ПОЭМА. СЕРГЕЙ ЕСЕНИН.
Дай, Господь, мне ума и терпения
Написать о Сергее Есенине.
О талантливом человеке,
О великом русском поэте.
Мне его упрекнуть вовсе не в чем.
Кто я? Он велик. И, он вечен.
Я хочу дань отдать — свои строки
О его роковом эпилоге.
Там. В далёкой Рязанской губернии,
Где с наказа и благословений
Мать Серёжи идёт за отца,
Мясной лавки, в Москве, продавца.
Не заладилась жизнь у родителей.
Мама чадо своё к попечителям —
К бабке с дедом. И всё. На вокзале.
Поминай только, как её звали.
Рос мальчонка в любви своей бабушки,
Та ему «прибаутки», да «склАдушки».
Дед учить его умудрялся,
Чтоб в кулачных боях не пужался.
Пустит дядька, бывало, по трОпам
На коне, сорванца, галопом.
Чем брыклив жеребец и ретивей,
Цепче пальцы в его длинной гриве.
Или с лодки, исподтишка,
Скинет, дядька другой, как щенка:
— Эх, ты, стерва, куда ж ты годишься!
Выплываешь. Уж, впрямь, исхитришься.
Отучился в глубинке Рязанской
Изучая церковнославянский.
Но не стал, всё же, сельским учителем.
Зря пошёл супротив попечителей.
Может, жил бы тогда, да и жил.
Как же рано ты крылья сложИл.
В горле кость — Ленинград и Москва, —
Новый сруб. Гробовая доска.
А недавно ль, в простоте душевной,
Две копейки на день — в харчевню.
Нёс ты рукопись Огнистых строк
Завернув в деревенский платок.
Шебутной, во кругу поклонников
Выступал ты, в руках гармоника.
Косый ворот, рубаха белая,
лапти… Молодость оголтелая!
Пел «страданья», «прибаски», «канавушки»
Те, что пела тебе твоя бабушка.
ТоровАто, для впечатления,
Свои собственные произведения.
Про тот дом, где в оконных объятиях
Видно церковь Святой Божьей Матери,
Где родители брак утвердили,
По рождению тебя покрестили.
Был ты маслом лампадным ожившим,
Словом русским Россию любившим.
Разудал оголец! Книгоед!
Личность! Новокрестьянский поэт!
И Есенинское взмыло слово,
ПрокудлИвого сердцелова.
Про рязанский край необъятный,
Хлебопашцев, в полях неохватных,
С сутью крепкой, широкой, вместительной,
Добрых, искренних, удивительных.
Девки красные, сладкопевные,
С разговорами задушевными.
Шелковиста трава на поляночке
С милой сердцу под звук тальяночки.
Эти песни останутся вечными —
Невозвратность тех лет деревенщины.
Грусть неистовая и чувствительная,
Совершенная, выразительная.
Где та девушка в белой накидке:
— Нет. — Сказала тебе у калитки.
И, с тех пор, чтоб счастливым быть,
Позволял лишь себя любить.
Вот. В Москве ты. Жена твоя — Анна
Тобой брошена. Ты — в Дон Жуаны.
О Державе стихи твои — лавой,
Только славы тебе этой мало.
И не будет до смерти хватать,
Хоть цвести будет жизнь и баЯть.
Мухи дохнут, тебе всё тоска,
Чай — Москва, тут ни колоска.
На сносях со вторым твоя пассия,
Но и с ней у тебя разногласия.
Нет, уж прежней, к ней увлечённости,
Стихотворной одухотворённости.
Облачился в пиджак и галстук.
Эх, Серёжа, чему тут хвастать…
Кабаки, кутёж, атеизм —
Вот и весь твой имажинизм.
Сам писал, что бытьё бивуАчно.
Собутыльники. Стал ты мрачным.
Не отделаться от головопятства,
Даже совестно прожигать себя.
Жизнерадостность вся исчезла,
Мысли тягостные поналезли.
Зарисовки, пейзажи адские —
Эйфория. «Москва кабацкая».
Дым «Сафо» папирос… Волен. Пьян.
Бросил Райх. Влюбился в Дункан.
Но любил ты её, раскудрявый,
Нет, не больше, чем её славу.
С ней в турне! Чтоб бомонд и весь свет
Знал тебя. Что ты — русский поэт.
Там тужил по России разрушенной.
Из Европы, строча, отутюженной,
Что в аренду, под смердяковщину, души сдали, тут все, свои тощие.
И здесь нет человека распахнутого,
В Штатах тоже, в помине, не пахнет им.
А Российские храмы Божии
Им уборные — места отхожие.
Вместо хлеба глодает камни — Русь. Она им грязнее свинарни.
Смрад в Америке. Черви гнусные
Прячут шкуры от революции
И заискивают перед тамошними
Те, кто жил в России недавно ещё.
Понял…
Прытким ты был и смелым,
Революцию, с прочими, делая.
Но какую? — Февральскую?
— Октябрьскую?
Где — то между…
Назвал — Ноябрьской.
А сейчас от неё — хрен, да трубка.
Людоеды кругом, мясорубка.
И перо твоё под прицелом,
Избежавший, недавно, расстрела.
Но ты веришь, Россия — глыба!
Вся Европа — гнилая рыба,
А Америка — жадная пасть.
Обличаешь Советскую власть,
И о ней, её пагубных нравах,
Повествуешь в «Стране негодяев».
И внутри тебя кошки скребут,
Рвут на части и душу крадут.
Всех послать хочешь к энтой матери,
Здесь к душе не имеют симпатии!
Тут с аглИцким, на полусогнутых.
А душевность —
Штаны расстёгнутые.
Их поэзия, это Роллс — ройсы
И песка золотые россыпи.
Склепы каменные, в них пирЫ
И всё — доллары! Доллары! Доллары!
Вот такие разочарования
Посещали в круизе дальнем.
Но, чем больше правды уродливой,
Тем ты крепче любил свою Родину.
Турне кончилось. Брак с Дункан
Разошёлся, треща, по швам.
Несомненно, она много дала,
Но и сил, с лихвой, отняла.
Успокой своё сердце надменное,
Вспомни, как ты слагал о царевнах,
У царя, служа в лазарете,
Вдохновленный стихийным расцветом,
Украшая их руки венцами…
Восхити — ка сейчас бубенцами!
Тройкой русской, да во хмелИ,
Накопыть! Засвисти! Напыли!
Ты рождён слог являть стихотворный
Своим творчеством плодотворным.
Ах, Серёжа, в кудрях голова,
Вся любовь твоя — враки, слова.
В новый брак смело вступаешь,
Влюблена в тебя Софья Толстая.
Всё, как прежде… Гульба! С размахом!
Жизнь семейная, снова, прахом.
Своё прошлое бередя
Ты всё чаще уходишь в себя.
Хулиганишь. И дел уж кипы.
Только грусти твоей не рассыпать.
Рухнул старый мир и поник,
К миру новому ты не привык.
Поутихли хлебные оды
И элегии русской природы.
Где крестьянские мужики
Чешут задницу через портки.
Урожай, за страдой, чередой,
Маслобойки взбивают надой…
Ты вином себя лечишь — калечишь,
В рассуждения влазит нечисть.
И приходит опять ночью тёмной
Гость. Это он. Человек в чёрном.
Может, что — то тебе подмешали,
Как китаец, в «Стране негодяев»?
Или всё в златотканном словЕсе
В кабаках ты прокуролесил?
Ты же рвался, как буря в стихию,
Сделать Новый мир — «Инонию»!
Чтоб не мучалась Русь Христа
Ты причастие плевал изо рта!
Называл сам себя пророком
И выщипывал бороду Богу!
Как горьки для тебя тогда были
На Голгофе слёзы России.
«Инония»! И твой язык
Всех святых тогда вылижит лик!
Ты кричал сняв с Христа штаны,
Чтобы мылись с лоханки луны!
Не хотел, чтоб был грозным Бог,
Воздвигал, свой, в спасении чертог;
С хлебопашнями и, чтоб кипарисовые
В нём стояли крестьянские избы!
НоЩь распахивал! —
Всё для России!
«Инония» — твой «Плач Иеремии».
Ты не мог терпеть власть революции
С беспощадной её экзекуцией.
Шьют одно за другим тебе дело —
За дебош. И поэзию смелую.
Из Баку,
Сам, как поезд расшатанный,
Ты устроил скандал, в туфлях лаковых,
С дипломатами из Госуправления.
Они в суд на тебя с заявлением.
ГПУ охотятся. Травят.
Тебя заживо отпевают.
А пока, по совету сестры,
В психбольнице скрываешься ты.
Там, /по слухам,/ что ты был в депрессии.
эН.Астафьев с другой версией,
Есть основа и заключения,
Как не стало поэта Есенина. —
Воспылавшим ты был. Полон сил.
Восемь книг. Гонорар получил.
Из больницы, тотчАс, в Ленинград.
/Там задержат и устранят./
Отвезут затем в «Англетер»,
Скроют фактами огнестрел.
Вещдок — Эрлиху кровью записка,
Мол, прощался ты. Всё. Нет риска.
На! — Гнездо тебе бессиянное!
Тут и слава пришла долгожданная.
Запестрили газетчики шрифтом,
Что покойный — самоубийца.
И лежал ты, новопредставленный,
От страданий за Русь избавленный.
Покоривший Москву, Ленинград,
Твои строки звучат и летят.
Но теперь уже только надгробно,
Из — за тех, кто завидовал злобно.
Всё. Раскрыто сейчас дело это —
Ликвидировали поэта.
/Ты не знал. А мы уже знаем,
Сына в тридцать седьмом расстреляют
Твоего. Ложь гримасу оскалила.
Был донос — покушение на Сталина./
Ведь тебе же эта война, изначально, была не нужна.
Потому, что поэт рассказывает,
С чем себя органически связывает.
Был Всевышним талант тебе дан,
Дальше жизнь выбирал ты сам.
Что ж, Серёжа, ты в храм — то не хаживал,
Божьей волюшки — то не выспрашивал?
Попустил Господь. Ведь невольник
Для Него уж не богомольник.
Весь ты полюшком был пропитан,
Молоком и медАми политый.
Как цветущая липа — головушка,
А глаза — васильки, озёрушки.
Колокольным будился звонкОм,
И персткОм тебя там, и кресткОм.
Ты же был пастушок — херувим
Своей Бабкой Рязанской храним.
Быстро пОжил в МоскОвием шике —
Тридцать лет.
И навеки великий.
Золотник! В росте мал человек,
Но исконно русский поэт!
Знать, помог псевдоним, был везучим —
«Аристонов,»/как самый лучший./
И тебя будут помнить люди.
Для тебя смерти нет. И не будет.
И всегда в шушуне старушка
Будет ждать тебя в той деревушке,
И берёзки пушась в снежинках
Будут ждать тебя в белых косынках.
И залает, без всяких причин
Май будивший в тебе, «Сукин сын».
Будут плакать, стреляться поклонницы,
Твоей страсти былой невольницы…
Невозможно в тебя не влюбиться,
Но влюбиться в тебя — ошибиться,
Ведь единственная стихия,
Твоя женщина — только Россия.
Лишь её любил. Ей ты верил.
Посвящал ей. И ей был верен.
И остался ею любим.
Её горечь на ветках рябин
И слезливы глаза природные,
По тебе, где места твои рОдные.
Там… Ты в лёгкой юной повЕсе
Жил в сокровищнице русской поэзии,
Средь лугов заливных и вод,
Где исправный ты был коновод.
И теперь, с грустью, осень печальная,
В твою честь — листопаду прощальному
О тебе велит говорить, —
Падать наземь… Благодарить.
Плачет дождь в октябре осенний,
По тебе, Серёжа Есенин.
Так и я, своим рукописанием,
До земли тебе низко кланяюсь.
В поэтическом даре Божьем
Превзойти тебя, вряд ли, кто сможет.
Ты прости, если я согрешу,
Коль уж словом твоим завершу.
» До свиданья, друг мой, до свиданья.
Милый мой, ты у меня в груди.
Предназначенное расставание
Обещает встречу впереди.
До свиданья, друг мой, без руки и слова,
Не грусти и не печаль бровей, —
В этой жизни умирать не ново,
Но и жить, конечно, не новей. »
/Сергей Есенин 1925 г/
Автор — Эльвира Рейна Цепляева
