О нелюбви Ахматовой к Чехову рассказывали многие мемуаристы (например, Анатолий Найман). Анна Андреевна относилась к Антону Павловичу даже не равнодушно, как, скажем, Гумилев или Мандельштам, а «с отрицательной агрессивностью». Дадим слово самой Ахматовой:
«Чехов противопоказан поэзии (как, впрочем, и она ему). Я не верю людям, которые говорят, что любят и Чехова, и поэзию. В любой его вещи есть «колониальные товары», духота лавки, с поэзией несовместимая. Герои у него скучные, пошлые, провинциальные. Даже их одежда, мода, которую он выбрал для них, крайне непривлекательна: уродливые платья, шляпки, тальмы. Скажут, такова была жизнь, но у Толстого почему-то та же жизнь — другая, и даже третья.
И Чехов многого не видел. Как-то близоруко смотрел на Россию. Так нельзя — слишком близко, тогда видны только тараканы в щах. Он был такой близорукий… в пенсне…».
«Рассказ неизвестного человека» — как это фальшиво, искусственно. Ведь Чехов совершенно не знает эсеров. Вы не представляете себе, какие это были оглашенные. Когда умер великий князь Владимир Александрович, они волосы на себе рвали, что это не они его убили, а он был никому не нужный старый развратник. Разве Чехов знает чиновничество? Высшая петербургская бюрократия — а он из них делает каких-то околоточных из Царево-Кокшайска! А как он крестьян описывал… Возьмите крестьян у Толстого — вот тот их знал!
О «Попрыгунье»: «Уж очень это симметричный рассказ. В искусстве симметрия нехороша. Кроме архитектуры. А здесь это уж очень элементарно».
О «Невесте»: «Это какая-то болезненная вещь. Все время жажда жить. Жить, жить, жить! Ну что это такое? Человек вовсе не должен быть одержим идеей жизни, это получается само собой. Надя очень жестока, ей никого не жаль, ни матери, ни бабки, только «жить». Это, я думаю, было у Чехова от его болезни — и «Черный монах», и «Невеста». У него много было от чахоточного».
#МосковскиеЗаписки
