ЛУЧ ПЕТРОВОЙ СЛАВЫ

ЛУЧ ПЕТРОВОЙ СЛАВЫ

Таким эпитетом наделил Петропавловский собор один из славянофилов: есть особая связь между основателем нашего города и этим храмом, и она заключается отнюдь не только в том, что он здесь похоронен.

Метафизика шпиля

Хотя Пётр так и не увидел своего детища: собор освятили лишь в 1733 году (между прочим, сделал это главный идеолог Петра — Феофан Прокопович), шпиль Петропавловки был окончен при жизни царя, уже к лету 1720 году. Как писали путеводители, «не было, пожалуй, именитого гостя, которого Пётр не пригласил бы подняться на колокольню собора и полюбоваться невскими просторами под звон механических курантов — этого европейского чуда техники… Говорят, именно здесь он воскликнул, обняв своего архитектора Доменико Трезини: „Парадиз! Истинный парадиз!“»
«Скальпель, вонзенный в самое сердце Петербурга», — скажет поэт два с половиной века спустя… Колокольня Петропавловского собора — неотъемлемая часть визуального кода города, а летящий ангел — такая же визитная карточка Петербурга, как Медный всадник или парусник на Адмиралтействе. Сложно поверить, но в первой половине XVIII века это было едва ли не самое высокое здание в Европе. Европейские путешественники изображали его на гравюрах и картах Российского государства. Колокольня сто метров в высоту? В варварской Московии? На болотах Ингерманландии? Петербург в восприятии современников — это как для нас сегодня Нью- Йорк или Абу- Даби. Никакая не Венеция.

Само возведение колокольни стало грандиозным историческим жестом, вызовом времени и судьбе: когда Пётр впервые поднялся на «городскую башню» (так она названа в путевом журнале царя), и башня, и новая столица всё ещё стояли на формально чужих, шведских землях. Протестантский шпиль стал символом петровского прорыва в будущее, зримым противовесом унылой плоскости окружающего пейзажа. Он противостоял природе и историческому фону, на котором утверждался, — патриархальным луковкам древнерусских церквей. «Готический шпиц выражает собой стремление ввысь, подъемлющее от земли к небу каменные громады» — напишет князь Евгений Трубецкой в бессмертном «Умозрении в красках».

Говоря о шпиле, следует, конечно, помнить голландские пристрастия Петра, который любил украшать постройки «логотипами», поэтому на верфях у него — парусник, на храме — ангел, а на дворце в Летнем саду — святой Георгий, покровитель царской власти. Но, в конечном итоге, при всём желании противопоставить новую Россию предшествующей традиции, шпиль Петропавловского собора оказывается глубоко созвучен русской архитектуре. Во-первых, в Европе шпили никто не золотил: это в России золотили купола церквей. А во‑вторых, ведь среди прототипов петропавловского шпиля можно назвать не только церкви Кристофера Рена в Лондоне или рижские башни (всё это Пётр видел во время заграничных поездок), копенгагенскую биржу (до переезда в Россию Трезини работал в Дании), но и шатровую колокольню в Коломенском, и в целом шатровое строительство XVII века… И, наконец, идея храма над крепостью глубоко чужда европейской традиции, где крепость — цитадель власти, а вовсе не Новый Иерусалим. И за петербургской золочёной вертикалью, поднятой над кирпичными стенами Заячьего острова, нетрудно рассмотреть Кремль с его соборами и колокольней Ивана Великого. Парадоксально, но и там, и тут архитекторы были итальянцы.

Петровские триумфы

Ещё одной неочевидной чертой Петропавловского собора является его связь с архитектурой триумфальной арки. Эти арки мы видим на обоих фасадах храма. Главный фасад — тот, над которым возведен готический шпиль — решен путем компилирования и тиражирования частей фасада римской церкви Иль- Джезу, образцовой для всей барочной архитектуры Европы постройки, которая является как бы театральной кулисой, знаменующей триумф Римской Церкви над еретиками (в Иль- Джезу похоронен Игнатий Лойола, основатель ордена иезуитов). Алтарный же фасад — там, где сегодня кладбище комендантов крепости, — прямое повторение мотива Петровских триумфальных ворот при въезде в крепость, с той лишь разницей, что вместо барельефа с посрамлением Симона Волхва здесь фрески, изображающие Петра и Павла. Само движение к собору становится своего рода триумфальным шествием, но главная, пока что сокрытая от глаз арка ждет нас внутри собора. Это резной иконостас Ивана Зарудного, с открытыми Царскими вратами, над которыми свисают фестоны театрального занавеса.

Здесь нужно сказать несколько слов о триумфальной арке как таковой. Казалось бы, вещь это глубоко западная, латинская. Хотя сама идея была позаимствована у этрусков (первоначально вой ска проходили через специальные городские ворота с целью ритуального очищения), римляне наделили её новым смыслом — чествования императора и вой ска. Из римской архитектуры porta triumphalis перекочевала в готику с её резными порталами, потом — не без помощи Рубенса (в Эрмитаже есть некоторое количество его эскизов арок) — перешла в барокко, став частью барочного театрального карнавала, отзвуком которого были и петровские ассамблеи, и триумфы по случаю одержанных над шведами побед…

Петровская эпоха породила бесчисленное количество арок: в Петербурге они сооружались и на Троицкой площади, и у Меншиковского дворца на Васильевском острове, и в Кронштадте; они были деревянными и «огненными», в виде фейерверков, когда небо расцвечивалось арками, украшенными «символами и эмб лематами» (настольная книга всего XVIII столетия). Не стоит, однако, искать истоки петровских арок лишь в карнавальной стихии барокко. Христианский Восток знал и свою арку — так называемые Золотые ворота — сначала в Иерусалиме и в Константинополе, а затем в Киеве и во Владимире. Надвратные церкви на Руси возводились над городскими стенами, стенами монастырей и крепостных сооружений. Спасская башня Московского Кремля стоит в одном ряду с теми вратами, которые ожидают прихода Мессии. В каком-то смысле и Царские врата храма — тоже porta triumphalis.

Иконостас был вырезан в Москве, в мастерской Ивана Зарудного, который, в числе прочего, занимался сооружением грандиозных триумфальных ворот в Москве, сначала по случаю Полтавы, а потом и Ништадтского мира. Однако замысел золоченой арки-иконостаса принадлежит ещё как минимум двум людям. Во-первых, католику Трезини (тот знал толк в барочных алтарях, ведь они, помимо всего прочего, были действенным орудием борьбы с протестантами). Во-вторых, Прокоповичу: за его фигурой мы видим фигуру самого Петра. Считается, что влияние Прокоповича сказалось в выборе икон, украшающих правую часть иконостаса, рядом с которой похоронен царь: Пётр уподобляется то Александру Невскому, то Владимиру Крестителю, то, вместе с братом Иваном, — Борису и Глебу, первым русским святым (все эти сравнения встречаются в проповедях Прокоповича). Однако прославлением Петра дело не ограничивается.

На самой верхней перекладине иконостаса нанесено пророчество из 60‑й главы книги Исаии о Небесном Иерусалиме — то самое, что включено в Пасхальный канон («Светися, светися новый Иерусалиме, слава бо Господня на тебе возсия»). Иконостас, таким образом, становится Золотыми вратами, ведущими в Небесный Иерусалим, а театральная завеса играет роль завесы Соломонова храма.

Как и Москва до этого, Петербург уподобляется новому Иерусалиму, и пушкинские «все флаги в гости будут к нам» начинают вдруг перекликаться с пророчеством Исаии — «тогда сыновья иноземцев будут строить стены твои, и цари их — служить тебе». Окно ли в Европу? Или триумфальные ворота в Новый Иерусалим? Безудержный порыв Петра сливается в облике Петропавловского собора с суровой вертикалью русской истории.

Автор: Владимир Иванов

Zeen is a next generation WordPress theme. It’s powerful, beautifully designed and comes with everything you need to engage your visitors and increase conversions.

Добавить материал
Добавить фото
Добавить адрес
Вы точно хотите удалить материал?