1 декабря о смертной казни.
А.П. Елагина — В.А. Жуковскому.
[Одним из самых вызывающих протест и критику трудов Василия Андреевича Жуковского была статья “О смертной казни”. Эта статья представляла собой отрывок из письма Жуковского к цесаревичу Александру Николаевичу от 4 января 1850 года. Главная мысль поэта заключалась в том, что смертная казнь — установленный самим Богом институт, который необходимо сохранить, преобразовав казнь в таинство, во всеобщий “акт любви христианской”. Статья являлась откликом на казнь в Лондоне преступников-убийц Джорджа Маннинга и его жены-швейцарки Марии Маннинг. Первая за полтора столетия казнь супружеской четы в Англии привлекла неслыханную толпу зрителей. После этого “шоу” (хорошие места для наблюдения казни продавались за несколько гиней) госпожа Маннинг стала одной из самых популярных героинь — на казнь она появилась в черном элегантном платье, была очень красива и умерла, не раскаявшись в содеянном. У всех нормальных людей этот “театр ада” вызвал возмущение, Диккенс писал о “невыразимо омерзительной в своем бесчувственном веселье” толпе, о том, что “можно было подумать, что в мире никогда не звучало имя Иисуса Христа и что люди не слыхали о религии.”
Поэта Василия Жуковского казнь Маннингов навела на мысли о реформе ритуала смертной казни — вместо публичных казней в Европе и торжественного военного ритуала в России, по которому проводилась завершившаяся помилованием казнь петрашевцев в Петербурге на Семеновском плацу: в присутствии строя войск, с сохранением военного порядка, пристойным поведением зевак. Жуковский писал:
“…Дайте ей [смертной казни] образ величественный, глубоко трогающий и ужасающий душу; удалите от ее совершения все чувственное; дайте этому совершению характер таинства <…> Место, на котором совершается казнь, должно быть навсегда недоступно толпе; за стеною, окружающей это место, толпа должна видеть только крест, подымающийся на главе церкви, воздвигнутой богу милосердия в виду человеческой плахи <…> на пути от церкви к месту казни он будет провожаем пением, выражающим молитву о его душе, и это пение не прежде умолкнет, как в минуту его смерти. <…> Не будет кровавого зрелища для глаз; но будет таинственное, полное страха божия и сострадания человеческого для души. И какое зрелище! Никакими глазами не увидишь того, что в одну такую минуту может показать душе воображение. А когда пение вдруг замолчит — что представит себе это растроганное воображение? И с каким впечатлением разойдется толпа, которая видела перед собою наказующую смерть во всей таинственности ее ужаса и не была развлечена никаким всенародным представлением, всегда увеселительным, сколь бы оно ни было ужасно?”
Статья была опубликована после смерти Жуковского, и кто только не осудил его проект как антихристианский, языческий, “гнусно-благостный”, “подло-величественный” — и Чернышевский, и Аксаков, и Толстой, и Вл. Соловьев, и Набоков… Николай Лесков язвительно назвал статью Жуковского сочинением “о том, как надо казнить православных христиан так, чтобы это выходило не грубо, а для всех поучительно, и им самим легко и душеполезно.”
Всё это будет позже, но первым критиком статьи Жуковского была его племянница и многолетний друг Авдотья Петровна Елагина, которая читала проект своего постоянного корреспондента в рукописи. Несмотря на то, что она боготворила Жуковского, и он был болен, Елагина не могла не написать Василию Андреевичу о его статье…]
“Вы знаете, как каждое из ваших слов имеет отзвук в моем сердце, тем не менее, есть одна статья, которая наполнила грустью мою душу и которая не должна была выйти из-под ВАШЕГО пера. Это о смертной казни. Христианское общество не должно, не может выносить решения о смертном приговоре брату. И этот пышный ритуал пения, молитв, эти стены, где умерщвляют невидимую жертву! Это было бы хорошо в Греции, когда она была языческая, на алтаре Юпитеру или Диане, — но Спаситель дал нам завет, по которому мы можем судить грешника, что тот, кто безгрешен, пусть первым бросит в него камень. — И, конечно, не для одной этой женщины сказаны были эти слова, но для всякого грешника, какой он есть. И не было ли оно повторено на Кресте? — И потом не видим ли мы в жизни Святого Иоанна, как он побежал за убийцей, чтобы обнять его и молиться за него? Общество имеет, без сомнения, право отторгнуть от себя того, кто вреден для всех, но оно не имеет права отнять у него жизнь, ТАК КАК ОН МОЖЕТ РАСКАЯТЬСЯ. «Он не потушил свечу, которая еще горит».” (1 декабря 1851 года, из Москвы в Баден)
Жуковский ответил Елагиной:
“Кстати о смерти: вы напрасно критикуете мою статью о смертной казни: во‑первых, надобно вам сказать, что я этой статьи не сочинял, она сама собою написалась в письме к Великому Князю. Во‑вторых, я в этой статье не рассуждаю о смертной казни и не думаю разрешать вопроса: должна ли или не должна быть смертная казнь? На этот вопрос отвечать весьма трудно. Я говорю только о том, что если уже существует смертная казнь, то из ее совершения не должно делать отвратительного зрелища, которое вместо пользы приносит жестокий нравственный вред. Я говорю, что смертная казнь, если она уже существует, должна быть величественным актом строгого человеческого правосудия и умилительным выражением любви христианской, спасающей душу в минуту погибели тела. Если вы из того, что я хочу, чтобы казнь совершалась невидимо толпе, выводите заключение, что я желаю, чтобы и суд и совершение суда производились в тайне, то это вовсе ошибочно: я хочу, чтобы одно только зрелище казни, вредным образом волнующее чувственность, было скрыто от глаз материальных, для которых и ужас имеет свою драматическую прелесть, но чтобы оно сохранено было для очей воображения и через них действовало на душу спасительным страхом, а не зверским удовлетворением праздного любопытства. Должна ли существовать смертная казнь, это другой вопрос; если я в моей статье говорю утвердительно, то это только оттого, что я не имел намерения вступать в рассуждения о том, что уже существует. Что бы я отвечал на этот вопрос, если бы мне задано было разрешить его, — не знаю; знаю только то, что в наше время, когда буйство и безверие опрокинули все преграды страстей, страх смерти есть необходимая подпора общественного порядка.”
Вряд ли Василий Андреевич убедил Авдотью Петровну, и вряд ли его утопический проект (или антиутопический? мотивы статьи Жуковского нашли отражение в романе Набокова “Приглашение на казнь”) имел шансы на реализацию, но мысли о том, что смертная казнь нужна во времена “когда буйство и безверие опрокинули все преграды страстей” и что “страх смерти есть необходимая подпора общественного порядка”, живы до сих пор. И дискуссия о смертной казни продолжается.
Авдотья Петровна Елагина. Российская переводчица, хозяйка знаменитого общественно-литературного салона. Мать Ивана и Петра Киреевских.
Василий Андреевич Жуковский. Копия, которую Авдотья Петровна сделала с оригинала портрета работы Ф.Т. Гильдебрандта, 1840.
Одна из газетных публикаций о казни Маннингов, которая состоялась 13 ноября 1849 года.
#история #19век #ВасилийЖуковский #Россия #АвдотьяЕлагина #смертнаяказнь #МарияМаннинг #христианство #язычество
