одержим зудом писания мемуаров, побуждающим его нервно следить как-бы не упустить мельчайшего слуха или мимолетного известия, могущего послужить интересным сюжетом для занесения в дневник, то нетрудно представить себе ту тяжелую атмосферу, которая создается для начальника штаба, не пожелавшего примкнуть к этой низменной клике и желающего вести свою работу по совести и на чистоту. Помоему, если уж признается по чему-либо необходимым вручать командование такому лицу, которому скорее место в мавзолее, то не следует разрешать ему оплетать себя сетью интриг и пройдошества, чего можно достигнуть путем соответствующего подбора штабных чинов, которые не втягивали бы, а ограждали такого несчастного командира от тех ошибок и оплошностей, за которые приходится расчитываться армии, ради мишурных отличий и вымышленных подвигов завсегдатаев командирской квартиры».
[РГВИА. Ф.544 Оп.1 Д. 1331 ЛЛ.25об-27.]
