Из воспоминаний художника Михаила Нестерова:
«Помню, как сейчас, стук в дверь, моё «войдите». На пороге показалась знакомая нам, художникам, фигура Павла Михайловича Третьякова в шубе с каракулевым воротником, с шапкой в руке. Обычные поцелуи со щеки на щёку, вопросы о здоровье. Я знал, что Павел Михайлович не любитель говорить.
Он прямо приступил к делу, к осмотру картины. Смотрел «Пустынника» долго, сидя, стоя, опять сидя, подходил, отходил, задавал односложные вопросы, делал замечания всегда кстати, умно, со знанием дела.
Пробыл около часу, сообщил, что был у того-то и того-то, неожиданно, вставая, спросил, не могу ли я уступить вещь для галереи? О, боже мой! Могу ли уступить!? Каждого молодого художника (да и старого) заветной мечтой было попасть в его галерею, а моей — тем более: ведь мой отец давно объявил мне полусерьёзно, что все мои медали и звания не убедят его в том, что я — «готовый художник», пока моей картины не будет в галерее. А тут — «могу ли я уступить!»
Однако я степенно ответил, что «могу». Следующий вопрос самый трудный: «Что Вы за неё хотите?»… Что хочу? — Ничего не хочу, кроме того, чтобы «Пустынник» был в галерее рядом с Перовым, Репиным, Суриковым, Васнецовым. Вот что я страстно хочу, и всё же надо сказать не это, а что-то другое, серьёзное… и я сказал, сказал! — и сам себе не поверил.
Что я наделал!.. Счастье было так близко, так возможно, а я, безумный, назначил… пятьсот рублей, и Павел Михайлович не возмутился, а прехладнокровно выслушав меня, сказал: «Я оставлю картину за собой», — стал прощаться, оделся и уехал, а я остался в каком-то полубреду.
Когда пришел в себя, припомнил всё: казалось, — для сомнения не было места, однако зачем же Павел Михайлович так настаивал, чтобы «Пустынника» я послал на Передвижную, что он там увидит меня? Только к вечеру я поверил своему счастью, послал радостную телеграмму в Уфу. Послал и… вновь стал сомневаться.
Срок доставки картины на выставку приближался, я и мои приятели отправили картины и сами поехали в Питер. В первый же день, поднимаясь по широкой лестнице дома Боткина на Сергиевской, я встретился с Павлом Михайловичем; он был очень ласков со мной и как-то особенно подчеркнул, что картину считает своей. Потом я узнал, что ему передали о моих «переживаниях». «Пустынник» был принят на выставку единогласно.
Я был удовлетворён своим первым выступлением среди самых крупных художников того времени. Скоро уехал из Петербурга и с одним из первых пароходов отправился, счастливый, в Уфу, где был принят, как «настоящий художник». Летом я уехал на три месяца за границу, на те пятьсот рублей, что получил за «Пустынника».
#МосковскиеЗаписки
