Мученик Белой идеи
Очерк Геннадия Обухова про генерала Дитерихса в последние месяцы жизни Белого Приморья.
17 января 1919 генерал-майор Михаил Дитерихс распоряжением адмирала Колчака был назначен руководителем расследования по делу об убийстве царской семьи в Екатеринбурге. Спустя 4 года, по итогам расследования, будучи уже в чине правителя Приамурского Земского края, он издаст во Владивостоке двухтомник «Убийство царской семьи и членов дома Романовых на Урале». Стремясь скрыть подробности зверского убийства, этот печатный труд пришедшие к власти в Приморье большевики изымали отовсюду, откуда только могли — из книжных лавок и складов, библиотек и частных собраний. Но часть тиража автором была переправлена за рубеж и стала документальным обвинением Ленину и его банде, которым уже не удалось скрыть от всего цивилизованного мира подробности кровавой расправы. Так кем же он был, генерал Дитерихс?
Путь на Голгофу
…1922 год. Апрель: Сталин избран генсеком ЦК РКП(б). Май: создан Союз пионеров. Июнь: вступает в силу Уголовный Кодекс РСФСР. Уже четыре года, как убиты император Николай Второй с семьёй и домочадцами и пять лет, как закончилась история Российской империи. Но 23 июля 1922 года колесо истории будто споткнулось и резко сдало назад — во Владивостоке. Именно здесь открылся Земский собор, провозгласивший, что единственно законной властью в России является монархия в лице династии Романовых. Высокое собрание собрало всю местную знать — властную, церковную, торгово-промышленную, военную, и было удостоено высочайшей телеграммы от государыни-императрицы в эмиграции Марии Фёдоровны. И все, что происходило во Владивостоке в последующие сто дней (до конца октября 1922 года), напоминало последний и решительный бой — но вовсе не за социализм. Битву за идеалы монархии возглавил генерал-лейтенант Михаил Константинович Дитерихс — участник Русско-японской, Первой мировой и Гражданской войн, сподвижник Колчака. «Звание приемлю. Понесу свое служение свято…» — пообещал он после своего избрания Правителем и Воеводой Приамурского Земского края.
К сожалению, тесные рамки очерка не позволяют в подробностях рассказать о славном биографическом пути Михаила Дитерхса. Талантливый генштабист, разработавший планы знаменитого «брусиловского прорыва» в ходе Первой мировой, храбрый начальник русской Особой бригады, выполнявший союзнический долг на Салоникском фронте той же войны, последний генерал-квартирмейстер Ставки Верховного Главнокомандующего до октября 1917 года, командующий Восточным фронтом Белого движения, предпринявший осенью 1919 года последнее наступление Белых армий на реке Тобол. И, наконец, Правитель Белой России.
Начать, пожалуй, можно с того, что из-за разногласий с адмиралом Колчаком в ноябре 1919 года он ушёл в отставку и эмигрировал в Харбин. Здесь в течение двух лет написал свой знаменитый труд об убийстве царской семьи, зарабатывая на жизнь в созданной им сапожной мастерской. Однако пришедшим в результате меркуловского переворота в крае белым необходимо было назначить нового командующего войсками. Спасение единства армии и флота виделось в приглашении лица, способного объединить разнородные политические интересы во имя продолжения борьбы с большевизмом. И наиболее подходящей фигурой для этого представлялся генерал Дитерихс. С одной стороны, он не был связан ни с одной из противоборствовавших политических группировок Приморья, с другой — обладал несомненным авторитетом как бывший главнокомандующий Восточным фронтом. 3 июня 1922 года в Харбин из Владивостока была послана телеграмма, подписанная генералами-белоповстанцами: «…Общее положение, интересы русского дела на Дальнем Востоке повелительно требуют Вашего немедленного приезда во Владивосток. Армия и Флот единодушны в желании видеть Вас во главе дела». Дитерихс немедленно согласился и 8 июня прибыл во Владивосток. Так, вступив в должность командующего войсками и флотом, он начал свой путь на политическую Голгофу…
Народ безмолвствовал
8 августа 1922 года Дитерихс зачитал свой Указ №1, содержавший положения об основах государственного строительства в Белом Приморье. В этом Указе новый правитель повелевал Приамурское государственное образование именовать Приамурским Земским краем. Земскому Собору следовало выбрать из своего состава Земскую Думу, которая составит основу представительной власти в крае. Отдельным приказом войска Временного Приамурского правительства переименовывались в Земскую Рать. Надо полагать, тем самым генерал хотел подчеркнуть преемственность от Земской рати Минина и Пожарского, призванной противостоять, как и в 17-м веке, «воровской рати» самозванцев? В состав Земской Думы вошли представители приходов, городов Владивостока, Никольска-Уссурийского, сельского населения, поселковых управлений, профсоюзов, уссурийского казачества и несоциалистических организаций. Таким образом, данная система возрождала традиционные основы русского местного самоуправления допетровского времени. В своих многочисленных указах, регулировавших нормы жизни нового государственного образования, Дитерихс отменял смертную казнь (самая суровая мера наказания для большевиков — высылка за пределы края!), запрещал «ликвидации», собственноручно в подробностях расписывал порядок хозяйственной деятельности вновь созданных приходов. Получается, новый правитель Приморья был идеалист? И не понимал, что судьба Земского края и его собственная политическая судьба в те горячие дни могли решаться не нормативным бумаготворчеством, а, вполне вероятно, переходом на военное положение? Как ни странно, понимал… Так, в одном из своих интервью правитель признал, что «…вопрос об освобождении России мне представляется чудом. Государственное объединение, горделиво и смело выкинувшее знамя борьбы за Веру, Царя и Отечество, конечно, будет раздавлено и стерто с лица земли. Нечего скрывать, что у нас нет ни денег, чтобы жить, ни патронов, чтобы защитить свою жизнь».
Тогда что же?! Отвечая на этот вопрос, большинство историков сходятся на том, что надежда правителя была не столько на военную победу приморского «крестоносного» воинства (ничью кровь он проливать не хотел — и это важно), сколько на всплеск патриотических чувств в широких массах. Чуда не случилось. К 1922 году жители края устали от войны и призывы Правителя падали в пустоту. Владивосток, ставший за последние годы городом спекулянтов, дал в армию всего 160 человек, да и то часть из них пришлось отлавливать прямо на улицах. Никольск-Уссурийский дал 200 человек. Учащиеся и интеллигенция при известии о призыве ринулись не на фронт, а как можно дальше от него — в полосу отчуждения КВЖД. Те же японцы, контролировавшие Приморье, не дали Земской Рати ни ствола, ни гранаты. Не поддержали Дитерихса и местные купчины, считавшие гибель белой власти делом решённым. Так, правитель издал Указ о Чрезвычайном фонде и обязательном самообложении компаний и организаций — предприниматели проигнорировали Указ. Тогда он издал ещё один — о добровольной жертвенности, призвав население нести свое золото и прочие драгоценности в поддержку Земской Рати. Народ, за редчайшим исключением, также безмолствовал. И ещё один, совсем уже отчаянный указ, Дитерихс издал за две недели до вступления во Владивосток отрядов командарма Уборевича: «На днях в мою канцелярию пришла бедная девушка, не пожелавшая назвать себя, и сняв дешёвенькие серьги и кольцо, отдала это свое последнее достояние на нужды армии. Пришла иностранка и отдала все, что осталось у нее ценного: сережки, браслетку, брошку, серебряные щипчики для сахара и даже нательный крестик на золотой цепочке. Пусть два этих великих подвига будут ответом всем торгово-промышленникам… ПОВЕЛЕВАЮ: в отношении тех граждан, которые выказали себя неспособными к добровольной жертвенности, не прибегать к насильственным и репрессивным мерам. Им судья — Бог».
Сдав в октябре 1922 года красным Владивосток без единого выстрела, Михаил Дитерихс со своей ратью ушёл в эмиграцию. Он умер от туберкулеза в 1937 году в Шанхае, но поклониться его праху негде — в годы культурной революции старое шанхайское кладбище снесли и застроили. Увы, нет памятника Дитерихсу и во Владивостоке, а ведь на его обелиске, в качестве эпитафии, могли бы быть высечены слова из его последнего Указа: «Земского Приамурского края скоро не станет. Он как тело — умрёт. Но семя брошено. И приткнётся оно в будущем через предел нашего раскаяния и по бесконечной милости Господней к плодородному и подготовленному клочку Земли Русской и даст желанный плод. Я верю, что Россия вернется к России Христа».
У него был выбор: рискнуть, ввязавшись в драку — или продолжать тачать сапоги. Он выбрал первый путь — и проиграл. Он стал фактически и мучеником идеи — и её заложником. Таковым и вошёл в историю…
