16 ноября о главном в пути.
Н.В. Гоголь — В.А. Жуковскому.
[В 1841 году Василий Андреевич Жуковский вышел в отставку от службы при дворе и выехал за границу к своей невесте. Ему было “позволено жить там, где он найдет для себя удобнее и приятнее”, Николай I не ограничил ему срок пребывания в Пруссии, тем более, что изначально Жуковский собирался прожить вне России 2 года (по закону 1834 года дворянину разрешалось находиться за границей 5 лет). Следует учитывать, что Николай Павлович не одобрял поездки русских подданных за границу, поощрял их возвращение на родину ранее намеченных сроков. Когда же его подданные задерживались в Европе, это серьезно раздражало императора.
Петербург начал выражать обеспокоенность “затягивающимся” пребыванием Жуковского за границей уже начиная с конца 1842 года. Наследник престола неоднократно осведомлялся у Жуковского о сроках его возвращения в Россию, из Петербурга до поэта доходили “неблагоприятные” слухи.
Здоровье жены Жуковского потребовало переезда его семьи во Франкфурт, где Жуковские очень хорошо устроились. Переговоры с наследником дали поэту годовую отсрочку на возвращение. Весной 1845 пришло время возвращаться, но Жуковскому удалось получить еще одну отсрочку (“для работ, для финансов и для здоровья жены мне еще весьма бы нужно было долее здесь остаться”). При этом Жуковский понимал, что своим невозвращением он портит свои отношения с царствующим домом, что оно уже воспринимается как проявление антипатриотических настроений. Из Петербурга он получал письма с словами, подобными следующим: “…тяжела для нас мысль, что вы навсегда отвергаете объятия, к вам простертые”.
К осени 1845 года ситуация стала напряженной. В начале ноября Жуковский писал Гоголю:
“У нас все идет довольно порядочно: в мыслях готовимся мы к переезду в Россию на будущий год, а желание удерживает здесь. — Не скоро найдется в России для меня такой покойный уголок, какой я здесь себе устроил; нигде не допишется «Одиссея» на просторе так, как здесь; нигде и первые годы детей так беззаботно не разовьются, как в тишине и беспрепятственности здешнего уединения. Но живи, как велят, а не так, как хочешь, — это русская пословица. Впрочем, скажу вам, что я все еще не принимался снова за «Одиссею»; и ничего нового не сделал с тех пор, как мы с вами расстались; какой-то вредоносный самум на нас обоих повеял. <…> А хотелось бы, очень бы хотелось привезти на родину конченную «Одиссею». Она будет моим гробовым монументом.”
Гоголь отвечал Василию Андреевичу метафорой жизненного пути…]
“Ваше милое письмо (от 5–17 ноября) получил. Благодарю вас за него очень, а весь ваш дом за воспоминание обо мне и дружбу. <…> Мыслью о переезде своем в Россию не смущайте себя и не считайте это дело важным. Там или в ином месте, все это не больше, как квартира и ночлег на дороге. Думает слишком много о месте, где ему придется переночевать, только тот ездок, который мало думает о том, куда и зачем едет. У кого же неотлучно перед глазами цель его путешествия, тот не заботится о том, где и как ему придется переночевать, и не слишком глядит на комфорты. С неоконченным делом приехать на родину невесело — это я знаю, но знаю также, что бог милостив, что по его святой воле попутный ветер сходит на вдохновение наше и то, для чего, казалось бы, нужны годы, совершается иногда вдруг. Будьте же покойны и светлы при мысли о будущем, ибо будущее в руке того, кто сам есть свет.” (16 (28) ноября 1845 года, из Рима во Франкфурт-на-Майне)
Наверное, Василий Андреевич утешал бы себя словами Гоголя, если бы ему пришлось покинуть “покойный” (и очень комфортный, Жуковский был сибаритом) уголок во Франкфурте весной 1846 года, но император неожиданно сменил гнев на милость: в начале 1846 года Жуковский получил новую отсрочку — до апреля 1847 года. В ответ Жуковский выразил наследнику престола готовность представлять ему своего рода отчеты о западно-европейской жизни, стать “шпионом не лиц, а времени”.
Весной 1847 года друзья Жуковского советовали ему не спешить с “антипоэтическим возвращением”. Он и не вернулся: повлияли болезнь жены, собственное нежелание менять комфортную и покойную жизнь, те же советы друзей (например, Вяземского — “тебе с вольного воздуха возвратиться в это удушье тяжело”). Власти, похоже, смирились с таким положением, вопрос о сроках пребывания за границей больше не поднимали.
В 1848 году ситуация резко изменилась — в Европе началась революция. “По распоряжению Александра Николаевича [цесаревича] отрывок из письма Жуковского к нему был опубликован под заглавием «Письмо Русского из Франкфурта». Поэт, таким образом, был вновь включен в строительство официальной идеологии. Жуковский стал теперь необходим правительству именно за границей как голос «истинного русского патриота», на что указывает и выбор заглавия для его статьи.” (Т. Гузаиров)
Теперь уже Жуковский рвался в Россию, но сначала помешала болезнь жены, а потом разразившаяся в России эпидемия холеры сделала приезд невозможным (“Что начать? Куда ехать? На встречу холеры везти жену и детей не хочу. <…> Между тем все здесь у меня продано..) Дискомфорт пребывания в пылающей Европе сделали совет Гоголя снова актуальным. Несмотря на окружавший поэта хаос, к концу 1848 года Жуковский закончил «Одиссею».
Жуковский констатировал в письме Плетневу: “Мне хотелось в Россию, а Бог велел остаться в Германии”. Опять обострилась болезнь жены. Празднование юбилея “трудов на поприще словесности” Жуковского в Петербурге прошло без поэта. Жуковский встретился в Варшаве с Николаем I, государь благоволил дать поэту право на бессрочное пребывание за границей и пожаловал Жуковскому орден Белого Орла.
Жуковскому оставалось 2,5 года жизни. В свои последние годы Жуковский рвался назад в Россию, намечались даты выезда, но каждый раз ему мешали обострения теперь уже его болезней. Сильнейший удар нанесло Жуковскому известие о смерти Гоголя. После этого он уже не вставал. Василий Андреевич совсем не намного пережил своего друга, его жизненный путь закончился 12 апреля 1852 года.
В.А. Жуковский. Дагерротип 1850 или 1851 года.
#история #19век #ВасилийЖуковский #НиколайГоголь #мудрость #мысли #цитата #дружба #жизнь #НиколайI
