13 октября о хаосе.
Л.Д. Семенов-Тян-Шанский — А.П. Семенову-Тян-Шанскому.
[В начале октября 1917 года Россия была в хаосе. Ситуация полностью вышла из-под контроля Временного правительства: крестьяне разоряли поместья, грабили, жгли дома, рубили леса, забирали скотину. Грабили на глазах хозяев, не стесняясь. Помещикам стало небезопасно оставаться в своих родовых гнездах. Имение семьи Семеновых-Тян-Шанских “Гремячка” находилась в Данковском уезде Рязанской губернии. В то время в имении жила семья статистика, земского деятеля Рафаила Дмитриевича Семенова-Тян-Шанского, внука великого географа. Леонид Дмитриевич, другой внук Петра Петровича, жил на хуторе в лесу. В соседнем имении Алмазовка жил Павел Михайлович Семенов, двоюродный брат П.П. Семенова-Тян-Шанского.
Леонид Дмитриевич был поэтом-символистом, позже толстовцем, в 1917 году он “после почти 20-летнего отступничества” вернулся в лоно православной церкви:
“Я, тот, которому когда-то Лев Николаевич Толстой писал, что он меня полюбил больше, чем хочет, и что не перестанет меня любить даже тогда, когда я изменю себе, — я изменил Льву Николаевичу, я перестал быть толстовцем, я уверовал во Христа, и Его Пречистую Матерь и со страхом Божиим и благоговением приобщился Святых и страшных Христовых Тайн и почувствовал возрождение жизни. <…> Что бы делал я весь этот год, среди всех внутренних браней своих и внешних ужасающих событий, если бы я не был православный и не знал бы руководства старца отца Анатолия…”
О событиях в Гремячке Леонид Дмитриевич пишет своему дяде, Андрею Петровичу Семенову-Тян-Шанскому.]
“Дорогой Андрюша, ты знаешь, конечно, всю трагическую обстановку, в которой мы живем. Гремячка разорена, лес порублен. Мы сами иногда каждую минуту опасаемся за свою жизнь. Но что можно спасаем. За то, чтобы уцелел старый Гремяченский дом, в эту зиму ручаться совершенно невозможно. Рафе и Зине [жена Рафаила Дмитриевича] оставаться в Гремячке тоже совершенно невозможно. Это запереть себя добровольно в тюрьму. Не позволяют друг ко другу ездить. Следят за этим. Зина на днях переезжает в Данков, где Рафа снял уже квартиру. Надо туда перевезти им хоть самую необходимую обстановку, но и это сопряжено со всякими неприятностями и риском, что «не позволят». Что можно, из большого дома переносим понемногу в каменный флигель. Часть вещей я взял к себе в лес. Перевез, между прочим, и некоторые картины, чтобы их от меня уже переправить в Данков. Это можно сделать от меня незаметно. Некоторые ценные вещи переслал ко мне ночью спрятать и Павел Михайлович. У него ведь все разделили, а дом сожгли.
Между прочим, Рафа с Зиной вскрыли твой шкап в каменном флигеле. Как поступить с содержимым? <…> Ценны только бурка и два ковра. Ковры я могу сохранить. Если не очень дорожить буркой, то отдай ее мне или продай мне. Я очень нуждаюсь в осенней одежде и все лето бьюсь, не могу нигде купить. Деревня ведь совсем без материи. <…>
У меня уютно и, кажется мне, безопасно. Очень уж далеко идти меня громить, а ведь теперь осень. Вещи я возил сам ночью тайком. Жалею, что очень мало помещение у меня. На меня в народе обида за то, что езжу к Рафе, что я «призвал» солдат освободить Рафу [в сентябре местные бандиты арестовали Рафаила Дмитриевича], подавал телеграммы с жалобами за Рафу — и, наконец, «пропечатал» все в газетах. Читали какую-то статью про нас в газетах и приезжали ко мне с выговором, чтобы я этим не занимался, что весь народ за это на меня «злится», а я этой статьи и не видел.
Лес рубили хищнически в течение двух недель три деревни и днем, и ночью, где кто что мог, под предлогом «чистки леса» <…>. Будут ли дальше безобразить лес, неизвестно. Бороться с анархией на месте невозможно — надо либо бежать, либо совершенно притихнуть и молчать.
В Данкове и Рязани Рафа хлопочет, но толку нет, народ и винить нельзя. Это бедствие стихийное.
Мне кажется, горьким путем опыта народ сам придет к сознанию того, что в анархии жить не только «буржуям», но и ему нельзя. Есть уже и признаки такого отрезвления в последние дни — но ручаться, что пароксизмы погромов не вернутся, еще тоже нельзя. Ко мне все-таки народ относится сравнительно хорошо. Оставили небольшой участок леса для меня нетронутым. Но рядом и угрозы, чтобы я молчал и т. д. Я лично — ты, наверное, уже слышал об этом — все свои и личные и народные упования сосредоточил в Православной церкви — это не я сделал, это само так по воле Божией произошло со мной, думаю, что это и для всех, жаждущих Истины, единственный путь к Ней. <…>
Оставайся с миром.
Леонид Семенов-Тян-Шанский”
(13 октября 1917 года, из Данковского уезда в Петроград)
В каждой деревне находился свой бандит, который собирал вокруг себя таких же отчаянных хулиганов. В окрестностях Гремячки таким атаманом и председателем местного Совета был выпущенный из тюрьмы уголовник Владимир Чванкин. Бандиты держали в страхе всю деревню, были зачинщиками грабежей и убийств. Но и остальные мужики тоже участвовали в погромах — ненависть, зависть и жадность побеждали все остальные чувства.
Почти через неделю Рафаил Дмитриевич приехал за своей семьей, чтобы перевезти ее в уездный Данков. Вечером в него стреляли в освещенное окно, он получил ранение в голову, пуля прошла навылет, повредив кости, но не задев мозг и глазные нервы. Его удалось вывезти в Данков. Обстановку, конечно, взять не удалось.
Потом был убит хозяин Алмазовки 73-летний Павел Михайлович Семенов. Напрасно он думал, что находится в безопасности, — все, что можно, уже от него взяли, скотину поделили между крестьянами. Пришли за тем немногим, что оставили ему в прошлый раз. Заодно убили. С особой жестокостью. Жену Павла Михайловича спасли деревенские женщины.
В начале декабря пришел черед Леонида Дмитриевича. Ладно, Павла Михайловича народ не очень любил — он всю жизнь жил в деревне, провести его в хозяйственных деловых сношениях было невозможно, он был жестким хозяином, но Леонид Дмитриевич был абсолютно безобидным, добрым человеком, “олицетворением любви к ближнему и христианского смирения”, как о нем говорили. Жил в избе, занимался на своих 20 десятинах крестьянским трудом и литературой (он много лет писал роман). Леонид Дмитриевич ненадолго отъехал из своего дома в лесу, когда вернулся, дом грабили. Был убит выстрелом из дробовика. Избу взорвали гранатой и сожгли, рукописи уничтожили.
Павел Семенович Семенов.
Л.Д. Семенов-Тян-Шанский. 1916 год. Эстет, “стройный, гибкий, красивый юноша, с нежными губами и мечтательными глазами, отравленный <…> декадентским зельем”, “отказался от собственного крова, от белья, бритья; он сделался странником в народе”, “получил надел землею, нечто вроде отруба, от своих богатых родных <…> — ровно столько земли, сколько он мог обработать, <…> — и маленький домик, который он поддерживал <…> исключительно собственными руками, как говорят, в величайшей чистоте”, “тонкий, сдержанный, глубоко верующий человек с большой волей, который сам делал свою жизнь”.
#история #20век #революция #СеменовТянШанский #деревня #1917 #Россия #усадьбы #жизнь #люди
