13 января о чеховских цветных стеклах.
И. Бунин — А.П. Чехову.
[Иван Алексеевич Бунин и Антон Павлович впервые обменялись письмами еще в 1891 году, когда “начинающий писатель” обратился к “самому любимому… из современных писателей” с просьбой дать отзыв о его произведениях. Подружились Бунин и Чехов весной 1899 года, когда состоялась их встреча в Ялте. “Чехов и его родные привязались к Бунину. Чехов любил, когда Бунин бывал или гостил у него.” В декабре 1900 года Чехов уехал на зиму в Ниццу. Чеховы пригласили Бунина погостить у них в Ялте. Чехов писал матери: “Очень радуюсь тому, что Бунин гостит у нас, жалею, что меня нет дома.” А Бунин писал Антон Павловичу в Ниццу…]
“Глубокоуважаемый Антон Павлович!
Вчера узнал, что Вы 17-го именинник, и посылаю вам поздравление. Дай Вам бог всего самого наилучшего, — это мое постоянное желание относительно Вас. Собирался Вам написать и помимо этого случая, чтобы поблагодарить и Вас за гостеприимство. После Москвы я был в деревне у себя, нашел там северный полюс, занесенный снегом, и метели, сквозь которые тускло видно желтоватое металлическое солнце в широком, морозном кругу, заскучал, задохнулся без воздуху в натопленном доме (гулять совсем нельзя — обжигает лицо) и опять уехал в Москву, тем более что встретились кое-какие дела. А потом, опять получивши от Марьи Павловны приглашение, с величайшим удовольствием уехал в Ялту. Здесь очень тихо, погода нежная, и я чудесно отдохнул за эти дни в Вашем доме. Не нарадуюсь на синий залив в конце вашей долины. Утром моя комната полна солнца. А у Вас в кабинете, куда я иногда заходил погулять по ковру, — еще лучше: весело, просторно, окно велико и красиво, и на стене и на полу - зеленые, синие и красные отсветы, очень сильные при солнце. Я люблю цветные окна, только в сумерки они кажутся грустными, и в сумерки кабинет пуст и одинок, а Вы далеко. Мы с Марией Павловной часто вспоминали Вас. Мария Павловна и Евгения Яковлевна очень беспокоились, не получая от Вас писем. Вчера Мария Павловна уехала и, так как я решил побыть в Ялте еще, попросила меня не переезжать в Ялту, а побыть пока у Вас. И вот я пока у Вас еще. Сегодня Евгения Яковлевна получила письмо от Вас и очень рада. На дворе у Вас идет работа, — турки утрамбовывают его камнем. Слышал от Марии Павловны, что Вы работаете, — очень желаю настоящего настроения и равновесия. Я тоже кое-что скребу и читаю. А за всем тем живу тихо и благородно. Кланяюсь Вам, крепко жму руку.
Ив. Бунин.” (13 января 1901 года, из Ялты в Ниццу)
Из Ялты Бунин писал, что он “изнемогает от радости, так здесь хорошо!” Была одна проблема, о которой он писал брату: “Но деньги приводят меня в отчаяние. Мария Павловна зовет то в Кучукой, то в Гурзуф, то на вечера. А у меня, клянусь Богом, 1р.!! <…> Христа ради, вышли мне 9р. немедленно…” Ситуация становилась всё хуже: “Вчера мы были с Марией Павловной у Елпатьевского и так как это очень далеко, то я истратил на извозчика 80 к. Теперь у меня 20к.!!” Самое интересное, что до брата эти письма не дошли, потерялись где-то по дороге. Дошло письмо, в котором Бунин извещал, что у него осталось 2 копейки. Юлий Алексеевич немедленно выслал деньги. Их всё равно не хватало: поездка в Гурзуф, “да баня, да прачка”…
Цветные стекла в кабинете Антона Павловича завораживали Бунина, он писал А.М. Федорову:
“Дни мои протекают в каком-то поэтическом опьянении. <...> Если бы ты знал, какой у меня вид из окон! Мы живем почти у самого Учан-Су. А в кабинете Антона Павловича огромнейшее полукруглое окно тройное и верх — из цветных стекол. Как тут в солнечные дни — можешь себе вообразить! Антон Павлович здоров и работает. Семья его очаровательная. Сегодня проводил в Москву своего большого друга — его сестру Марию Павловну. Редкая девушка! <…> Много пишу стихов, много-много начинаю рассказов, читаю… обычно. И мечтаю.”
На что Федоров отвечал (совместно с друзьями): “Свет не в одном большом окне Чехова, но и в окнах тех людей, которые любят и помнят тебя.”
В конце января Бунин писал Чехову:
“Не сочтите за бесцеремонность мое пребывание у Вас до сих пор, — я хотел переехать в город, но Евгения Яковлевна обижается. Несколько дней была бурная зима, — совсем как у вас в темные мартовские дни, когда «сын за отцом приходит», т. е. валит мокрый снег. Теперь уже стаяло — солнечный прохладный день. Но горы, точно в Швейцарии. У вас здесь все благополучно. Евгения Яковлевна жива, здорова и радуется Вашим письмам. Все кажется ей, что вдруг Вы приедете с пароходом. Даже несколько раз оставляла Вам супу.”
31 января в Москве было первое представление “Трех сестер”. Слуга Чеховых Арсений был послан вниз, в Ялту, в книжный магазин Синани, ждать обещанную телеграмму от Марии Павловны о том, как прошла премьера. “Евгения Яковлевна волновалась. <…> Собрались кое-кто из друзей, зная о обещанной телеграмме, на дачу Чехова: начальница ялтинской женской гимназии Варвара Константиновна Харкеевич, Середины и еще кто-то. Когда раздался телефонный звонок и Иван Алексеевич подбежал и взял трубку, то услышал радостный задыхающийся голос Арсения: «Успех аграмадный»… Эту фразу Иван Алексеевич часто повторял при подходящих случаях.” (В.Н. Муромцева)
Бунину надо было попасть в Одессу, он писал Марии Павловне: “13-го февр. во вторник я выбыл из Аутки на пароход, но на набережной увидел чрезвычайное волнение моря и поэтому, дабы не докучать своей возней Евгении Яковлевне, отправился в гостиницу «Ялта», где живу и до сего времени.”
Чехов вернулся поздно вечером 15 февраля, на следующий день он по телефону попросил Бунина прийти к нему, писатели провели вместе почти весь день. Это повторялось каждый день в течение недели. Впоследствие Бунин писал о встречах с Антоном Павловичем:
“Он настаивал, чтобы я бывал у него ежедневно с самого утра. И в эти дни мы особенно сблизились, хотя и не переходили какой-то черты, — оба были сдержанны, но уже крепко любили друг друга. У меня ни с кем из писателей не было таких отношений, как с Чеховым. За все время ни разу ни малейшей неприязни. Он был неизменно со мной сдержанно нежен, приветлив, заботился как старший, — я почти на одиннадцать лет моложе его, — но в то же время никогда не давал чувствовать свое превосходство и всегда любил мое общество <...>.
По утрам пили чудный кофе. Потом сидели в садике, где он всегда что-нибудь делал в цветнике, или около плодовых деревьев. <…>
Наедине со мной он часто смеялся своим заразительным смехом, любил шутить, выдумывать разные разности, нелепые прозвища; как только ему становилось лучше, он был неистощим на все это.
Иногда мы выдумывали вместе рассказы: то о захудалом чиновнике-деспоте, а то чувствительную повесть с героинями по имени Ирландия, Австралия, Невралгия, Истерия — все в таком роде, — блеска у него было много. Иногда я представлял пьяного. На карточке любительской, — не помню кем снятой, — в его кабинете мы сидим — он в кресле, а я на ручке кресла — у него смеющееся лицо, у меня злое, осовелое — я изображаю пьяного [на сохранившихся надписанных Буниным фотографиях время ее создания отнесено к 1902-1903 годам].
<…>
Иногда мы сидели и молчали, просматривая газеты и журналы. Смеялись и над некоторыми рецензиями о его рассказах, а особенно о моих. Критики еще боялись высказывать обо мне мнение, старались найти, кому я подражаю. Случалось, что во мне находили «Чеховское настроение». Оживляясь, даже волнуясь, он восклицал с мягкой горячностью:
— Ах, как это глупо! Ах, как глупо! И меня допекали “тургеневскими нотами”. Мы похожи с вами, как борзая на гончую. Вы, например, гораздо резче меня. Вы вон пишете: «море пахло арбузом»… Это чудесно, но я бы так не сказал.
<…>
В другой раз в сумерках я читал ему «Гусева» дико хвалил его, считая, что «Гусев» первоклассно хорош, он был взволнован, молчал. Я еще раз про себя прочел последний абзац этого рассказа <…>. И неожиданно глухой тихий голос:
— Знаете, я женюсь…
И сразу стал шутить, что лучше жениться на немке, чем на русской, она аккуратнее, и ребенок не будет по дому ползать и бить в медный таз ложкой…
Я, конечно, уже знал о его романе с Ольгой Леонардовной Книппер, но не был уверен, что он окончится браком. Я был уже в приятельских отношениях с Ольгой Леонардовной и понимал, что она совершенно из другой среды, чем Чеховы. <...> И я подумал: да это самоубийство! хуже Сахалина, — но промолчал, конечно.”
22 февраля Бунин все же уехал в Одессу. Он писал Телешову:
“Плыву в Одессу. Задержал в Ялте приехавший Чехов. Провел с ним неделю изумительно. Если бы ты знал, что это за человек.”
За основу коллажа взята фотография И.А. Бунина, сделанная около 1900 года.
Та самая фотография “пьяного” Бунина и смеющегося Чехова. 1901-1903 гг.
#история #20век #ИванБунин #АнтонЧехов #дружба #Ялта #литература #Россия #жизнь #Крым
