Михаил Пришвин и Александр Блок познакомились в 1908 году на одном из заседаний религиозно-философского общества. Александр Александрович был на семь лет моложе Михаила Михайловича, но по литературному стажу почти на столько же опытнее. К моменту знакомства Блок уже знаменитый поэт-символист, автор нескольких поэтических сборников и начатого издания трехтомного собрания сочинений, Пришвин же только начинал, появившись на литературном горизонте с двумя книгами очерков о Северной России — «В краю непуганых птиц» (1907) и «За волшебным колобком» (1908). Их встречи были нечастыми, всегда на людях, но в своих дневниковых записях Пришвин всю жизнь обращался к Блоку, мысленно спорил с поэтом — даже спустя многие десятилетия после смерти Александра Александровича.
Вот одна из первых записей Пришвина о поэте: «Блок, красивый, блестящий поэт, окруженный барышнями, поразил меня с первого знакомства серьезностью своего духовного внимания. Он говорил «по духу» и там, где все обыкновенные люди говорили шутя».
Вот еще одна запись: «Читал «Живой Пушкин» Ашукина. Вспомнился разговор с Блоком:
— Но вот убили же Пушкина, — сказал я.
— Он сам в то время уже был кончен, это его собственный конец был, — сказал Блок, — жить ему было уже нечем, его и убили».
Блок и Пришвин, как известно, совершенно по-разному восприняли события 1917 года, что вылилось в непонимание и неприятие позиций друг друга. После восторженной статьи Александра Александровича «Интеллигенция и революция» Михаил Михайлович пишет ответную статью-отповедь «Большевик из Балаганчика», в которой возмущается желанием большевиков и Блока полностью отринуть прошлое: «В конце концов на большом суде простится Бессловесному, — пишет Пришвин в запальчивости резко об ответственности художника слова, — оно очистится и предстанет в чистых ризах своей Родины, но у тех, кто владеет словом, спросят ответ огненный, и слово скучающего барина там не примется».
У них были, по определению самого Блока, «слишком разные языки». Соглашался с этим и Пришвин, оставив по прошествии многих лет такую запись:
«Есть люди, от которых является подозрение в своей ли неправоте, или даже в ничтожестве своем, и начинается борьба за восстановление себя самого, за выправление своей жизненной линии. Такой для меня Блок.
Стихов Блока и вообще этой высшей стихотворной поэзии я не понимаю: эти снежные кружева слишком кружева для меня. Эта поэзия, как стиль аристократических гостиных,— признаю, что прекрасно, и рад бы сам быть в них своим человеком, но ничего не поделаешь, не приучен, ходить не умею.
Блок для меня — это человек, живущий «в духе», редчайшее явление. Мне так же неловко с ним, как с людьми из народа: сектантами, высшими натурами. Это и плюс аристократизм стиха, в общем какая-то мучительная снежная высота, на которой я не бывал, не могу быть, виновачусь в этом себе и утешаюсь своим долинным бытием без противопоставления».
#МосковскиеЗаписки
