25 сентября 1908 года Борис Кустодиев писал жене Юлии:
«Сейчас занят очень писанием монахини, началось удачно, если только погода позволит, должна выйти хорошо. Комнатка, где я пишу, очень маленькая и темная, а так как один день дождь, а другой солнце, то писать очень неудобно. Ты ведь знаешь мою любовь к большим размерам, особенно там, где тесно и темно — это зато не обыденно и интересно».
Вот она, кустодиевская монахиня, написанная в селе под Старой Ладогой (слева). Рядом с усадьбой, в которой гостил художник, находился Староладожский женский монастырь. Борис Михайлович загорелся желанием написать портрет здешней «очень интересной старухи, такой красивой и величественной». Звали ее Олимпиада. Она согласилась позировать лишь после долгих уговоров. Кустодиев монументализировал фигуру в мантии и клобуке, изобразив ее в ракурсе снизу, сделал акцент на ее уверенности и жизнелюбии. Черный цвет мантии эффектно выделяет четки с крестом, сопоставляется с красками узорного парчового плата под Библией и изображенного уже в ракурсе сверху домотканого коврика на полу.
Поначалу художник был доволен своей работой, однако всего через несколько месяцев Кустодиев сам обрушил на нее град упреков. Вспоминая «Монахиню», он назвал ее «хламом», его раздражали в ней излишняя, на его взгляд, натуральность, реалистичность. Борис Михайлович писал жене: «Все эти «монахини» — это не то, что я хочу, если что меня и привлекает, так это декоративность. Композиция и картина, написанная не натурально, не грубо вещественно, а условно — красива». Он считает, что его портреты с неизбежным для них требованием сходства, «натуральности», тормозят его поиски. Кустодиев вспомнил, что у него уже начинало однажды появляться «именно то», что он хотел бы видеть и в других своих вещах. Речь идет о его Ярмарках. Они помогли ему преодолеть кризис, вступить на новый путь. Так что «Монахиня» — это одна из последних реалистичных картин Кустодиева. В 1920 году он еще раз напишет «Монахиню» (справа), но уже совсем в другом стиле.
#МосковскиеЗаписки
