КУПЕЧЕСКАЯ СВАДЬБА
Как правило, купеческие браки заключались внутри своей среды, чтобы предпринимательские связи дополнялись родственными. На протяжении XIX века все большее количество браков в купеческой элите заключалось по любви, когда молодежь знала друг друга, знакомясь, например, на балах или во время дачного отдыха. Во второй половине XIX века практиковалось общение молодежи для брачных поисков на званых ужинах и танцевальных вечерах, а также сватовство. После знакомства жених и невеста приглядывались друг к другу, и если чувствовали взаимный интерес, то брак мог быть заключен. Дочь купца Николая Харузина Вера (впоследствии профессор этнографии. – Прим. авт.) впервые присутствовала на балу, будучи 15-летней ученицей старшего класса гимназии. Бал этот происходил на Рождество 1882 года, то есть в январе, в особняке купцов Боткиных на Покровке: «Рождественский бал устроили именно для нас, подрастающей молодежи». Чтобы заказать бальное платье, Веру повезли «к дорогой француженке-портнихе, мадам Олэнд Базен». Было сшито белое кисейное платье, украшенное розовыми лентами, волосы девушке завили тирбушонами – то есть локонами в виде спирали – и перевязали розовой лентой. Молодежь, отчасти знавшая друг друга с детства, несколько стеснялась себя повзрослевших. «Барышни топтались вместе с молодыми людьми посреди комнаты, смеялись, перекидывались шутками, дразнили друг друга». После бесед во внутренних комнатах все перешли в ярко освещенную большую залу: там «царило большое оживление» и танцевало несколько десятков пар. На таких балах, ставших со второй половины XIX века традицией среди купечества, подражавшего дворянству, действительно составлялись брачные партии. Однако вплоть до середины XIX века доминировала деловая установка на брак, а союз по любви считался исключением и прихотью. В найденном в архиве письме, которое написано в середине 1840-х годов, купчиха Марья Борисовская пишет дочери о коллизии, создавшейся в семье. Сын Борисовских собрался жениться, мать была не против девушки, считая, что сын волен выбирать себе невесту сам, но глава семьи воспротивился тому, чтобы молодой человек выбрал себе невесту самостоятельно, а не традиционным способом, когда девушку находили родители или сваха. Владелец сахарорафинадного завода и бумагопрядильни купец Мартемьян Иванович Борисовский сердился на жену, что она приучила детей к слишком большой свободе. Марья Борисовская пишет: «Мой супруг имеет на меня большую неприятность, всем жалуется, что я детей избаловала. Как он хочет, но я и живу одними только детьми. Ты знаешь, какое же мое особенное баловство? Только одна моя материнская любовь, что я вас не принуждаю жениться и выходить за тех, которые вам не нравятся. Верно уж так Богу угодно, чтобы мне этот крест нести до самой моей смерти». В XIX веке был сильно развит институт сватовства. Мемуарист Иван Белоусов в книге «Ушедшая Москва» писал, что в Москве свахи, реже сваты, только тем и жили, что ходили по домам, где были женихи и невесты, и сватали молодых людей друг другу. Дело свах состояло в том, чтобы расхвалить ту или другую сторону и довести дело до законного брака. Свахи обсуждали кандидатуры подходящих женихов и невест с отцами и матерями молодых людей и девушек на выданье. Главным было подобрать партию равного социального положения и с хорошим приданым. При этом родители в последнюю очередь могли спрашивать детей, хотят ли они жениться и выходить замуж. Если находилась подходящая партия, то сватовство принимало деловой характер, и сваха приносила в дом жениха роспись приданого за невестой… Если приданое устраивало, то назначались смотрины, которые происходили или на гулянье (популярным местом таких гуляний были, например, Пресненские пруды. – Прим. авт.), или в театре, где жених только на виду знакомился с невестой, а родители – друг с другом. Но чаще всего жених под предводительством свахи приезжал смотреть невесту на дом. Если дело налаживалось, то в дальнейшем заключался брак. Бытописатель Иван Слонов в книге «Из жизни торговой Москвы» писал, что особенно славились свахи из Замоскворечья: «Это был очень интересный тип, они и одевались по-особенному, платья носили самых ярких цветов, сверх которых накидывали на плечи большие пестрые турецкие шали, голову повязывали шелковыми цветными косынками; от последних кончики торчали у них на лбу в виде маленьких рогов». В пьесах Александра Николаевича Островского язык свахи «выткан необыкновенными словесными узорами», как писал в 1920-е годы известный литературовед профессор Сергей Шамбинаго. Она сыплет ласкательными эпитетами в адрес своих клиентов, называя невесту «серебряная», «бриллиантовая», «изумрудная», чтобы «дело сладилось» и сваха получила хорошее вознаграждение за свои хлопоты. На финальном этапе создания пары сваха организовывала смотрины на дому, когда в дом к невесте приезжал жених с родителями и свахой. Нередко в первую встречу жених и невеста, естественно, смущались и не знали, о чем разговаривать. Но постепенно находились общие интересы, общие темы для разговора, и неловкость исчезала. Например, через сваху был заключен брак Алексея Ивановича и Агриппины Александровны Абрикосовых в 1849 году. По семейному преданию, ее будущий муж попросил знакомую сваху найти ему невесту с приданым, потому что заведенная его дядей и отцом в 1804 году кондитерская фабрика в 1838-м совсем разорилась. Семье Абрикосовых даже пришлось перейти из купечества в мещанство. Только Алексей Иванович (1824–1904) не опустил руки и решил возобновить семейное дело. Но без капитала вести его было никак нельзя. Для этого ему и была нужна невеста с приданым. С помощью свахи была найдена подходящая невеста – дочь известного московского фабриканта Александра Борисовича Мусатова – купца 2-й гильдии, потомственного почетного гражданина, владельца двух фабрик – помадной и табачной. Последняя, кстати, была крупнейшей в Москве в 1840-х годах. За 16-летней Грушей Мусатовой давали 5 тысяч рублей – деньги для Алексея Ивановича, который был старше невесты на восемь лет, большие. Старик Мусатов хоть и считал, что Абрикосов не пара для его Груши – дочери фабриканта, но, как пишет семейный летописец, «принял его предложение… и чутьем чувствовал те возможности, которые имеет Алексей Иванович». Полученные от Мусатовых деньги молодой супруг вложил в кондитерский бизнес: на имя жены был приобретен дом для устройства фабрики. Через двадцать лет после его основания на предприятии работало уже 70 человек, а продукции вырабатывалось на 180 тысяч рублей. Кондитерская фабрика (ныне фабрика имени Бабаева. – Прим. авт.) стала основой финансового благополучия семьи Абрикосовых. Брак Абрикосовых оказался очень счастливым: молодые полюбили друг друга и прожили душа в душу 52 года, родив в браке 22 ребенка! После сговора жених и невеста обменивались взаимными подарками. Как правило, жених дарил невесте дорогое украшение. Например, купеческой дочери Ермионии Щаповой ее жених Федор Менкель, работавший в конторе Егорьевской мануфактуры Хлудовых, подарил «богатый бриллиантовый набор с изумрудами: брошь, кольцо, браслет», а невеста подарила ему жемчужную булавку в галстук. Иногда жених и невеста также дарили подарки родителям друг друга: часы – отцам, броши – матерям. Церемониал Богатая купеческая свадьба не раз описана в мемуарах, откуда мы узнаем подробности церемониала. Книгоиздатель Михаил Васильевич Сабашников, оставивший интереснейшую историю своего семейства, писал, что стандартный распорядок во время свадьбы включал венчание в церкви, затем обед в доме новобрачных и после обеда – отъезд в путешествие. Пожалуй, следует начать с приготовления невесты к свадьбе. Один мемуарист, крупный торговец текстилем и коллекционер древностей Петр Иванович Щукин, писал, что накануне свадьбы в Москве была традиция хорошо вымыться в Сандуновских банях, да чтоб невесту в конце банной процедуры окатили чистой водой из серебряной шайки. Другой автор, сын кожевенного фабриканта и основателя театрального музея Юрий Алексеевич Бахрушин, описал свадьбу своей крестной, сестры матери: «Помню, как я присутствовал при укладке приданого невесты, когда в каждый угол массивного дубового сундука клали баранки и золотые монеты, дабы грядущий домашний очаг был чашей полной. Помню, как мой дядя, шафер невесты, стоя на одном колене, обувал свою сестру в белые атласные туфли, предварительно кладя ей под пятку по золотому, чтобы она всю жизнь ступала по золоту». Бахрушин также пишет, что жених и невеста во время свадьбы перемещались по городу, из церкви на банкет, в «белоснежной зеркальной карете». После венчания был шумный и многолюдный свадебный обед. У невесты на голове была белая фата, а у жениха – блестящий черный цилиндр. О той же традиции пишет сын купца, инженер, в советский период профессор и автор учебников по гидротехнике Николай Михайлович Щапов. Когда его сестра Ермиония в 1894 году выходила замуж, то в ее белые атласные туфли было положено по золотому червонцу. А в сундуки с приданым на дно были «насыпаны мелкие серебряные монеты». Венчание по православному обряду было торжественным. Вот как описывает его Николай Щапов: «Церковь – на углу, через три дома от нас, святых Петра и Павла на Новой Басманной. При входе невесты ее приветствуют лучшие певчие красивой песнью, начинающейся словами: «Гряди, гряди, голубица…» Полное освещение церкви паникадилами. В центре – аналой, священник ведет к нему венчающихся. Сзади становятся шафера, потом – родственники и друзья жениха и невесты, приглашенные на свадьбу особыми билетами. Отпечатанные золотом билеты красивы, но скромны. Текст приглашения составлен не от имени родителей, как водилось прежде, а от лица жениха и невесты». Известный предприниматель, меценат и общественный деятель, московский городской голова в 1877–1881 годах Сергей Михайлович Третьяков был женат дважды (в первом браке он овдовел). В 1856 году в 22-летнем возрасте он женился на 19-летней Елизавете Сергеевне Мазуриной, представительнице династии, владевшей Реутовской мануфактурой. Пышная свадьба проходила в доме семьи жениха, залы которого были специально отремонтированы по последней моде. По воспоминаниям родственников, приводимым в мемуарах племянницы С.М. Третьякова Веры Зилоти, «невеста переодевалась в вечер по три раза: то в вишневое бархатное с бриллиантами на корсаже и бархоткой на шее, то в палевое – «тюль-иллюзион», то в белое атласное с золотыми колосьями на фижмах. Жених шел за своей невестой в комнату, где весь вечер ждали куафер и горничная, и под руку вводил ее в зал; все ахали над юной красотой обоих нареченных, над роскошью невестиных платьев, шли поздравления, оркестр гремел туш». Брак этот продлился только три года – молодая жена была слаба здоровьем и умерла после смерти второго ребенка во время родов. Брат Сергея Михайловича – владелец крупной льняной мануфактуры и основатель картинной галереи Павел Михайлович Третьяков – женился поздно, после 30 лет. Это было довольно типичным в семьях, где рано умер отец, – старший брат занимался руководством фирмой, заботой о младших братьях и сестрах и потому заводил собственную семью поздно или вообще не заводил. В возрасте 32 лет Павел Третьяков познакомился с 21-летней Верой Николаевной Мамонтовой, с которой обвенчался год спустя – в 1865 году. Свадьба проходила в Кирееве под Москвой, в имении Ивана Федоровича Мамонтова, дяди Веры Николаевны. Рассказывали, что свадьба была веселая: после великолепного обеда молодые, переодевшись в дорожные костюмы, шли пешком до станции Химки, сопровождаемые оркестром, хозяином и гостями. Молодые поехали прямо в Петербург, а оттуда в свадебное путешествие во Францию – «в Биарриц купаться». Не только дочери Третьякова, но и многие другие мемуаристы сообщают, что во второй половине XIX – начале XX века стали популярны свадебные путешествия представителей богатого купечества по Италии или по Франции.
Свадебное пиршество Изощрялось купечество и в приготовлении свадебного стола для банкета, являвшегося центральным пунктом церемонии. Когда кортеж с каретой молодоженов во главе подъезжал к месту проведения банкета, то в случае, если стол устраивался дома, на крыльцо выходили родители и другие домочадцы встречать молодых хлебом-солью. Если же свадебное торжество проходило в ресторане или банкетном зале (а в Москве такие имелись уже в последние декады XIX века. – Прим. авт.), то могло быть разыграно театрализованное представление. Например, известный купец-мемуарист Н.А. Варенцов писал, что на свадьбе его сестры Ольги, вышедшей замуж за Ивана Петровича Фирсанова, «новобрачные, прибывшие после венчания в церкви, были встречены хором певчих в красных с позументом камзолах и вместо цветов перед каждым кувертом лежала роскошная белая атласная бонбоньерка с конфектами, с выгравированными золотом вензелями имен новобрачных, с датой дня их свадьбы». Эту атласную бонбоньерку гости уносили домой в качестве подарка – теперь эти бонбоньерки изредка попадаются в музейных коллекциях. Весьма интересно описана Варенцовым происходившая в 1890-е годы свадьба представителя богатой купеческой текстильной династии Василия Федоровича Разорёнова с дочерью крупного оптового торговца кожей и юфтью Афанасия Алексеевича Мошкина, который к тому же являлся церковным старостой Покровского собора на Красной площади, известного как храм Василия Блаженного. Свадебный обед, а потом бал происходили в специальном банкетном зале Золотарского на Каляевской улице: «Большая его зала, вмещающая до двухсот человек, убранная пальмами, лавровыми деревьями и живыми цветами, была обставлена столами, уставленными приборами, вазами с фруктами, конфектами и усыпанными букетиками живых цветов; в двух же боковых залах были накрыты длинные столы, обставленные всевозможными горячими и холодными закусками, с громадным количеством бутылок иностранных лучших вин всевозможных марок и крепости. По стенам этих зал стояли длинные буфеты, где после обеда были поставлены конфекты, фрукты, мороженое с разными прохладительными напитками, здесь же был чай, кофе и шоколад с разными тортами, печеньями и ликерами; все эти буфеты были завалены грудами букетиков цветов, и все гости брали, сколько кто хотел. Во время обеда и бала играло два оркестра, в зале на хорах струнный Рябова, а в зимнем саду, примыкающем к большой зале, играл военный оркестр под управлением Крейнбринга». Чтобы расслабиться, гости могли пройти в зимний сад. Там «были расположены в двух местах большие высокие глыбы льда, искрящиеся от блеска электричества; в глыбах были проделаны отверстия, где стояли бутылки шампанского и игристого мозельвейна разных лучших марок. Стоящие лакеи наливали в стопочки и разносили гостям, сидящим у столиков, декоративно убранных группами растений, образующих уютные уголки». Обед по случаю женитьбы в январе 1899 года текстильного фабриканта (и будущего политического деятеля) 23-летнего Александра Ивановича Коновалова на 19-летней Надежде – дочери сибирского миллионера Александра Федоровича Второва – проходил в особняке семьи жениха. Обед следовал после венчания, во время которого всех поразило, что «жених и невеста стояли на коврике, сделанном из живых роз». Блюда были приготовлены поварами одного из лучших московских ресторанов, «Эрмитаж», а особое внимание мемуарист акцентировал на свежей клубнике, поданной гостям среди морозной московской зимы. «Посередине залы был приготовлен стол для новобрачных и их родственников, а для остальных гостей были накрыты отдельные круглые столы, тоже живописно убранные живыми цветами, фруктами и конфектами. За обедом подавали свежую клубнику (свадьба была в январе), положенную в маленькие горшочки наподобие цветочных, внутренность которых была заполнена ватой, а наверху покрытая изящной бумажкой лежала ягода клубники. Все брали этих горшочков, сколько кто хотел; я взял их несколько, но попробовал ягоды – они оказались безвкусными». После праздничного обеда с многочисленными тостами следовали танцы под оркестр. Купеческая свадьба в известной степени была «ярмаркой тщеславия», когда демонстрация роскоши и размах торжества отражали богатство семьи и ее положение на социальной лестнице. Одежда невесты, богатство выезда – лошадей и кареты, которые специально заказывались у каретника, меню праздничного обеда – все тщательно продумывалось.
