Княгиня Вера Кирилловна Мещерская, урождённая Струве (22 января (4 февраля) 1876—17 декабря 1949) — фрейлина двора, основательница Русского дома в Сент-Женевьев-де-Буа.
Когда говорят о представительницах белой эмиграции, то особо подчеркиваются высокая образованность и безупречные манеры. Все это указывает на их благородное происхождение. Великие русские княжны и графини, оказавшись в эмиграции без средств к существованию, делали вышивки и плели кружева, работая белошвейками на Коко Шанель. Однако от этого они не перестали быть аристократками.
Вера Кирилловна Мещерская, фрейлина одной из великих княгинь, была именно такой аристократкой. Ее отец К.В. Струве — последний посол царской России в Японии, муж — князь П.Н. Мещерский — флигель-адъютант, полковник. В России их жизнь была по-барски широкой: десятки слуг, балы, заграница. Революция 1917 года лишила всего разом.
Богатые усадьбы комиссары разоряли особенно жестоко. Княгиню с четырьмя детьми спас повар, спрятав их во время обыска дома чекистами. Эмигрировав во Францию, В.К. лишилась преимуществ, которые имела в царской России. Чтобы заработать на жизнь, княгиня решила использовать свое знание европейских языков и умение блистать в свете.
В те годы в быстро богатевшей Америке началась мода на светские манеры. С целью их приобретения богатые девушки ринулись в Европу. Учить их стали выпускницы Смольного института и просто русские дворянки, знавшие ритуалы и стиль светской жизни. С этой целью в Париже было создано несколько пансионов. Дав объявления в газеты, В.К. очень быстро оказалась во главе учебного заведения для молодых девушек в парижском районе Пасси.
Учиться у княгини Мещерской стало престижно. Одно время она воспитывала двух падчериц императора Вильгельма Второго и будущую герцогиню Кентскую (Марину Греческую). Но главную роль в дальнейшей судьбе В.К. сыграла другая ее воспитанница, мисс Дороти Пейджет.
Дочь английского лорда и богатой американки попала в пансион В.К. после того, как ее исключили не менее чем из шести других школ. Узнав воспитанницу поближе, княгиня открыла в ней глубокую ранимость и застенчивость, которые девушка пыталась скрыть за грубостью и вульгарностью. На невыносимое поведение мисс Пейджет оказал влияние и тот факт, что в юном возрасте она оказалась наследницей многомиллионного состояния.
За время обучения в пансионате Дороти искренне полюбила В.К. и захотела отблагодарить ее. Девушка решила подарить своей наставнице дом. В.К. решительно отказалась, но мисс не отступала. Тогда княгиня рискнула сделать ей предложение: «Купите небольшое имение, и устроим в нем приют для русских стариков. Хотя бы для тех, кто в свое время стоял высоко и поэтому очень тяжело почувствовал тяжесть падения».
Подходящее имение нашлось в неприметном, по-деревенски тихом местечке Сент-Женевьев-де-Буа. В нем пустовала старинная усадьба Коссонри, некогда принадлежавшая одному из наполеоновских маршалов. Кроме прекрасного особняка с флигелями, службами и садом, на территории усадьбы располагался большой парк с заброшенным погостом.
В 1927 году на деньги семьи Пейджет усадьба была выкуплена, и 7 апреля того же года в ее особняке открыл двери «Русский дом» (фр. Maison Russe). Из бывшего посольства Российской империи туда привезли иконы, портреты государей и государынь, мебель и даже походный трон Николая II. Многое принесли сами пансионеры, а В.К. передала дому икону, подаренную ей на свадьбу императрицей.
Сначала Русский дом приютил пятьдесят стариков, фамилии которых составили гордость русской истории. Среди них были Бакунины, Васильчиковы, Голицыны, Толстые. Мисс Пейджет создала для первых пансионеров иллюзию прежней роскошной жизни: лакеи, изысканная еда, просторные комнаты. Но никакая иллюзия не способна предотвратить неизбежный конец жизни. Старики стали умирать.
На заброшенном погосте В.К. организовала кладбище. Власти городка с почтением относились к милосердной деятельности русской княгини и делали для нее исключение в решении многих вопросов. В том числе с выделением земли для захоронения ее подопечных.
А пока была жива В.К. и действовал ее приют, в нем обслуживали и лечили раны стариков, чаще всего душевные. В большинстве своем этим занимались русские женщины. Многие бескорыстно, хотя работа была не из легких.
Как вспоминает митрополит Евлогий, ему было трудно найти настоятеля часовенки при Русском доме. Первый протоиерей Дмитрий Троицкий так и не смог ужиться с пансионерами из-за вечных споров относительно родовитости. Вот обычный спор русских старушек из знати, выбиравших место на кладбище поближе к церкви.
— Мой муж был губернатором.
— А у меня — генерал-губернатором.
— А мой муж был, — начала третья старушка и замялась. — Кто же был мой? Ах, запамятовала.
— Да вы же незамужняя! — воскликнули ее спутницы.
— Да ведь и в самом деле.
Слава о доме разнеслась по Европе, и желающих попасть в него стало очень много. Через дорогу построили второе здание и сняли несколько частных вилл. Потом в 4,5 километрах от Сент-Женевьев-де-Буа, в городке Вильмуассон, прикупили поместье.
В.К. закрыла пансион для молодых девушек и все свои силы отдала Русскому дому. Обладая проницательностью и способностью понимать души людей, княгиня управляла жизнью большого дома, находя в себе силы справляться с драмами в личной жизни.
В возрасте 15 лет умер ее сын Кирилл. Потом ушли на войну сыновья — Никита (1905 г. р.) и Николай (1907 г. р.). Они служили переводчиками в немецкой армии. В начале войны В.К. получила несколько писем от Никиты, затем наступило молчание. Как и тысячи других матерей, княгиня жила надеждой: закончится война и ее мальчики вернутся. После войны стало известно, что Николай работал на французское движение Сопротивления. Он вернулся в офицерском звании французской армии. Никита погиб в 1942 году под Смоленском.
В 1949 году, когда В.К. не стало, заботы о Русском доме взяла на себя ее невестка-француженка Антуанетта Мещерская. Дом управлялся и будет управляться только членами этой семьи. И хотя пансионеров в доме немного, он продолжает существовать.
