Казачья кругосветка
История путешествия трех уральских казаков в поисках загадочной страны Беловодье
В один из морозных зимних дней далекого 1898 года в казачьей станице Кирсановской, что близ Уральска, происходило нечто необычное. Со всей округи сюда съехались казаки, человек до двухсот. Они долго и шумно что-то обсуждали и горячо спорили, а вечером постановили — отправить депутацию из трех человек в далекое Камбайское королевство, на Опоньские острова, в неведомую страну Беловодье. Для осуществления этой затеи были собраны немалые по тем временам средства. Депутатами выбрали людей уважаемых и бывалых — двух казаков Онисима Варсонофьевича Барышникова, Григория Терентьевича Хохлова и урядника Нифонта Даниловича Максимычева. Подготовка к экспедиции шла серьезная.
И вот, 22 мая при большом стечении народа, «при плаче родных, при вопле жен, при сильных рыданиях детей» делегаты сели на поезд, паровоз дал свисток, и…
Зачем они поехали в Беловодье?
В истории старообрядчества — а наши казаки были старообрядцами — имеется немало любопытных страниц. Одна из них была связана с поисками своего архиерея. Сразу после реформы патриарха Никона старообрядцам пришлось столкнуться с целым рядом вопросов. Можно ли принимать священников из господствующей церкви или лучше вовсе обходиться без них? Но как тогда совершать исповедь, как крестить детей, заключать браки и погребать умерших? Может ли вера вообще сохраняться вне церковных стен? Часть старообрядцев, которых стали называть беспоповцами, ответила на эти вопросы однозначно, отказавшись от института священства. Другая же часть искала пути восстановления собственной иерархии.
Мечты старообрядцев об истинной церкви без никоновых ересей, о местах, где можно было бы без опаски исповедовать свою веру, нашли воплощение в легенде о стране Беловодье. Эта страна, где «нет ни татьбы, ни воровства», где «несть числа злату и серебру и драгоценным каменьям» и «сирского языка 170 церквей», была описана неким иноком Марком. Его сочинение — «Путешественник» — было очень популярно среди старообрядцев, а казаки называли его по-военному — «маршрутом». Маршрут в нем действительно был: «От Москвы на Казань, от Казани на Екатеринбург, и на Тюмен…за горою деревня Умонска, в той деревне часовня и обитель … от той обители есть ход, 40 дней с отдыхом и через Китайскую землю и 4 дни Куканию, потом в Японское царство». Поэтому «Путешественник» не просто читали и переписывали, ему следовали. Многие старообрядцы, снявшись с привычных мест целыми семьями, ехали за тысячи километров и, не найдя заветного Беловодья, оседали в Сибири.
Во второй половине ХIХ века, когда легенда уже начала было забываться, объявился на Урале странный человек. Называл себя Архиепископом всея Руси и Сибири Аркадием, рассказывал, что прибыл прямо из Беловодья, от тамошнего патриарха, в подтверждение своих слов показывал ставленую грамоту с именами неведомых епископов и загадочными географическими названиями. Наслушавшись его удивительных речей, многие старообрядцы переходили в беловодское согласие. Об Аркадие и его проповедях «Родина» писала два года назад. Но казаки — народ недоверчивый. Поэтому и отправилась депутация в восточные страны проверить, правду ли сказывает «пришелец из Беловодья», существует ли оно на самом деле.
Двое из троих участников экспедиции, которая длилась добрых полгода — Нифонт Максимычев и Григорий Хохлов, вели дневники. Они были впоследствии опубликованы. Дневник Максимычева вышел в тот же год в серии номеров местной уральской газеты. А дневник Хохлова увидел свет только в 1903 году, но зато в столичном издании — в «Записках Русского географического общества». Опубликовал его известный писатель Владимир Галактионович Короленко.
Мимо священной горы Афон
Из Уральска казаки добрались без особенных приключений до Саратова, переправились по мосту через Волгу и поехали далее на юг. В Одессе уральцы выправили заграничные паспорта, и путь их шел уже морем вокруг Азиатского континента, через Суэцкий канал, вдоль берегов Палестины, между экзотических островов, через Индокитай и до японского порта Нагасаки.
Из Одессы уральцы отправились на одном пароходе с солдатами, следующими на охваченный антитурецким восстанием остров Кипр. Поэтому перед отплытием царила торжественная и печальная атмосфера. Вот так ее описал Хохлов: «Два хора духовой музыки уныло играли, отъезжающие солдаты в печальном виде стояли на палубе. Наконец раздалось слово «Смирно»! Солдаты встрепенулись, музыка замолкла, и так было спокойно и тихо, словно все померли». И «хотя я в свою жизнь всего этого много видел, — вторит ему Максимычев, — но почему-то невольно на душе вызвалась грусть и из глаз катились горячие слезы».
Первым заграничным пунктом был Стамбул. Здесь уральцы остановились в подворье русского монастыря и, пока ждали визы, гуляли по городу, подмечая все цепким казачьим глазом: и особенности архитектуры, и обилие собак и кошек на улицах, и разнородность уличной толпы. Заметили они и схожесть турецких и греческих обычаев, сложившуюся в ходе длительного соседства: «Каждая народность отделяется одна от другой, но очень трудно распознать грека от турка. У мужчин гладко-стриженые головы, бритая борода, без исключения у всех. Мы много раз пытались отделить турка от грека, но не могли». Как людям военным особенно интересно им было посмотреть военный парад, который принимал сам турецкий султан, сравнить вооружение турецкой и русской армий.
После турецких владений наши путешественники следуют до греческих островов, проплывают мимо священной горы Афон, у берегов которой водится морское чудище «автопод», «а по-русски паук, с туловищем как у курицы и с двенадцатью лапами толщиною в человеческую руку каждая и аршинной длины». Монахи готовят из него лакомые блюда. «Поэтому-то мы не посетили Афона, — пишет Максимычев, — боясь, не пришлось бы завтракать отвратительным пауком».
На Кипре путники услышали наконец колокольный звон и поспешили на берег — не старообрядческая ли там церковь? Но вид местного попа, на которого указал им толмач-переводчик, поверг уральцев в откровенное изумление. Был тот с сильно всклокоченной головой и с остриженной бородой, в короткой куртке и широких шароварах, довершала же картину трубка с длинным чубуком. «Ну, — подумали уральцы, — да ежели такого попа к нам, в Россию, привезти, разбегутся все, не то что старообрядцы, но и православные!»
Чем дальше, тем экзотичней
Посчастливилось уральцам побывать и на Святой земле. Здесь провели они почти неделю, осматривая библейские места, а затем отправились в Порт-Саид. Не терпелось им продолжить путешествие. «Надокучило уже нам праздно жить на окраине Африки», — отмечал в дневнике Хохлов. Однако тут казаков поджидала неудача. Капитан прибывшего русского парохода «Херсон» отказался взять их на борт из-за перегруженности судна. Побрели незадачливые просители к консулу, но и тот не сумел уговорить упрямого капитана. Словно громом пораженные стояли уральцы на берегу, не зная, что делать и куда идти. И тут перед ними появился человек, «нежное лицо и костюм которого доказывали человека благородного», расспросил он уральцев, отчего они так невеселы и тоже отправился на пароход. Как потом выяснилось, это был начальник Русского Палестинского общества. Но и его заступничество не помогло путешественникам, пришлось им плыть на французском корабле.
Недавно был подписан франко-русский союз, поэтому, завидев уральцев, французы принесли плакат, изображающий русского Государя и французского Президента, и предложили вина. Путешествие было неспешным и приятным, пока не достигли Индийского океана. Тут пришлось казакам вспомнить русскую пословицу «Кто на море не ездил, тот с усердием Богу не молился». Судно кидало из стороны в сторону как щепку огромные волны вздымались горами, борта черпали соленую морскую воду. Лишь на пятый день шторм утих, и корабль пристал к острову Цейлону, городу Коломбо.
Чем дальше плыл корабль, тем экзотичней становилась местность, тем удивительнее пейзажи. Обогнув Малаккский полуостров, уральцы прибыли в Сингапур. Впервые пришлось уральцам прокатиться на «двуногой лошадке», немало дивились они этому обстоятельству. Все было странно: и сам обычай, и то, как быстро рикша катил повозку с двумя седоками, а больше всего — его наряд: «Извощик не имел на себе ни рубах, ни подштанников, а только подпоясана поясница кушаком, один конец пропущен между ног и подвязан сзади за кушак; и вот его все пышное одеяние». Рикша совсем не понимал русского наречия, казакам только и оставалось что твердить: «Русска, русска, Моска, Моска!» да махать руками в неопределенном направлении. Наконец извозчик подвез уральцев к русской гостинице. «Не то что русских, а и христиан-то на тысячу разве один найдется!» — ответил хозяин казакам на их расспросы об окружающих Сингапур островах.
«На нас смотрели, как на чудовищ…»
Но все ближе было Канбайское королевство, о котором сказывал Аркадий, и город Левек, где получил он якобы свою хиротонию. В Сайгоне снова раздался звон колокола. «Слышите, церковный звон! — воскликнул Барышников, — уж не верны ли рассказы архиепископа Аркадия?» И уральцы, обгоняя друг друга, побежали к златоглавой церкви, стоявшей на возвышении. Только приблизившись разглядели они четырехконечные католические кресты…
Долго бродили уральцы по городу, стараясь найти хоть одного русского человека. Все кругом было чужое, в лавках продавались невиданные заморские фрукты, висели на крюках копченые кошки, собаки и крысы. Народ ходил кругом полуголый, в широких как зонтики шляпах. И сами уральцы выглядели здесь как диковинка. «На пути местные жители смотрели на нас, как на каких чудовищ, — писал Хохлов. — Дети толпились и шли за нами. Мы заметили, что в их глазах кажемся страшными, и шли с целью мешкотно, не один раз приостанавливаясь… Один, лет 20, ощупал руками наши бороды и под бородой глазами оглядел наши шеи. Чего искал туземец под нашими бородами? Или думал он, что под бородами на месте горла, нет ли у нас другого рта?»
Отплыв от Гонконга, заметили уральцы, что цвет воды стал светлее: «Уж не эта ли самая местность называется Беловодией?» Но оказалось, что вода кажется белой, оттого что в море впадает большая река. В Шанхае казаки разузнали о православных церквях, которые основали в китайских владениях казаки, попавшие сюда из сибирской крепости Албазин. Да только церкви те не старообрядческие, да и албазинцы давно носят местную одежду, завели китайских жен и почти забыли русскую речь.
К родным пенатам
Оставался последний пункт казачьей одиссеи — вожделенные «Опоньские острова». Только показались на горизонте скалистые вершины с редкой растительностью, силы снова вернулись к уральцам: «Так и хотелось лететь птицей в то место, где находится столько благочестия, войти на вершину самой высокой горы взглянуть хотя бы одним глазом, а тогда бы — хоть и умереть!..» Да только встреча с русским консулом вернула их на землю. «Если бы на дне моря были где-то старообрядцы, и то было бы известно, — сказал он казакам, — ведь уже и океанское дно измерено, известно, где есть подводные камни, косы и подводные зыби».
Тринадцатого августа 1898 г. наши путешественники прибыли во Владивосток, и началась вторая, российская часть путешествия. Здесь уже пришла зима, и пришлось уральцам испытать «голод, и холод, и все нужды». Теплой одежды они с собой не захватили, а купить ее было негде. Двигались крайне медленно, часть речного пути работали бурлаками. Таким манером добрались до Забайкалья, дальше ехать предстояло на почтовых тройках. Тут-то казаки, целое лето не видевшие лошадей, порадовались: «Так и хотелось мчаться безостановочно, через горы и всякие препятствия!.. Мы сказали ямщику, чтобы, при спуске с горы, он лошадей не сдерживал и не тормозил бы колес тарантаса». Пересекли Байкал, напомнивший им море. Путь от Иркутска до Уральска, который уральцы преодолели поездом, описан в дневниках коротко — лишь даты и названия станций. До дому добрались только 25 октября. Здесь их с нетерпением ждали родные и станичники.
Вот так завершилась казачья кругосветка, оставив после себя уникальные литературные свидетельства. Казачьи дневники интересны прежде всего как источник знаний о старообрядческом мировоззрении, о бытовании утопических идей и представлений. Дневники еще нуждаются в текстологическом анализе, в отдельных сюжетах, стиле и манере изложения прослеживаются параллели из известных сочинений в жанре литературного травелога, весьма популярного в конце ХIХ столетия, очевидно влияние и более ранних источников — священного писания, апокрифов, наконец, фольклора.
