Иван Крылов имел необычное пристрастие: ему нравилось смотреть на пожары. Узнав о пожаре (он даже имел агентов среди пожарных), поэт немедленно ехал на место и любовался разгулом стихии.
Поговаривали, что этот странный интерес произошел от… известной крыловской осторожности. Просто 14 декабря 1825 года Иван Андреевич оказался на Сенатской площади — из чистого любопытства, и был замечен. Сам император Николай спрашивал: дескать, что вы там, Иван Андреевич, делали? Крылов ответил: «Я думал — пожар, вот и пошел взглянуть. Страсть как люблю пожары!» С тех пор он исправно это демонстрировал.
Впрочем, и без бесконечных поездок на пожары никто не мог бы всерьез назвать Крылова ленивым человеком. Детских увлечений математикой и скрипкой он не оставлял никогда. Писал маслом пейзажи. А на пятидесятом году жизни вдруг взял да и выучил древнегреческий язык. Друг и сослуживец по библиотеке Гнедич (прославленный переводчик Гомера) горячился, говорил, что в таком возрасте эта задача непосильна. А Крылов просто стал читать Евангелие на греческом, сверяясь с русским переводом, и в считаные месяцы так поднаторел, что легко переводил с листа древние гекзаметры. Убедившись в этом, Гнедич упал перед ним на колени и стал умолять взяться за перевод «Одиссеи». Иван Андреевич начал было, да бросил: предпочел засесть за изучение английского (французский, немецкий и итальянский он знал с детства). В конце концов листами с древнегреческим текстом Фенюша стала растапливать печь. А Гнедич, убедившись, что от Крылова толку не будет, сам перевел «Одиссею».
