Новгородский погром
Зимой 1570 года Новгород, некогда вольный город с вечевым колоколом и торговыми артелями, превратился в ледяной ад. По улицам, где когда-то с триумфом ехал Александр Невский, волочили полумертвых бояр, монахов и купцов. «Государь суд вершит!» — шептались в страхе новгородцы. Но суд Ивана Грозного был страшней татарского набега.
Пока царь воевал за выход к Балтике, в Новгороде зрела гниль. Ливонская война (1558–1583) истощила казну. Но не только деньги стали причиной. В Кремль шли доносы: новгородцы ведут переговоры, замышляя перейти под руку Литвы.
Поэтому все изменники и враги его слали Новгороду подметные письма, чтобы заручиться его поддержкой. В 1537 году это пытался сделать князь Старицкий, в 1542- м бояре Шуйские. В 1552 году новгородцы отказались идти в Казанский поход, а затем выступили против царя и его опричнины прямо на Земском соборе.
2 января 1570 года царь въехал в город с 15-тысячным войском. Впереди скакали вестники смерти — опричники с метлами и собачьими головами. За ними сам царь Иван IV, в руке железный посох.
Первым делом опричники окружили Софийский собор. Митрополит Пимен, встретивший царя крестом, был схвачен: «Ты не пастырь, а волк в рясе» — крикнул Иван, срывая с него облачение. Духовного владыку приковали к цепи и поволокли на Волхов, показать изменнику котлы с кипящей водой.
Допросы начались в архиерейском дворе. Свидетели писали, что Малюта Скуратов и Василий Грязной соревновались в жестокости, о которой не стоит говорить. «Признавайся в измене!» — рычал Малюта, а когда жертва теряла сознание, приказывал: «Окати водой и на дыбу!».
По улицам прыгала телега с привязанным к телеге главой новгородского вече. «Веселися, новгородский царь-батюшка! — кричали опричники. — Такова танца свет не видывал!» Малоизвестная деталь: новгородцев обвиняли в «колдовстве» — хранении ядов и зелий. В домах выискивали сушеных жаб, коренья, даже… соль. «Соль — главная отрава для государева сердца!» — шутил Скуратов, отправляя на плаху купца, торговавшего специями.
Число жертв разорения Великого Новгорода разнится. Летописи говорят о 2000 казненных. Но монах Елисей из Юрьева монастыря записал: «Волхов пять дней алел от крови, и тела как плоты плыли к Ладоге». Современные историки, по «синодикам» (поминальным спискам), насчитали до 15 тысяч жертв, половина города. В том числе 500 детей, записанных как «чада изменников». То есть под удар попали и бояре и простые новгородцы, которые были сами по богатству как мини-купцы.
После казней начался грабеж. Опричники врывались в дома новгородской элиты, выносили иконы в окладах, бочки с медом, даже выламывали кирпичи из печей в поисках литовских грамот тайных. Казначей Афанасий Вяземский позже докладывал: «Вывезено 300 возов добра, да 40 пудов золота». В Софийском соборе содрали позолоту с алтаря, а древние книги Новгорода сожгли на костре.
Великий Новгород был не просто городом, а идеей, что свободный народ может обойтись без царя. Осколок Древней Руси, республика, где князя могли изгнать, где люди выбирали власть, а не Бог, не вписывалась в модель новой России, с единоличной властью передаваемой по наследству.
Кроме того, угроза перехода Новгорода под власть Литвы была реальной. В 1569 году заключена Люблинская уния, создавшая мощную Речь Посполитую. Новгород, как ворота к Балтике, стал лакомым куском для нее.
К марту 1570 года Новгород лежал в руинах. Вечевой колокол, символ вольности, так и не вернулся из Москвы. 5 миллионов новгородских рублей, целый годовой доход России, пополнили нищую казну царя. Но победа оказалась пирровой: Ливонская война была проиграна, казна снова опустошена, а страх и ненависть бояр посеял семена Смуты.
